Федор Кузьмин
О ШТАМПОВАННЫХ РЕВОЛЮЦИЯХ
Известный в свое время журналист Дионео-Шкловский в своей книге «Англия в 1911-19 г.г.» высказал очень интересную мысль: урановая руда, писал он, минерал совершенно неприглядный, не представляющий на первый взгляд ничего интересного, а между тем — это «всем рудам руда», т. к. содержит радий! Процентное содержание его ничтожно: менее одной миллионной, т. е. в морской воде больше золота, чем радия в урановой руде!
Шкловский весьма резонно и убедительно сравнивал невзрачную урановую руду с некоторыми «высокоталантливыми» нациями и указывал, что процентное содержание «радия» в такой нации может быть ничтожно, и поверхностный наблюдатель, встретившись с отдельными индивидуумами таковой, заметит только «руду» и может составить о ней самое отрицательное впечатление. Наблюдатель этот по своему прав: он действительно видел неприглядную «руду», но проглядел присущий ей процент «радия». «Историк мысли» — говорит Шкловский — знает, что такие «радиоактивные» нации «заражают» другие народы «чем-то материальным», которое невозможно уничтожить ни огнем, ни мечем, никакими реакциями. По скромности, Шкловский называет только две «радиоактивные» нации — французскую и английскую, которые дали, по его мнению, наиболее важные элементы человеческой культуры.
Это сравнение вполне применимо не только к нациям, но и к отдельным сообществам и даже к отдельным людям.
«Радиоактивность» «высоко-талантливых» наций играла решающую роль в истории всех народов, что февралист Марк Вишняк и отметил нижеследующим солидным замечанием: «Примерно сто лет тому назад на всем земном шаре было всего три республики — Швейцария, США и Гаити... Сейчас с трудом можно насчитать три монархии». Да и эти «три монархии» представляют в данный момент изрядно грустную картину, и оставлены они, видимо, лишь для «декорации»... чтобы возводить Ротшильдов в баронеты, да еще награждать Биттелс «за услуги перед искусством».
Если «радиоактивность» некоторых наций оказалась смертельной для монархических режимов, то для т. наз. демократий она была подлинно живой и живительной водичкой, что и проявилось в необыкновенном успехе на самой грани старой и новой эпохи, в десятые годы 20-го ст., когда в мире «совершилось» десять революций: в 1909 г. произошли две восточные — персидская и турецкая, в 1910 г. — португальская и мексиканская, в 1911-12 г.г. — китайская, в 1917 г. — пара русских (февральская и октябрьская) и в 1918-19 годах — германская и две венгерских.
Такой превосходный урожай на революции и в такой короткий срок случается в истории не часто, и особо тогда, когда охвачены «переворотами» такие страны, как Россия и Китай. Поражает не их обилие, а их поразительное сходство и не только между собою, но и со всеми предшествовавшими революциями. Начиная с «великой» французской, все революции, — и здесь нет исключений, — повторяют друг друга не только в своих основных чертах, но даже взаимно копируют отдельные большие и малые эпизоды и сцены, что невольно дает основание предполагать об их происхождении из одного и того же источника.
Таковы же и т. наз. «национальные революции» 20-х годов 19 ст. В Южной Америке, в Испании, в Италии и в С. Петербурге все главари военных революций — «родные братья», так они похожи друг на друга! Это военные либералы, заговорщики в мундирах, офицеры- революционеры из казарм: Санта-Роза, Пене, Риего, Боливар и наши Пестели! Все они являлись не более и не менее как техниками военных революций, веровавшими в историческое право избранного меньшинства создавать политическое счастье народных масс. И Сенатская площадь копирует Каракас, Кадикс, Турин, Неаполь, — и наоборот, — везде все разыгрывается «по нотам», иногда с волшебным успехом, порой неудачно.
И революционная техника всех революций, по существу, остается прежней: активное меньшинство, опирающееся на преданных представителей армии.
