З.Н. Мартынов
ВОСПОМИНАНИЯ КОНВОЙЦА ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА
В связи с клеветническими статьями, с извращением действительности, помещаются, для обличения неправды, воспоминания здравствующего [в декабре 1990 г. - ред. Эсх.] очевидца, бывшего Конвойца Собственного Его Императорского Величества Конвоя.
События, о которых я буду рассказывать, описаны уже в десятках книг и сотнях статей в газетах и журналах, и если я решаюсь еще раз вернуться к ним в своих воспоминаниях, так только потому, что буду говорить без всякого пристрастия и исключительно о том, что сам видел и слышал, или о том, что мне рассказывали офицеры моей сотни, принимавшие непосредственное участие в происходившем. Я думаю, что для многих, а особенно для нашей молодежи, будет интересно и полезно услышать не от политика и не от историка, а от обыкновенного человека, волею судьбы близко поставленного к лицам, вершившим судьбы России, о тех трагичных днях, которые привели к гибели нашу родину. Главное в моем рассказе - правда.
В конце 1916 года я нес охрану Императора Николая Второго в Ставке, которая находилась в Могилеве. В эти дни Император вызвал в Ставку Великого Князя Александра Михайловича, который, как я знал, критически относился к действиям и решениям Императора Николая Александровича. Несмотря на это, Император предложил Великому Князю принять командование над авиационными частями армии, следовательно, взять на себя и всю ответственность за действия этих частей. Но, много разговаривавший и много критиковавший распоряжения и решения своего венценосного родственника, Великий Князь Александр Михайлович от предложенной ему должности отказался, не желая, очевидно, взять на себя хотя бы долю от тягот, лежавших на плечах Государя.
В эти же дни в Ставку прибыла Императрица-мать, чтобы попрощаться с Государем. Пробыла она в Могилеве очень недолго, уехала оттуда в Киев, взяв с собою и Великого Князя Александра Михайловича. Из Киева Государыня-мать отбыла в Лондон, а Великий Князь, после долгих путешествий, прибыл в Нью-Йорк. Там он был атакован евреями, предложившими ему написать книгу. Князь книгу написал, назвав ее "One Grand Duke", - в переводе на русский язык это звучит, как "Один Великий Князь". Книга эта очень рекламировалась, и я, с помощью своего приятеля капитана Завалишина, хорошо знавшего английский язык, ее прочел. Книга мне не понравилась. Не буду подробно останавливаться на ее содержании (желающие могут еще и теперь получить ее в библиотеке), скажу только, что оно далеко не объективно и не все события описаны в ней правдиво. Единственным неоспоримым ее достоинством является хороший английский язык, но нужно сказать, что все русские великие князья - не только Александр Михайлович - прекрасно знали по несколько иностранных языков и в то же время очень хорошо говорили по-русски.
Читал я и другую книгу, написанную генералом Спиридовичем, бывшим начальником секретной полиции в России. На этой книге, в той ее части, которая касается Григория Распутина, я хочу остановиться.
Генерал Спиридович был хорошо осведомлен обо в сём, что делал и как к чему относился Распутин за пределами Дворца. Совершенно правильны его рассказы о вмешательстве Распутина в русскую политику, но попустительствовали ему в этом и даже проводили в жизнь некоторые распутинские "идеи" только члены так называемого "русского аристократического общества", но никак не Император Николай Второй и не Императрица Александра Феодоровна.
Я могу засвидетельствовать, что многие чины Конвоя Его Величества, и я в том числе, детально знали о том, как попал Распутин во дворец, что он там делал, как его там принимали и какую роль играл он среди членов Императорской фамилии. Генерал Спиридович знал об этом меньше нашего, ибо во дворце бывал не часто, его агенты туда попросту не допускались, а если некоторые, особо секретные, и проникали какими-то путями в императорское окружение, то об интимной жизни Семьи знали, все же, только понаслышке. Мы же, по долгу службы, присутствовали там всюду.
Как всем известно, Наследник Цесаревич Алексей Николаевич болел гемофилией. Приступы болезни все учащались и кровотечение не могли подолгу остановить лучшие медицинские силы страны. Доктор Боткин говорил Государю, что еще нет такого лекарства, с помощью которого можно вылечить Цесаревича.
Все были подавлены болезнью Наследника, но особенно страдала Императрица Александра Феодоровна, муки которой усугублялись сознанием, что болезнь передала сыну она сама, ибо династия Романовых такой болезни не знала. Все более и более убеждаясь в том, что никакие научные силы и средства помочь больному не могут, Государыня стала впадать в мистику, возложив все свои надежды на Божию помощь.
