НОВОМУЧЕНИК МИХАИЛ НОВОСЕЛОВ
(Епископ Марк)
Михаил Александрович Новосёлов родился в июне 1864 в селе Бабье Домославской волости Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, в семье, корнями своими тесно связанной с сельским православным духовенством. Его мать Капитолина Михайловна была дочерью священника Михаила Васильевича Зашигранского. Отец Александр Григорьевич (1834-1887), дворянин, также был сыном священника села Заборовье Вышневолоцкого уезда той же губернии — Григория Алексеевича Новосёлова, но избрал для себя светскую стезю — окончил Петербургский университет и стал известным педагогом, директором тульской, а затем и 4-й московской классической гимназии.
Получив под руководством отца прекрасное образование в 4-й московской гимназии, Михаил Новосёлов продолжил его затем на историко-филологическом факультете Московского университета, окончив его в 1886 г. К этому времени относится его горячее увлечение идеями Л.Н.Толстого, с которым он был знаком через своего отца ещё с детских лет.
27 декабря 1887 за издание и распространение нелегальной народнической и толстовской литературы Михаил был арестован. В феврале 1888 он освобождён под гласный надзор полиции с запрещением проживать в столицах.
Искренний, идеалистически настроенный юноша решил на практике осуществить пропагандируемое Толстым учение — жить на земле трудом своих рук. На деньги, оставшиеся после смерти отца, в 1888 он покупает землю в селе Дугино Тверской губернии и создает одну из первых в России толстовских земледельческих общин. По призыву Толстого в конце 1891-1892 участвовал в оказании помощи голодающим в Рязанской губ. Эта коммуна просуществовала всего два года: интеллигенты не были приспособлены к физическому труду и не могли себя прокормить крестьянским трудом.
Но не только крах толстовских идей на практике повлиял на отход Новосёлова от своего учителя. В мировоззрении Толстого имелся пункт, принять который юноша не мог и в период своего самого горячего увлечения религиозными идеями писателя. Пункт этот — непризнание последним божественности личности Иисуса Христа. Согласиться с этим и жить в пустом и холодном мире нравственного долга внук священников никак не мог.
Новосёлов задумался об истоках духовной крепости народа, позволяющей безропотно выносить тяжёлую жизнь, о вере, дающей силы переносить ниспосылаемые Богом испытания. Внимание Новосёлова стало все более привлекать православие, испокон веков бывшее для русских людей духовной поддержкой во всех бедствиях.
В итоге трудной и мучительной внутренней борьбы к тридцати годам Новосёлов преодолел соблазн толстовства и вернулся в Церковь. Памятником этого возвращения является «Открытое письмо», с которым он обратился к своему бывшему учителю. С горечью он писал Толстому о его учении:
«Несколько раз перечитывал я этот краткий символ Вашей веры и каждый раз испытывал одно и то же тоскливое, гнетущее чувство. Слова все хорошие: Бог, Дух, любовь, правда, молитва, а в душе пустота получается по прочтении их. Не чувствуется в них жизни, веяния Духа Божия… И Бог, и Дух, и любовь, и правда – все как-то мертво, холодно, рассудочно.
Невольно вспоминается Ваш перевод первой главы Евангелия от Иоанна, где Вы глубокое, могучее: “В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, Бог бе Слово” заменили жалким “Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога. И разумение-то жизни стало Бог…” Ведь, попросту сказать, Ваш Бог есть только Ваша идея, которую Вы облюбовали и облюбовываете, перевертывая ее со стороны на сторону в течение двух десятилетий. Вы никак не можете выйти из заколдованного круга собственного “я”…
Отметая Христа Искупителя, Вы неизбежно лишаете Вашу душу Его благодатного воздействия, а потому не имеете того духовного опыта, который, когда Вы говорите о добродетелях, помог бы Вам отличить любовь Христову от естественной благонастроенности, благодатную кротость от самообладания (или природной тихости), смирение от снисходительности, мудрое во Христе терпение от бесплодного самоистязания. Потому-то Вы и не понимаете великого значения веры в Христа распятого и воскресшего, необходимости ее для истинного возрождения человека, ибо самое возрождение Вам неведомо… ».
