СВЯЩЕННОМУЧЕНИК ФЕОДОР АНДРЕЕВ

Феодор Константинович Андреев родился 1 апреля 1887 года в Санкт-Петербурге, в купеческой семье. В 1905 году окончил реальное училище, три курса Ин­ститута гражданских инженеров, в 1909 году - экстер­ном Московскую Духовную семинарию, а в 1913 году - Московскую Духовную академию. Во время учебы в академии был членом "Кружка ищущих христианского просвещения", и это сыграло важную роль в его станов­лении как "мыслителя, тяготевшего к устроению жизни на православных началах"(1) . Еще до поступления в ака­демию, по рекомендации профессора Санкт-Петербургс­кой Духовной семинарии И. И. Щербова, Ф. К. Андреев познакомился с руководителем кружка М. А. Новосело­вым. В 1913 году он выступил в Кружке с докладом "Учение св. Иринея Лионского о воскресении тел" (2), в нем он "проследив отношение к смерти в дохристианских представлениях, уделил основное внимание церковному учению о воскресении". В Кружке он прослушал также курс лекций Ф. Д. Самарина (3) о Свящ. Писании.

Это, возможно, определило выбор темы кандидат­ской диссертации Ф. К. Андреева - "Ю. Ф. Самарин как богослов и философ". Его научным руководителем был профессор Московской Духовной академии Алексей Иванович Введенский, рецензентами - профессор С. С. Глаголев и священник Павел Флоренский, "ока­завший сильное влияние на формирование основных бо­гословских идей Андреева" (4). 10 июня 1913 года со­стоялась защита кандидатской диссертации, и по реше­нию Совета Духовной академии ее рекомендовано было переработать в магистерскую диссертацию и издать в виде монографии по "истории раннего славянофильст­ва". Но магистерская диссертация не была закончена, и в 1930 году, при аресте вдовы Феодора Андреева по групповому делу "Всесоюзного центра "Истинное Пра­вославие", она вместе со всеми его рукописями была конфискована, а в архиве семьи Андреевых сохранились лишь подготовительные материалы.

В своем исследовании "Московская Духовная Ака­демия и славянофилы" Ф. К. Андреев славянофильство представил как основную традицию русского умозре­ния, раскрыл "глубокую внутреннюю связь славяно­фильства с Православием", а Московскую Духовную академию рассматривал как "оплот борьбы с западны­ми рационалистическими учениями". В статье "Слово на день поминовения почивших наставников МДА" он сравнил русских ученых (5) с западными мыслителями XIX-XX веков (6) и отмечал "присущее отечественным религиозным философам благочестие". А памяти Алек­сея Введенского он посвятил работу "Камень, отвергну­тый строителями: 100 лет борьбы за онтологизм", в ней была противопоставлена "проникнутая онтологизмом философия Введенского и других профессоров МДА ра­ционализму Р.Декарта, критицизму И. Канта и его по­следователей" .

С 1913 по 1918 год Ф. К. Андреев был доцентом ка­федры систематической философии и логики МДА, став преемником скончавшегося А. Введенского, причем в рекомендации на эту должность отмечались не только его научные успехи, но и глубокая религиозность, скромность и возвышенно-идеалистическое направле­ние (7). Перед утверждением на кафедру Ф. К. Андрее­вым были прочитаны пробные лекции: "Московские шеллингианцы и Вертер" и "Ранние сочинения Канта", в них он "продемонстрировал умение сравнивать лите­ратурные и философские материалы, способность рас­крыть религиозное своеобразие рассматриваемых фи­лософов". В годы преподавания в академии он проявил себя твердым сторонником церковности, неизменно поддерживал ректора академии епископа Волоколам­ского Феодора (Поздеевского) и священника Павла Флоренского в их противостоянии группе либералов во главе с М. М. Тареевым.