Ежедневно Императрица посещала Федоровский собор и там, спустившись в пещеру, подолгу молилась, умоляя Господа помочь ее сыну. Но ничто не помогало...
Двенадцать человек конвоя сопровождали Александру Феодоровну в собор, среди которых часто бывал и я, и видел, как строго выполняла Государыня догмат, как горячо и в слезах она молилась.
Наконец пришло время, когда Государыня уверовала в то, что ее молитвы к Богу не доходят. Призвав к себе фрейлину Ковач, Государыня просила ее найти праведного человека, который вымолил бы у Бога прощение ей и здоровье ее сыну. В тот же день двери Дворца закрылись для придворных дам, - баронесс, принцесс, графинь, - приемы были отменены и жизнь во Дворце приняла исключительно семейный характер. Это не понравилось всем, кто "блистал" на балах и раутах, демонстрировал свои наряды, занимался чаепитием и болтовней. Но, убитая горем, Императрица ни на что не обращала внимания, отдавая все свое время и всю свою любовь детям и особенно сыну.
Так печально текла жизнь во дворце, когда однажды фрейлина Вырубова доложила Государыне, что она знает "монаха" Григория Распутина, который вылечивает многие неизлечимые болезни и останавливает кровотечение.
Государыня поступила так, как поступила бы каждая любящая мать на ее месте: она не отбросила от себя надежду и велела привести Распутина к себе во дворец. Сыграло ли в этом решении роль ее мистическое настроение? Конечно. Но главное было в святой, истинной, драгоценной материнской любви!
Конвой получил приказ: пропустить во Дворец Григория Распутина. В списки постоянных посетителей Дворца Распутин никогда внесен не был, но после первого визита к Императрице Александре Феодоровне, для которой он явился последней каплей надежды, каждый раз поступало отдельное распоряжение о пропуске его во Дворец на пятнадцать минут для лечения Наследника-Цесаревича. Конвой должен был знать в лицо каждого человека (безразлично - мужчина или женщина), входившего во Дворец; знал он и Распутина. Однако, последний никогда не приходил сам, а всегда в сопровождении фрейлины Вырубовой, и случалось это не очень часто: за все годы моей службы во Дворце я видел его только несколько раз. Носил он большую бороду, имел большие глаза, большой нос, неласковое, грубое лицо и был совсем малограмотным. Мне приходилось читать его письма, помещенные потом в дневник Государыни; письма эти были совершенно неграмотны и написаны в кликушеском тоне.
Конвой должен был знать, куда именно во Дворце шел любой посетитель. Распутин всегда направлялся в комнату Наследника-Цесаревича, проделывал там свои "лечебные" манипуляции и никогда не задерживался надолго. У Алексея Николаевича часто бывали еще и доктор Боткин, личный ординарец Императора, комнатная прислуга. Алексей Николаевич очень любил ординарца и рассказывал ему обо всем, что делал у него Распутин. Из рассказов ординарца и мы знали об этом.
Войдя в комнату к Наследнику-Цесаревичу, Распутин тотчас же принимался, выпучив глаза, пристально вглядываться в лицо юноши, буквально ни на секунду не спуская с него неестественно блестящего взгляда; губы Распутина в это время непрестанно двигались, он что-то шептал и только иногда опускал руки на голову больного. Трудно сказать, что это было - гипноз или просто запугивание однако, кровотечение временно останавливалось и Цесаревичу становилось лучше. Именно это последнее обстоятельство покорило и ослепило - возможно - Императрицу Александру Феодоровну, мистическая настроенность которой привела к тому, что она искренне и с точки зрения религиозной уверовала в то, что Григорий Распутин послан к ним свыше и что только он один может спасти ее мальчика. Ну, кто может осудить мать за такую веру?!
Конечно, с точки зрения людей, безразлично относящихся к трагедии Царской Семьи, поведение Императрицы, не желающей пожертвовать сыном ради иллюзорных интересов хотя бы и любимой ею страны, для которой она делала все, что могла и о народе которой болела душой, - было непростительно. Но даже и они никогда бы не лили столько грязи и не распространяли злостной клеветы об особе своей Царицы, если бы не были распропагандированы нарочито созданной, нерусской ложью, которая обильным потоком лилась с трибун Государственной Думы. Вот кому позор! Вот кому нет и не может быть прощения!
И пришел день, когда сливки русского аристократического общества, лица титулованные и члены Императорской Фамилии решили от Распутина избавиться.