Со временем Новосёлов сближается с отцом Иоанном Кронштадтским, со старцами Оптиной и Зосимовой пустыни, изучает творения Отцов Церкви и постепенно превращается в твёрдого в своих убеждениях, сознательного и ясно мыслящего православного христианина. Его жизнь наполняется неустанной деятельностью, связанной с оказанием конкретной практической помощи людям. «Очень верующий, безгранично преданный своей идее, очень активный... участливый к людям, всегда готовый помочь, особенно духовно. Он всех хотел обращать. Он производил впечатление монаха в тайном постриге», — так характеризует Новосёлова современник.
Обретя, после долгих лет исканий, истину в лоне Православной Церкви, Михаил Александрович посвятил ей всю свою дальнейшую кипучую деятельность. В 1902 в Вышнем Волочке, где он тогда жил, Новосёлов публикует брошюру «Забытый путь опытного Богопознания», посвящённую выяснению важности личного религиозного опыта в деле богопознания. В послесловии к ней он писал:
«Идя навстречу пробуждающемуся в нашем обществе интересу к вопросам религиозно-философского характера, группа лиц, связанных между собою христианским единомыслием, приступила к изданию под общим заглавием «Религиозно-философская Библиотека» ряда брошюр и книг, дающих посильный ответ на выдвигаемые жизнью вопросы».
Этим выпуском началось издание новосёловской Библиотеки, книжки которой вскоре стали известны по всей России. Уже название первого выпуска говорило о программе и направлении будущего издательства, желающего привлечь внимание к великим духовным сокровищам, добытым святыми отцами и подвижниками, но забытым и не востребованным потомками.
Новосёловские книги не ограничивались некоей вневременной проповедью, но отвечали на насущные духовные запросы, которые Михаил Александрович хорошо понимал.
Издательская деятельность Новосёлова продолжалась до революции — вначале в Вышнем Волочке, а затем в Москве и в Сергиевом Посаде. В 1912 за заслуги в деле духовного просвещения и христианской апологетики он был избран почётным членом Московской Духовной академии. В течение ряда лет он был членом Училищного Совета при Святейшем Синоде. А когда в 1918 на Поместном Соборе Православной Всероссийской Церкви был учреждён Соборный отдел духовно-учебных заведений, который должен был изыскать новые пути развития духовного образования в стране, Новосёлов получил приглашение принять участие в его работе.
События, последовавшие после 9 января 1905, показали Новосёлову, что Россия идет к краху. Видя рост радикализма в обществе, он писал 26 октября 1905 Федору Дмитриевичу Самарину — известному государственному, общественному и религиозному деятелю:
«Свобода создала такой гнёт, какой переживался разве в период татарщины. А — главное — ложь так опутала всю Россию, что не видишь ни в чём просвета. Пресса ведёт себя так, что заслуживает розог, чтобы не сказать — гильотины. Обман, наглость, безумие — всё смешалось в удушающем хаосе. Россия скрылась куда-то: по крайней мере, я почти не вижу её. Если бы не вера в то, что всё это — суды Господни, трудно было бы пережить сие великое испытание. Я чувствую, что твёрдой почвы нет нигде, всюду вулканы, кроме Краеугольного Камня — Господа нашего Иисуса Христа. На Него возвергаю всё упование своё».