После Октябрьской революции Ф. К. Андреев ре­шил целиком посвятить себя Церкви; по его словам, для него наступило "время самоопределения". В 1918 году он сотрудничал в православном журнале "Возрождение", там появились его статьи "Памяти Владимира Соловье­ва" и "Преображение Господне". Вернувшись в Петро­град, с 1919 по 1922 год преподавал русскую словесность в Михайловском артиллерийском училище, был помощ­ником заведующего Богословско-пастырским училищем Щербова. Будучи профессором кафедры христианской апологетики Петроградского Богословского института, а с 18 июля 1922 года и заместителем проректора, прочел за первый учебный год курс лекций по христианской апологетике (81 лекция), во втором учебном году - 83 лекции по патрологии. Вместе с Н. О. Лосским, а за­тем с В. С. Серебренниковым руководил философско-апологетическим кружком.

В те же годы Ф. К. Андреев активно занимался просве­тительской деятельностью: выступал с лекциями на рели­гиозно-философские темы в Доме ученых, на Василеост-ровских богословских курсах и на Богословских курсах при эстонской церкви. Многие его лекции и выступления были посвящены борьбе с усилившимся в то время влия­нием униатства на интеллигенцию. Он регулярно участво­вал в обсуждении докладов на собраниях Златоустовского кружка при Александро-Невской лавре (8).
Ф. К. Андреев принимал активное участие в борьбе с обновленчеством (9), именно в это время у него сложились взгляды, впоследствии приведшие к отложению от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митропо­лита Сергия (Страгородского). В письме к священнику Павлу Флоренскому от 12 октября 1922 года он писал:

"Готовлюсь к пастырству, но старцы (оптинские и иные) велят ждать "до умиротворения" церковного: если сможешь, напиши, как ты смотришь на церковные дела. Наша позиция непримиримая (т. е. в отношении к ВЦУ и ее возрожденским исчадиям), практически же автокефальнуем, но готовы и на полный выход из видимой Церкви, если бы она оказалась ан­тиканонической. Иначе говоря, держимся взглядов М. Алча (10), который недавно нас тут наставлял".

23 июля 1922 года Ф. К. Андреев вступил в брак с Натальей Николаевной Фроловской (1897-1970). 17 де­кабря 1922 года он рукоположен во диаконы, а 19 декаб­ря - во священники епископом Петергофским Николаем (Ярушевичем). Служил в петроградском Казанском со­боре, затем в Сергиевском артиллерийском соборе. В 1927 году возведен в сан протоиерея, с 1927 по 1929 год состоял в клире собора Воскресения Христова (собор Спас-на-Крови): "Строгая требовательность к себе и ок­ружающим, простота обращения при глубокой образо­ванности- все это привлекало к отцу Феодору много­численных прихожан из интеллигенции" (11). Среди при­хожан он пользовался огромным авторитетом, его проповеди записывались и распространялись среди ве­рующих епархии. В эти же годы он вел богословский кружок для близких учеников и много времени уделял вопросам литургики (12), для него было "характерно тесное единство научных идей и жизненной позиции, осно­ву которой составлял принцип нераздельности веры и знания" (13).

Ф. К. Андреев категорически не принял Деклара­ции митрополита Сергия от 29 июля 1927 года и стал одним из главных деятелей и идеологов иосифлянства. Дважды подвергался арестам и на допросах решительно отказывался идти на компромисс с властями, защищая "священное бесправие". 23 июня 1929 года скончался дома от воспаления легких, осложнившегося эндокар­дитом. Похороны прошли на братском кладбище Александро-Невской лавры при большом стечении народа, собравшегося проститься с почитаемым пастырем (14).

Воспоминания дочерей протоиерея Феодора Андреева

Первое, что мы твердо усвоили, начиная осознавать окружающий нас мир, это то, что наш отец, о. Феодор, человек необыкновенный. Его все любят и почитают. К нему тянутся, и поэтому вокруг нас всегда много людей. Отец любил нас. Часто занимаясь с нами, он не прекращал серьезной беседы. Над нами витали имена русских философов, богословов, историков, ученых, иерархов Церкви. Порой эти имена воплощались и в образы. Многие из них стали вскоре запретными, но прочно засели в нашей памяти. Наша семья жила в кв. 7 на четвертом этаже дома 21-а по Лиговке, на углу Жуковской, против Греческой церкви Св. мученика Димитрия Солунского, окруженной пихтовым садиком.