Князь Феликс Юсупов пригласил Григория Распутина к себе на Гороховую улицу 44 и угостил его там отравленным печеньем. Распутин печенье съел, но вреда оно ему не принесло. Тогда Великий Князь Дмитрий Павлович и князь Юсупов пригласили "старца" спуститься в подвал, обещая показать ему что-то интересное, и там князь Дмитрий три раза стрелял в Распутина из револьвера, но убить тоже не сумел. Добил его железным костылем князь Феликс Юсупов.
Пуришкевич вызвал к особняку извозчика с дрожками, взвалили на них труп и повезли к Мойке, протекавшей недалеко от Гороховой. Там труп бросили в затянутую только тонкой пленкой льда прорубь.
Отпуская извозчика, Пуришкевич просил его не рассказывать полиции об убийстве Распутина, но тот, пообещав Пуришкевичу молчать, прямо от реки поехал в полицию и всё рассказал.
Полиция прибыла к Мойке в восемь часов и, так как только тонкий слой льда покрывал воду, ей было нетрудно вытащить труп.
Командир сотни Личного Его Императорского Величества Конвоя есаул Савицкий назначил собственную комиссию из чинов Конвоя для расследования убийства.
Государь и Наследник были в это время сначала в Ставке в Могилеве, а потом на фронте и только много позже, когда простудившийся и очень больной Алексей Николаевич вернулся в Царское Село, он узнал об убийстве Григория Распутина.
Уже здесь, в Америке, я видел и слышал выступление дочери Распутина по телевидению. Много галиматьи наплела она тогда, много сказала неправды. "Когда папу убили, - повествовала г-жа Распутина, - Государь сказал мне: теперь я буду вашим папой"?.. А я знаю, что дочь Распутина в те дни вообще не могла видеть Государя, который был в Могилеве и на фронте, и только значительно позже вернулся в Царское Село или в Петроград, этого я не помню.
Многие думают, что Государь находился всецело под влиянием своей Супруги и только подчиняясь её воле отказывался делать то, что было разумно и отвечало интересам России. Это совсем неверно.
Государь имел свое собственное мнение о всех вещах, касавшихся управления страной, и редко отступал от этого мнения. Что же касается его любви к семье, то она была бесспорной, верной и заботливой. Доктор Боткин, утверждая, что лекарство от гемофилии еще не изобретено и что нельзя поэтому, как это ни тяжело, вылечить Цесаревича Алексея, настаивал перед Государем на том, что и Распутину нельзя верить, что все, что тот проделывает - чистое шарлатанство. Император Николай Александрович отвечал на это, что он разделяет мнение доктора, но, поскольку Распутин вносит какую то частицу веры в больную душу Императрицы, он не хочет удалением Распутина бередить открытые ее раны.
И Императрица Александра Феодоровна, как я уже отмечал выше, любовью к сыну не убивала в своем сердце любви к России и русскому народу, всячески поощряя все, что могло пойти им на пользу. Каждый день посещала она госпиталь в Царском Селе; обязательно в сопровождении Великих Княжен, и все они ухаживали там за ранеными солдатами и офицерами, облегчая не только физические, страдания последних, но и стараясь принести им нравственную радость.
Годы 1914 и 1915 я прослужил в конвое Его Императорского Величества в Царском Селе, затем много месяцев - в Аничковом дворце в Петрограде, постоянно находился вблизи Царской Семьи, имел много случаев наблюдать всех в домашней, не прикрытой этикетом обстановке и могу свидетельствовать истинно царское величие и доброту их душ и жертвенную, искреннюю их любовь к родной стране.
Но, с другой стороны, все, что творилось вокруг них, вокруг российского трона, вся поднятая в те годы врагами России свистопляска, - все было ложью, изменой и предательством. Шпалерная улица, Литейный проспект и Моховая улица, все вокруг Аничкова дворца было наполнено грязью, ложью и вражеской пропагандой.
Да простит Господь Бог многим и многим людям, имевшим в те роковые дни влияние на судьбы России. Мы, люди, потерявшие благодаря им родину, счастье и покой, простить вряд ли когда-нибудь сможем. И если можно понять тех писак, которые, очутившись заграницей, в погоне за долларами продолжали клеветать на царских мучеников, живот свой за Россию положивших, то и до сего, дня я не понимаю и никогда не пойму тех ничтожных царедворцев и тех политиков, которые были вознесены Государем и Императрицей до высот истории, пользовались всеми благами, даримыми им Россией, и все же грязно клеветали и подло вели к гибели свою родину, свой народ и тех подлинно государственных деятелей, кои, не щадя себя, старались сохранить Россию во всем ее величии и могуществе.
Да, простить этим людям может только Господь Бог!
Источник: Вестник Общества Русских Ветеранов Великой Войны. № 267, Декабрь 1990. Стр. 8-11.