24 марта 1905 в собрании частного кружка православных ревнителей Церкви, на котором присутствовало около 60 человек, он сделал доклад «О воссоздании живой церковности в России». Всесторонне охарактеризовав ситуацию в Русской Церкви и признав реформы жизненно необходимыми, Новосёлов отметил, что «возрождение требуется произвести правильными путями» и недопустимо начальственное введение «соборности... в 24 часа». Он предложил собрать мнения епископов Русской Церкви по вопросу о характере необходимых преобразований, но чтобы не затянуть дело, немедленно образовать Соборное Подготовительное Совещание из нескольких епископов, духовенства и мирян. Именно таким образом и развивались далее события: уже летом того же года император Николай II издал указ, повелевающий архиереям дать к 1 декабря подробные ответы по всем проблемам будущего церковного переустройства, а через год открылись заседания высочайше утверждённого Предсоборного Присутствия, деятельность которого, продолжавшаяся с 6 марта по 15 декабря 1906 и нашедшая своё отражение в четырёх объёмистых томах, всесторонне подготовила Собор.
Когда первая революционная волна схлынула, настоящего успокоения в обществе так и не наступило, и Новосёлов трезво отдавал себе в этом отчёт. 3 августа 1909 он так писал Ф.Д.Самарину:
«Силы очень нужны, так как работы всякой по горло. Мне последнее время всё кажется, что нужно спешить делать добро, как выражался д-р Гааз. То есть и всегда это знаешь, да не всегда чувствуешь. Кругом слишком сумрачно, и громы многие слышатся, и волны вздымаются, — а ковчег наш не устроен и требует внимательной, упорной и энергичной работы. Не знаю, как Вы, а я, видя, что «пашни много», в то же время чувствую, что «дня немного впереди», что впереди, как хорошо о себе в последние годы жизни выразился Владимир Соловьев, впереди «прочее время живота». Если бы Вы спросили, около чего вращается теперь моя мысль по преимуществу, если не исключительно, я твёрдо бы ответил: около души и Церкви. В сущности эти вещи неразъединимы. Так, по крайней мере, у нас в православии. И это — душа и Церковь — есть то единое на потребу, к чему приложится всё прочее, чему приложиться положено волей Божией. Окружающее нас — близкое и далёкое — особенно и ценно, и значительно, и поучительно со стороны своего отношения к этому сокровищу, ради которого стоит продать всё прочее, чтобы получить его. И хотя нависают тучи и слышны раскаты грома, я всё больше и больше, — если хотите — в меру усиления грозы, — чувствую всю несокрушимость того Ковчега, непоколебимость Коего обещана нам Истинным Свидетелем, но тем ответственнее чувствуешь себя за ковчег своей души и за ковчег своей Церкви, которые тогда только могут быть в безопасности, когда прикреплены надёжно к Ковчегу вселенскому. Довольно тесное общение, в течение почти 1,5 лет, с протестантствующей молодёжью и встреча с заграничными представителями англиканства и баптизма ещё больше внушили мне уверенность в несравненной истинности нашей Церкви, несущей в себе предание Духа Истины, и сознание исключительной важности всестороннего служения Церкви. Вот на этом предмете и следует нам всем сосредоточить главные силы».
Для реализации этой цели в 1907 был организован хорошо известный впоследствии в московской церковной среде «Кружок ищущих христианского просвещения». Конечно, это было в духе времени: широкое распространение различных религиозно-философских объединений (кружков, обществ, братств) было одной из характерных форм духовной жизни предреволюционного десятилетия. На заседаниях этих объединений горячо обсуждались всевозможные проблемы христианского вероучения, а их смешанный состав (духовенство, философы, богословы, учёные, писатели) давал возможность непосредственного диалога между Церковью и интеллигенцией, позволял выдвинуть задачу воцерковления последней. Новосёлов придавал большое значение такого рода деятельности и участвовал в ней, начиная с заседаний самого первого из таких объединений — Петербургских «Религиозно-философских Собраний» (1901-1903), неизменно выступая на них со строго церковных позиций в противовес Мережковскому и Розанову. Участвовал он и в работе Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева (1905-1918), возле которого сосредоточились в то время основные силы русской религиозной философии.