Теперь на место церкви втиснуто огромное плоское зда­ние концертного зала "Октябрьский". Вот этой кварти­ре суждено было стать на несколько лет одним из духовных центров Ленинграда.

Отец Феодор служил в Сергиевском всея Артил­лерии соборе, и, как в своем письме к нам вспоминал академик Д.С. Лихачев, он был в 20-х годах "знамени­тейший проповедник, на проповеди которого в Сергиев­скую церковь, угол Литейного и Сергиевской, стека­лась вся интеллигенция Петрограда".

С ростом популярности о. Феодора как проповедни­ка и духовника количество народа, посещающего нашу квартиру, все прибывало. Кто только ни шел к отцу за советом, поддержкой и утешением в это тяжелое время начала гонения на Церковь. "Хотелось бы всех поимен­но назвать...". Многие вскоре исчезли навсегда.

Летом 1927 года о. Феодор был арестован в первый раз. Продержали его в тюрьме около двух месяцев и от­пустили под расписку о невыезде "за недоказанностью обвинения". Когда он находился еще в тюрьме, вышла знаменитая Декларация митрополита Сергия (Страгородского), взбудоражившая все умы. Мама неодно­кратно говорила, что о. Феодор был аполитичен. Но Церковь была для него превыше всего, и он принял са­мое деятельное участие в движении сопротивления против церковной политики митрополита Сергия. Уча­стники этого движения стали называться "иосифлянами", по имени митрополита ленинградского Иосифа (Петровых), выступающего против всяких компромис­сов с властью. Их оппоненты назывались "сергиянами". Митрополиту Сергию были направлены письма-обращения с попыткой отвратить его от избранного им пути, ведущего к церковному расколу. Автором обращения от духовенства и мирян был о. Феодор. Недавно нам удалось получить текст этого документа. В нем отец, в частности, писал: "Мы ждем от Вас простого свидетельства Вашей совести... можно ли нам ждать от Вас возврата нашего святого бесправия, или мы будем вынуждены прекратить каноническое общение с Вами". Митрополит Сергий отказался отречься от Декларации. Отложение состоялось.

В сентябре 1928 года о. Феодор был вновь арестован. В этот день к нему приехал о. Анатолий Жураковский из Киева. Когда пришли за отцом, о. Анатолия укрыли за дверью в проходной комнате, где висел телефон. К сча­стью, пока длился обыск, телефон ни разу не зазвонил, и жизнь на свободе о. Анатолия была продлена на два года. "Мы все волновались, наподобие эпохи Вселенских Со­боров" , - вспоминала об этом времени М. В. Юдина.

7 декабря, в день памяти св. великомученицы Ека­терины, о. Феодора и всех взятых вместе с ним выпус­тили из тюрьмы, "не найдя компромата". Тогда еще такое случалось. Отец с отроческих лет страдал поро­ком сердца. Тюрьма, лишения, постоянное переутом­ление подрывали его слабое здоровье. Весной 1929 года Великим Постом он простудился на многочасовой испо­веди в холодном храме и слег с воспалением легких. Болезнь осложнилась тяжелейшим эндокардитом. Около него были известные врачи. За ним ухаживала опытная сестра милосердия Н. М. Черняева. Спасти его было уже невозможно. У него не оставалось жизненных сил. 23 мая 1929 года о. Феодор скончался.

Чувствуя приближение смертного часа, он не пере­ставал размышлять о судьбе Церкви. Он говорил жене: "Я все думаю о происшедших событиях. И вот, прове­ряя себя перед лицом смерти, одно могу сказать: с тем умом и с той душой, которые дал мне Господь, я иначе поступить не мог",

...Мы сидим на широком подоконнике и смотрим, как, пересекая Лиговку, тянется бесконечная похорон­ная процессия нашего отца и медленно уходит по 2-й Рождественской в сторону Александро-Невской лавры...

