С. Зотов
«СВОИ»...
(Повесть невозвращенца).
Мне, определенно, не повезло в жизни. Я был из породы тех, кого обычно называют неудачниками.
До войны жил, надо прямо таки сказать, скверно. Зимой 1942 года, вместе с четырьмя сотнями ивановых, петровх, сидоровых попал я в плен.
Вскоре нас всех отправили на работу в Румынию. Здесь, при одной немецкой части, мы выполняли самые разнообразные работы. Позднее немцы пытались, вместе с рабочей командой, с боем прорваться к границе союзного государства, но судьба решила иначе. Группа была окружена превосходными силами румын. Все солдаты были обезоружены и раздеты.
— Русски ти? — обратился к военнопленным румынский офицер.
— Да, русские...
— Очень хороший...
Под сильным конвоем четыреста были доставлены в одно из сел, служившее передаточным пунктом. Здесь началось.
— Построиться по-четыре! — раздался приказ.
Построились.
— Раздеться: — указали на тех, кто лучше был одет.
Разделись.
— Снять обувь! — выбирали сапоги румыны.
Сняли...
Румынские солдаты обходили строй и тщательно проверяли тощие мешки военнопленных. Началось мародерство. Все, что нравилось изменникам, немедленно отбиралось.
— Это мое! — протестовали русские.
В ответ сопротивляющийся получал удар прикладом.
Избитую толпу окружили пулеметами. Так прошла ночь, тягучая и страшная, жуткая своей неизвестностью.
— Сейчас будем передавать вас товарищам! — объявил офицер.
Через час после этого прибыли приемщики: капитан красной армии с группой автоматчиков.
— Вот они, домнуле капитану! — рассыпался румын.
И, любезно раскланявшись, удалился.
— Построиться по-одному! — рявкнул капитан.
Команду выполнили четко. И думалось тогда: «Свои пришли. Разберутся. Мы не виновны. Поймут...»
Капитан медленно обходил строй. Вот он остановился перед Алексеем Злобиным, 25 летним крепышем из Майкопа.
— Откуда?
— С Кавказа.
— Почему в плену?
— Разбили нашу дивизию, - товарищ капитан.
— Я тебе не товарищ, предатель...
Выстрел, и кровь вспенилась в светлых волосах Злобина. А капитан подошел с пистолетом к следующему. Высокий, худой тот стоял в старой зеленой пилотке и в мундире. Босиком — сапоги сняли румыны.
— Доброволец?
— Никак нет, товарищ...
— У немцев служил?
— Пленный я.
— Врешь! Изменил!
Выстрел.
Медленно обходил строй советский офицер, представитель армии, борющийся за демократию, за освобождение из под немецкого «ига» братьев по крови. Каждого долго и упорно сверлили его, не знающие пощады злые глаза.
Постоянно раздавалось:
— Выйди из рядов!
К такому немедленно подбегали автоматчики. Сопротивляющуюся жертву отталкивали в сторону. И здесь, на глазах у всех, расстреливали.
— Сомкнуть ряды!
Сомкнули... Молниеносно.
Холодные лапы смерти присыпали сединой волосы уцелевших.
— Полицейские есть?
Строй молчал.
— Старосты есть?
Молчание.
— Добровольцы, выходи!
Никто не откликнулся.
Рассвирепевший инквизитор бегал вдоль линии строя и бил резиновой плетью всех, без разбора, без причины.
Строй безмолвствовал, не прячась от града ударов, не прося пощады. Теперь каждый видел, и не только видел, но и чувствовал, как обращаются «свои».
— Всех найду! Лучше не прячьтесь! — вопил вспотевший капитан, без устали работая плетью.
Автоматчики не отставали от начальства. Они бегали по рядам и били, били, били. Прикладами. В голову, в грудь, по рукам, в живот, в спину. Наконец. — устали...
— По - порядку... рассчитайсь — гаркнул капитан, тяжело дыша и вытирая платком обильный пот.
— Двести семнадцать прозвучал глухой отклик.
А было четыреста... Четыреста!
— Ну, теперь вас особый отдел пересмотрит.
Чекисты подробно допросили каждого.
— Где родился? Проживал?
Сказали.
— Каким военкоматом был мобилизован и когда?
Ответили.
— Где, при каких обстоятельствах и с кем попал в плен?
Не отставали до тех пор, пока каждый не заполнил подробную анкету. И как полагается — били, кричали, вспоминали мать.
— ...разсчитайсь!
— Сто двадцать три!
Перед молчавшим строем долго ходил старший чекист.
— По правилу надо было бы вас всех расстрелять. Все вы—изменники родины, предатели, фашисты... Но сов власть гуманна. Мы решили еще раз проверить вас. Проверить боем. Все вы зачислены в штурмовой батальон. Все вы кровью должны смыть позор предательства! Когда кончится война, тогда мы еще раз пересмотрим. И если вы уцелеете, то мы подумаем, стоит ли вас простить?
И нас отправили на самые тяжелые участки. Штурмовой батальон 236-й стрелковой дивизии.
После четвертой атаки я снова попал в плен к тем, от кого еще так недавно меня «освободили».
Я был последним из четырехсот «освобожденных»... Последним из ста двадцати трех бойцов штурмового батальона 236-й стрелковой дивизии. Сто двадцать два так и не дождались будущего «пересмотра» их судьбы.
Германия, 1947 г.
(Русское Слово. 1947, №55).