Заседания новосёловского кружка проходили на квартире Михаила Александровича, жившего напротив Храма Христа Спасителя. Главное, что отличало «Кружок ищущих христианского просвещения», — его строго церковное направление: он принципиально ставил себя внутрь церковной ограды, пользовался покровительством ректора МДА Еп.Феодора (Поздеевского) и духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни. На его заседаниях царила подлинно православная атмосфера. Здесь не ставилась задача выработки «нового религиозного сознания», агитации и распространения своих взглядов. Руководящей для деятелей кружка была мысль, что внешними мерами — реформами, новыми уставами и т.п. — ничего не достичь, если не будет внутреннего изменения человека. А достичь такого внутреннего изменения можно было лишь в ходе совместного продумывания основ православной веры, изучения Писания и Предания. Люди, собиравшиеся на новосёловских «четвергах», стремились реализовать хомяковскую идею соборного богопознания. Цель эта постоянно и сознательно «держалась в уме», какой бы вопрос ни возникал перед членами кружка.
Центром духовной жизни Новосёлова была молитва. В письме к Ф.Д. Самарину от 3 августа 1909 он писал:
«Сердечнейшее Вам спасибо за молитвы обо мне. Мы как-то обычно мало придаём значения этой сфере общения и взаимослужения, а между тем, что важнее этого, если оно совершается не формально, а по сердечному влечению. Со времени возникновения нашего «Кружка» я поминаю членов его, лучше сказать, собратьев своих, в ежедневной молитве. Кроме того, временами о каждом из них молюсь особо, испрашивая ему у Господа той милости, которая, по моему рассуждению, нужна ему преимущественно... Будем продолжать молитву друг о друге».
Являясь убежденным монархистом, Михаил Александрович вместе с известным православным мыслителем - монархистом Львом Тихомировым поддержал духовника Царской семьи епископа Феофана (Быстрова) в его борьбе против Распутина. С 1910 г. он начинает активную публицистическую деятельность в защиту Церкви против набиравшей тогда обороты распутинщины.
В 1912 г. он издает брошюру: «Григорий Распутин и мистическое распутство», в которой в частности пишет:
«"Доколе будешь ты, испытывать наше терпение?" - эти негодующие слова невольно вырываются из груди православных русских людей по адресу хитрого заговорщика против святыни церкви и гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина»; «Доколе, в самом деле, Святейший Синод, перед лицом которого уже несколько лет разыгрывается этим проходимцем преступная трагикомедия, будет безмолвствовать и бездействовать?».
И хотя тираж брошюры был по приказу Императрицы конфискован, тем не менее, и печатные, и машинописные копии ее ходили по рукам.
До 1916 Новоселов преподавал в 4-й Московской гимназии греческий язык. Кроме того, он являлся профессором Московского университета по кафедре классической филологии.
Приход большевиков к власти знаменовал начало новой эпохи в жизни Русской Православной Церкви — эпохи притеснений, гонений, преследований. Михаил Александрович Новосёлов был одним из тех, кто встал на защиту Церкви в это трудное для неё время. Так, он с 30 января был членом Временного Совета объединенных приходов города Москвы, и мы встречаем его имя на выпущенном этим Советом в начале февраля 1918 воззвании, которое призывало верующих защищать храмы от посягательств богоборной власти, рекомендуя в случае посягательств власти на церковное имущество «тревожным звоном (набатом) созвать прихожан на защиту церкви. При этом Совет считает безусловно недопустимым, чтобы прихожане в этом случае прибегали к силе оружия. Если есть поблизости другие храмы, то желательно войти с ними предварительно в соглашение, чтобы и в них раздался тревожный звон, по которому население окрестных приходов могло бы придти на помощь и своей многочисленностью дать отпор покушению на церковь».