За нами стоит молодая киевлянка Валентина Нико­лаевна Ждан. Она провела ночь у гроба о. Феодора в храме Воскресения и вот осталась с нами. Валя Ждан появилась у нас впервые в 1927 году, когда приезжала к о. Феодору по поручению своего духовника о. Анато­лия Жураковского. Теперь она совсем обосновалась в Ленинграде, сдружилась с М. В. Юдиной и А. Д. Арт­оболевской (тоже киевлянкой). Мы к ней очень привя­зались. Это тоже была связь на всю жизнь...

2 октября 1998 года мы проводили в последний путь В. Н. Яснопольскую (бывшую Ждан). Ее прах покоится на Северном кладбище под Петербургом, там же, где и прах нашей матери и сестры о. Феодора (15).

Воспоминания Валентины Яснопольской (Ждан)

В марте 1929 года я приехала в Петроград, рассчи­тывая там обосноваться окончательно. Очень скоро удалось найти прекрасную комнату на Лиговской ули­це у вдовы барона Гревенец (крестницы императора Николая II, дочери генерала Мина). Она очень хорошо меня приняла, так как боялась принудительного засе­ления, которое тогда широко применялось, и понимала, что от меня зла ей не будет. Приближалась моя первая экзаменационная сессия в Институте истории искусств: мечта, казалось, начинала сбываться. Я поселилась в чудесном, на этот раз северном городе, полном для меня нераскрытых тайн, со множеством неизвестных мне, но теперь доступных храмов, дворцов, музеев. Здесь же находился храм Воскресения на Крови с исключитель­ным составом духовенства: о. Феодор Андреев, о. Васи­лий Верюжский (настоятель), о. Сергий Тихомиров, о. Николай Прозоров, о. Никифор Стрельников. Все они, кроме о. Василия Верюжского, погибли. Там же служил епископ Гдовский Димитрий (Любимов). Когда он выходил, благословлял народ, то за словами архи­пастырской молитвы: "Да будут милости великого Бо­га... со всеми вами", - чувствовался настоящий служи­тель Великого Бога.

Я ощущала себя счастливой в этом храме, где меня никто не знал и где моя душа предстояла только перед Всевышним. В Киеве было много знакомых и среди духовенства, и среди мирян - это меня отвлекало. Поэто­му на новом месте я решила не вступать ни в какие кон­такты с духовенством вне храма. Но я привезла из Кие­ва от священника Анатолия Жураковского и ряда других документы с изложением причин их разрыва с митрополитом Сергием и с официальной Церковью, с просьбой принять их под руководство митрополита Ио­сифа. Я попыталась передать их о. Феодору, но он ска­зал, что в храме это неудобно, и просил принести бума­ги к нему домой. "Опять домой", - подумала я, но в на­значенное время пришла к нему на квартиру (Лиговка 21, квартира 7).

Я пробыла там очень недолго, даже не садилась. Мы поговорили с о. Феодором, стоя у окна. Во время крат­кого разговора я подумала, что если бы я пришла к не­му с какими-то личными вопросами, то мне не надо бы­ло бы ни о чем спрашивать, такой ясный и тихий свет исходил от него, и в этом свете без слов становилось яс­но, что правда и что неправда. Во время нашей беседы произошло еще одно с виду незначительное событие, которое, однако, сильно отразилось на моей дальней­шей судьбе.

Кто-то вызвал о. Феодора из соседней комнаты бук­вально на одно минутку, а когда я уходила, то в перед­ней услышала детский возглас "Валя!" и топот убе­гающих ног. О. Феодор усмехнулся, но ничего не сказал. Потом я узнала, что это две его дочери-близнецы пяти или шести лет. Понаблюдав за мной через щелку двери, они вызвали отца, чтобы узнать, как зовут "новую тетю", заинтересовавшую их, по-видимому, тем, что она по своему возрасту была к ним ближе, чем посещавшие их дом солидные люди. Как-то на Невском незнакомая девчушка вдруг преградила мне дорогу и сказала: "Ты нам нравишься больше всех тетей, которые у нас быва­ют". Я в недоумении остановилась. Но тут подошла то­же незнакомая мне дама и, смеясь, объяснила, что со мной разговаривала одна из дочерей о. Феодора и что девочки-фантазерки слагают про меня легенды. Мы по­смеялись, и казалось, что на этом все закончилось...

Я дважды исповедовалась у о. Феодора. Не знаю, узнавал ли он меня, но оба раза он говорил мне пример­но одно и то же: "Живите просто, изо дня в день твори­те молитву Иисусову". Причем в молитве Иисусовой он советовал делать ударение на словах "Сыне Божий". Последняя моя исповедь у него пришлась на последний день его служения, в Великую среду. Он долго испове­довал, в храме было холодно, откуда-то особенно дуло в том месте, где он стоял. Я хотела сказать ему об этом, но постеснялась. Отец Феодор простудился и заболел воспалением легких, к тому же у него было больное сердце.

... <Однажды> утром раздался телефонный звонок (до сих пор не могу понять, откуда узнали мой номер телефона, я сама его тогда не знала, так как телефон находился в комнате у хозяев, и я им не пользовалась). Мне сообщили, что тяжело заболели о. Феодор и обе де­вочки, которые просят разыскать киевскую Валю. Этот телефонный звонок был призывом о помощи. И я по­шла к Андреевым, и уйти от них уже не смогла. Девоч­ки не отпускали меня, а о. Феодору становилось все хуже, и все заботы жены его Наталии Николаевны бы­ли направлены на него. Я кое-как сдавала экзамены и бежала к больным...

10 мая тихо скончался о. Феодор. Все последние дни, часы и минуты батюшки я проводила с его семьей. Вскоре, по настоянию его домочадцев, я совсем переселилась в их квартиру, хотя этот переезд для моей прежней хозяйки Гревенец казался целой трагедией, так как грозил ей принудительным вселением. Она го­рячо уговаривала меня остаться, но - победили девочки.

... Очень тяжело переживала смерть о. Феодора же­на его Наталия Николаевна. Их брак был счастливым, да и сама Наталия Николаевна была человеком неза­урядным, способным понять и разделить устремления мужа. Отец ее, Николай Александрович Фроловский, занимал должность воспитателя великого князя Ми­хаила Александровича. В доме у них бывал и читал ста­тьи философ Владимир Соловьев.

... Возвращаясь однажды после работы домой, я об­ратила внимание на обогнавшего меня человека в кожа­ном пальто и с головой, как мне подумалось, древнегре­ческого мыслителя. Но не только я заметила его, другие прохожие также оборачивались ему вслед. Каково же было мое удивление, когда я встретила его у нас в квар­тире. Мне сказали, что это о. Павел Флоренский, бли­жайший друг о. Феодора и Наталии Николаевны. Видя, как девочки радостно меня встретили, и понимая, что в доме, где царило горе и где, кроме вдовы, жили только одни старушки (их было четверо), о. Павел завел со мной речь о девочках. Он говорил, что в общении с ними надо учитывать психологию близнецов, у которых самосоз­нание "я" заменяется самосознанием "мы".

Отец Феодор познакомился с о. Павлом, по словам Наталии Николаевны, в 1910 году в Троице-Сергиевой лавре, когда поступил в Духовную академию, где П. А. Флоренский читал тогда курс истории философии, и они сразу подружились. Эта дружба сохранялась мно­гие годы. Но в вопросах церковной жизни последних лет их взгляды начали расходиться. Отец Феодор не мог при­нять Декларацию митрополита Сергия и был одним из тех, кто канонически обосновал правомочность отделе­ния митрополита Иосифа и ряда других архипастырей от официальной Церкви. По мнению же о. Павла (передаю со слов Наталии Николаевны), в современной Церкви так много совершается нарушений древних канонических правил, что Декларация митрополита Сергия является, может быть, и не таким уж большим отступлением. На­талия Николаевна рассказывала, что Флоренский иногда приезжал к ним и гостил по несколько дней. И эти приез­ды для них становились всегда праздником.