Понятно, что подобные призывы к сопротивлению власти не могли остаться безнаказанными для их авторов. Для Новосёлова, в частности, ещё и потому, что он продолжал активно работать на ниве духовного просвещения, предоставив свою квартиру для занятий Богословских курсов, открывшихся весной 1918 г. с благословения Святейшего Патриарха Тихона. «Курсы ставили целью приблизить православных мирян к сокровищам благодатной жизни Церкви, знакомя их с проявлениями церковного духа по первоисточникам (Слово Божие, жития святых, творения Святых Отцов, богослужебные книги и т.д.), и подготовить их к деятельному служению Церкви». На этих курсах Новосёлов преподавал и сам. Многое из того, что было подготовлено Михаилом Александровичем для занятий на курсах, было затем использовано им в главном труде его жизни — в «Письмах к друзьям». А в 1920 г. Михаил Александрович, по некоторым данным, тайно принимает монашеский постриг.
Эта непрекращающаяся активность Новосёлова неизбежно должна была привлечь к нему внимание органов ГПУ. После распространения весной 1922 в церковных кругах Москвы резкого воззвания против обновленцев, озаглавленного «Братское предостережение чадам истинной Церкви Христовой», отпечатанного типографским способом в виде листовок и подписанного: «Братство ревнителей Православия. Издание друзей истины», чекистам нетрудно было догадаться о причастности Новосёлова к его составлению. Они нагрянули к нему с обыском в ночь на 12 июля, но предполагаемого арестанта дома не оказалось. Однако возвращаться домой Новосёлову было уже нельзя, и он переходит на нелегальное положение, поселившись в Вышнем Волочке. По постановлению КОГПУ от 19 марта 1923 дело прекращено.
С 7 декабря 1922 по 31 декабря 1927, во время, когда за горячее слово о христианской вере можно было заплатить не только свободой, но и жизнью, выходят его «Письма к друзьям». Письма эти предназначались для распространения среди православных, они переписывались и перепечатывались. Таким образом было написано 20 открытых писем.
Делясь с друзьями по их просьбе мыслями по поводу текущих церковных событий и христианского вероучения, Михаил Александрович писал им письма, беседуя о вере и Церкви. Откликаясь на «злобу дня», он, однако, в своих письмах постепенно переходит к систематическому рассмотрению общего учения о Церкви, её сущности, её роли в Божественном Домостроительстве. «Письма к друзьям» — церковно-исторический памятник, спасённый от гибели и дошедший до нас сквозь годы безвременья благодаря подвижническим усилиям и мужеству многих православных верующих.
Последнее письмо, а с ним и вся книга Новосёлова, завершается следующими возвышенными словами:
«Блажен, кто не отступит от Христа среди тяжких искушений, постигающих Церковь, воодушевляясь участием в её всемирном торжестве, имеющем открыться по скончании мира».
К этим блаженным мы, безусловно, должны отнести и самого Михаила Александровича: вскоре после написания этих строк он был арестован и вступил на крестный путь истинного последователя Христа — Христова исповедника и мученика.
Предположительно, в 1923 году он был тайно посвящён во епископа Сергиеевского, архиепископами Феодором (Поздеевским), епископом Арсением (Жадановским) и епископом Серафимом (Звездинским), с монашеским именем Марк.
О его тайной хиротонии сохранилось свидетельство очень близкого ему в то время М.М. Бренстеда в его письме от 1 июля 1930 года к Н.А. Бердяеву:
«За эти годы я был особенно близок к Мих[аилу] Александровичу Новоселову, получившему пострижение в епископский (так в тексте – ред.) сан, ныне томящемуся в одиночке Ярославской тюрьмы.
Через Дедушку (так тогда было принято называть старых епископов – ред.), как мы его называли, мне приходилось встречаться с отцом Федором Андреевым, профессором, академиком, умершим в 1929 году после тюрьмы в Ленинграде».