В 1929 году положение в Церкви было тревожным и неопределенным. Митрополита Иосифа, первым объя­вившего о неприятии Декларации и возглавившего Церковь "отделившихся", выслали в Устюжну, но дру­гих решительных мер со стороны гражданских властей пока не последовало. Личные контакты в среде "непо­минающих" были затруднены, хотя на квартиру о. Феодора, часто не зная о его смерти, продолжали пи­сать и приезжать за разъяснением недоумений. Ната­лия Николаевна дважды ездила в Устюжну с поруче­ниями к митрополиту Иосифу, наивно считая эти поездки конспиративными. Меня также дважды посы­лали в Старую Руссу и Великий Новгород. Квартира о. Феодора в "органах" называлась "главным штабом" и находилась под соответствующей опекой.

Мне запомнились двое длиннобородых и длинново­лосых сибирских батюшек в громадных шубах, прие­хавших к о. Феодору, когда тот лежал уже смертельно больной. Его жена не отходила от постели больного, и мне приходилось этих и других вопрошавших знако­мить с письмами и обращениями епископов, высту­пивших против Декларации. И таких недоумевающих и вопрошавших было много. Не все могли приехать, а почта служила ненадежной связью. Но все же какие-то контакты осуществлялись.

Я помню, меня дважды посылали в Старую Руссу к епископу Иоанникию (16) . Никаких письменных материалов мне не давали из предосторожности. Обо всем надо было сообщать только устно. Казалось, что мой вид не может вызвать подозрений: 24 года, стриженая. Когда я пришла на квартиру к епископу и келейник с лукавым видом спросил, какое у меня может быть дело к владыке, я чуть было не бухнула ему, что хочу вен­чаться в посту: это, вероятно, соответствовало бы моему виду, но, к счастью, сдержалась. Сам владыка очень внимательно меня выслушал, потом встал, поклонился мне и сказал: "Я поступлю так, как вы скажете". Я чуть не зарыдала: "Владыка, я только посыльный, как посмею вам указать". Потом направили меня к не­му второй раз. Он не принял Декларацию.

Дважды посылали меня в Великий Новгород, где было несколько епископов, не помню их имен. И снова нельзя везти никаких писем, а надо все передавать только устно.
Осенью 1928 года к о. Феодору приезжал из Киева о. Анатолий Жураковский для обсуждения вопросов, связанных с Декларацией. Случилось так, что в это время к о. Феодору пришли с обыском, и он был аресто­ван. Его гость во время обыска стоял за дверью проход­ной комнаты, где висел телефон, который, к счастью, ни разу не зазвонил, и о. Анатолия не заметили. Следо­ватель Макаров убеждал о. Феодора принять Деклара­цию, обещая за это обеспечить Церкви правовое поло­жение. "Оставьте нам наше святое бесправие", - отве­чал на это о. Феодор. Несмотря на неуступчивость, о. Феодора в тот раз вскоре отпустили, вероятно, в свя­зи с плохим состоянием здоровья (17).

Воспоминания И.М.Андреевского

"Отец Феодор Андреев прославился своими замеча­тельными проповедями, слушать которые собиралось так много народа, что огромный собор не мог вместить всех желающих услышать вдохновенное православное слово. Среди слушателей было много профессоров и сту­дентов Военно-Медицинской академии и Университета и научных сотрудников Академии наук, которые посте­пенно стали становиться духовными чадами о. Феодора.

Лето 1924 года о. Феодор с женой и двумя младен­цами-близнецами (Аней и Машей) проводил в Царском Селе, называвшемся тогда Детским Селом, недалеко от санатории Дома ученых КУБУ (Комиссия улучшения быта ученых). В этой санатории в то время находился и я вместе со своим учителем и другом проф. С. А. Аскольдовым. Последний и познакомил меня с о. Феодором. Большинство из находившихся в этой санатории были уже духовными чадами о. Феодора. В садик дачи, где жил о. Феодор, часто ходили академики, профессо­ра Университета, Консерватории и другие научные ра­ботники. Обычно о. Феодор сам возился и нянчился со своими малютками, а когда они спали, то в саду проис­ходили беседы на духовные и философские темы" (18).

Воспоминания Марии Юдиной

О Федоре Андрееве - Мария Юдина

"... Господь привел меня к о. Феодору Андрееву, яр­чайшей звезде богословия и пастырства. Богословский университет, увы, уже был закрыт, я его "прозевала", пойдя в университет, но еще было богословское училище при русско-эстонской церкви. Руководство покой­ного о. Феодора было поистине суровой школой; был он замечательный проповедник и, имея семью, являлся человеком "не от мира сего" и весь пронизан был эсха­тологическими чаяниями. Скончался он, к счастью, дома, но сорока двух лет, от тяжелейшего эндокардита. В эти времена - как Вы, конечно, знаете, были цер­ковные события и разделения на разные юрисдикции, основы различия были очень глубоки и исконны; мы все волновались наподобие эпохи Вселенских Соборов. Я пела (не в качестве службы, конечно, а для практиче­ского изучения церковного пения) в великолепном храме Воскресения на Крови и своими глазами лице­зрела каждое воскресенье хиротонии - некое неисся­каемое число монахов, священников и диаконов, из ко­их, вероятно, каждый знал, что идет если не на смерть, то на подвиг, - то были страстотерпцы, праведники, мученики, подвижники. Были и пожилые, и средних лет - иереи, о которых можно говорить лишь с предельным благоговением..." (19)

Юдина М. В. - Пешковой Е. П. и Винаверу М. Л.

"Глубокоуважаемый Екатирана Павловна и Михаил Львович!

Снова и снова я обращаюсь к Вам по делу Наталии Николаевны Андреевой. 5-й месяц она в Москве и 3-й месяц на Лубянке без передач.

Ее участь невообразимо меня волнует, настолько, что всякое дело выпадает из рук, из внимания. Эта глу­хая стена молчания, эта полная неизвестность ужасающи. Умоляю Вас, примите к<акие>-н<ибудь> экстренные меры, спасите ее, выпросив ей какой-нибудь более мягкий приговор, ввиду ее 2-х малолетних детей. И нельзя ли добиться свидания ей с ея матерью? Она на службе и на ея попеченьи сейчас дети, поэтому она не едет в Москву наугад, но если есть к<акие>-н<ибудъ> шансы получить свидание, она бы приехала, разумеется.

М<ожет> б<ыть> Вы дадите к<акой>-н<ибудь> совет, что вообще можно для нея сделать, для облегче­ния ея участи. Напоминаю: она арестована 21 сент<ября> 1930 г<ода> в Ленинграде, 2-го октября отправлена в Москву, в Бутырки, а с декабря на Лубян­ке. Арестована по делу митрополита Иосифа Петровых (т<о> е<сть>, очевидно, это какое-то особое церковное дело, ибо арестованы ведь и архиепископ Димитрий Любимов и др<угие>).

Умоляю что-нибудь сделать, эта неизвестность убийственна и лишает работоспособности.

С совершенным уважением
М.В.Юдина (автограф).

P. S. Прошу простить кляксу, очень спешу отослать с оказией письмо и волнуюсъ" (20).

***

ПКК - Фроловской Е.К. (21)

<14 сентября>

В ответ на Ваше обращение сообщаю, что, согласно полученной справке, АНДРЕЕВА Нат<алья> Ник<олаевна> приговорена к заключению в к<онц>лагерь на 3 года с заменой ссылкой в Казахстан на 3 года" (21).