В 1927 Вл. Марк был арестован, но вскоре освобождён. А в 1928-1929 он становится одним из главных деятелей Истинного Православия. Подолгу живя в Ленинграде, он принимает активное участие в жизни питерских иосифлян. Вот как он отзывается на церковную политику митр. Сергия:
«Сергианство для многих потому и ускользает от обвинения его в еретичности, что ищут какой-нибудь ереси, а тут — самая душа всех ересей: отторжение от истинной Церкви и отчуждение от подлинной веры в её таинственную природу, здесь грех против мистического тела Церкви, здесь замена его тенью и голой схемой, костным остовом дисциплины. Здесь ересь как таковая, Ересь с большой буквы, ибо всякая ересь искажает учение Церкви, здесь же перед нами искажение самой Церкви со всем её учением...
Ключом же ко всему, который вдруг отверзает дверь на всё это «нечестие и неправду» (Рим.1:18) сергианства, служат слова «Послания», приглашающие к сочувствию в радостях и печалях тому, что само о себе открыто свидетельствует, как о силе боговраждебной и на погибель Церкви направленной...
Итак, митр.Сергий подменил не какой-нибудь отдельный догмат еретической ложью: он подменил саму Церковь: вот почему за деревьями его обманчивых слов не видят леса его церковной неправды. Вот почему и мы отреклись и «лица и дел его», т.е. отреклись от сергианства в целом, а не от административной, ритуальной («непоминовение»), дисциплинарной и других подобных связей с митр.Сергием и его синодом, каковые все противуканоничны...
Наше «свободное пространство» и есть та самая кафоличность, повсюдность Церкви, которую сергианцы променяли на пространственность Советского Союза, притом не географическую лишь, но и идейную, т.к. и сами осоюзились с ним не только по телу, но и душою (с её радостями и печалями), и совестью, с её признанием одного и отвержением другого, и к чему принуждают, вопреки 38-му правилу VI-го Вселенского Собора, даже и тех, кто территориально не связан с «клиром московской патриархии», т.е. со вселенской областью. И вот, выйдя из сергианской темницы на этот вселенский простор церковный, мы дышим полною грудью воздухом истинной христианской свободы и соборного единства, не спертых земными пределами...»
23 марта 1929 в Москве вл. Марк был снова арестован. 17 мая Особым Совещанием при коллегии ОГПУ по статье 58, п.10 он был приговорён к 3-м годам лагеря. Срок он отбывал в Суздальском политизоляторе. В 1930 был переведен в Бутырскую тюрьму. Уже в тюрьме 12 сентября 1931 по пост. КОГПУ по делу Всесоюзного центра «Истинное Православие» он получил новый срок — 8 лет с поглощением приговора 1929. На этот раз он отбывал заключение в Ярославском политизоляторе. А 7 февраля 1937 по пост. ОСО НКВД за контрреволюционную деятельность приговорён ещё к 3 годам тюремного заключения, и 26 июня отправлен в Вологодскую тюрьму.
Там против него возбудили новое уголовное дело за «систематическое распространение среди сокамерников клеветнических сведений по адресу руководителей ВКП(б) и Советского Правительства с целью вызвать недовольство и организованные действия против установленных тюремных правил и (за продолжение) борьбы в условиях тюрьмы». Как и ранее, вл. Марк держался спокойно и твёрдо, предъявленного ему обвинения не признал.
17 января 1938 года постановлением Вологодского УНКВД Владыка Марк был приговорён к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день.
Источники:
ОР РГБ. Ф. 265, 195/25-26.
ВЧК. Архивно-следственное Дело № 30819 (Р-25733).
ЦА ФСБ. Арх. № Н7377, т.2, т.8.
Таврический церковно-общественный вестник. 1909, № 8.
Новосёлов М.А. Письма к друзьям. Предисловие, комментарий и научная подготовка текста Е.С.Полищука. ПСТБИ, М., 1994.
Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Январь-май // Тверь: «Булат», 2002, с.41-51.