***

ПКК - Юдиной М.В.

<18 октября 1931>

Телеграмма

"Алма-Ата

Востребование

Марии Вениаминовне Юдиной

Наталии Николаевне Андреевой телеграфно разрешено проживание Алма-Ате.

Помполит Винавер" (21).

Л.Е.Сикорская

Источник: "Священноисповедник Димитрий архиепископ Гдовский. Сподвижники его и сострадальцы. Жизнеописание и документы", Москва, "Братонеж", 2008

1 Подробные данные о Федоре Андрееве и выдержки даются из статьи о нем М. Ф. Андреевой, А. Ф. Можанской и В. А. Фатеева в "Православной энциклопедии".

2 Опубликован под названием "Тело будущего".

3 Племянника славянофила Ю. Ф. Самарина.

4 В архиве Павла Флоренского сохранилось около 70 писем Федо­ру Андрееву, и все работы Андреева были опубликованы до 1917 года в журнале "Богословский вестник", его редактором был Павел Флоренский.

5 Ф. А. Голубинский, А. В. Горский и др.

6 В. Й. Шеллинг, Г. В. Ф. Гегель, А. Бергсон.

7 Об этом писали С. С. Глаголев и священник Павел Флоренский. "Богословский вестник", 1914, № 3. С. 153.

8 Весной 1920 года выступил с докладом о св. Софии, в 1922 году дискутировал в Доме ученых по проблеме зла с профессором Н. О. Лосским после его доклада "О природе сатанинской".

9 Распространявшееся позже утверждение В. Ф. Платонова, из­вестного деятеля обновленчества, о "приверженности Андреева соловьевству" и даже о "проповеди католичества" является кле­ветой.

10 Имеется в виду Михаил Александрович Новоселов.

11 Среди духовных чад отца Феодора были философ С. А. Алексеев (Аскольдов), писатель Б. А. Филиппов (Филистинский), пиани­стка М. В. Юдина, церковный деятель И. М. Андреев и др.

12 Результатом занятий стал большой труд Ф. К. Андреева "Литургика", который священник Павел Флоренский называл "не­превзойденным" (он не сохранился). Н. А. Александров, один из учеников отца Феодора Андреева, упоминает шесть лекций по философии библейского канона (архив семьи Андреевых).

13 Сведения о богословских идеях Андреева неполны, так как ос­новные его труды утрачены.

14 Использована статья М. Ф. Андреева, А. Ф. Можанской и В. А. Фатеева из "Православной энциклопедии". Т. II. М., 2001. С.348-350.

15 Мария Андреева, Анна Можанская. Воспоминания о Марии Ве­ниаминовне Юдиной. (История отношений с двумя петербург­скими семьями). Из кн.: Мария Юдина. Лучи Божественной Любви. Литературное наследие. М., СПб., 1999. С. 642-650.

16 Епископ Старорусский Иоанникий, в миру Иван Никанорович Сперанский, родился в 1885 году. Первоначально отрицательно отнесся к Декларации, впоследствии сотрудничал с митрополи­том Сергием (Страгородским). В 1931 - занимал кафедру епи­скопа Орловского. В 1969 - скончался.

17 Валентина Яснопольская. Счастливый случай: воспоминания / Мироносицы в эпоху ГУЛАГа. // Сост. П. Г. Проценко. Нижний Новгород, 2004. С. 514-523, 508-509, 501-502.

18 Польский Михаил, протопресв. Новые мученики Российские: в 2-х.ч. Ч. 2. Репр. воспр, изд. 1949-1957 гг. (Джорданвилль). М. 1994. С. 135.

19 Мария Юдина. Лучи Божественной Любви. Литературное на­следие. М., СПб., 1999. С. 525.

20 ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 675. С. 163-164
21 ГАРФ.Ф. 8409. Оп. 1. Д. 675. С. 160.