Замечателен и тот факт, что «те же начала» (как скромно говорят исследователи) выявляются и во времена более отдаленные: в этом отношении характерный пример дает нам английская революция 1649 г., почти на полтора века опередившая революционные движения в континентальной Европе и отразившая в себе те же черты, которые неизменно наблюдались и в последующее время.
Законен вопрос: откуда это удивительное сходство всех революций у всех столь несхожих между собою народов, живших в разных культурных, политических, экономических, географических и пр. условиях и прошедших только им свойственную историческую жизнь... и получивших, в конце концов, одну и ту же стереотипную, «одним фасоном скроенную», революцию!?
Т. наз. сторонники прогресса могут нам сказать, что в развитии революционных движений имеется своя логика и свои закономерности, определяемые, де, законами массовой психологии и социальным действием «революционного прилива и отлива» и прочее, и т. д. Хотя в современном мире псевдонаучность, как никогда, является весьма ходким товаром, все же подобные туманные объяснения вряд ли кого-либо могут убедить. Если есть еще люди, которые искренне верят, что революции бывают «народными» и что они наступают внезапно и неожиданно и происходят «стихийно», то это случается в силу иллюзий и заблуждения, усиленно поддерживаемых заинтересованной пропагандой. Заблуждение же обладающее некоторыми созидательными свойствами, несомненно, более способствует человеческому спокойствию, чем знание, которое по своему существу аналитично и разрушительно.
Вопрос о сходстве всех революций не является злостной и недоброкачественной выдумкой контр-революционеров, он давно уже отмечался (правда, без должных пояснений) многими историками и исследователями всех школ и направлений, и в том числе такими из них, которые сами всеми доступными им силами и средствами способствовали наступлению штампованных революции в своих «благодарных им» странах. К последним, например, можно отнести «знаменитого» М. М. Ковалевского, который в своих статьях и беседах с полным знанием дела все говорил совершенно откровенно, и не его вина, что большинство россиян в свое время не слушала его высказываний и предупреждений (и не одного его).
Так, в редактируемом им «прогрессивном» «Вестнике Европы» (кн. 6, 1909 г.) по поводу революции в Оттоманской Империи в статье «К оценке недавних событий в Турции» Ковалевский писал:
«... Мы необходимо останавливаемся на той мысли, что одно изучение прошлого и настоящего, одно раскрытие этим путем господствующих интересов и течений общественной мысли дает ключ к правильной оценке того, насколько может быть успешна попытка насильственного ниспровержения существующего политического, религиозного и общественного уклада, — другими словами, насколько совершающиеся перед нами события должны быть названы мятежом или, наоборот, революцией. Различие между обоими ведь создается только успехом. А успех зависит прежде всего от соответствия движения сознанным нуждам преобладающей части общества. Преобладание же дает не одна масса, но также степень ее сознательности и сила организации. Этим, и только этим, объясняется, почему турецкое движение, по всей вероятности не имевшее на своей стороне всех — и даже большинства — жителей Оттоманской Империи, тем не менее оказалось успешным, из мятежа стало революцией. Ведь в нем поражает прежде всего сознательное отношение солидарно действующего меньшинства к ближайшей из преследуемых им целей и образцовая организация как внутренних кадров, так и системы внешних отношений с отдаленными союзниками, в рядах которых масонские ложи идут дружно рука об руку с правительствами Англии, Франции и Италии. В этом и ни в чем другом надо искать разгадки, — говорит Ковалевский, — так поразивших воображение событий, развернувшихся этой весной на расстоянии между почти европейскими Солониками и полуазиатским Константинополем».
Вряд ли можно говорить яснее, чем это делает «академик» Ковалевский, еще в 1904 г. убеждавший всех «общественников» вступать в «великое содружество Вольных каменщиков», которое только и может победить самодержавие. Вполне откровенна статья и другого «брата» — будущего «славного деятеля по углублению февраля» — Б. С. Русанова в другом «прогрессивном» и «народническом» журнале — «Русское Богатство» (кн. 11, 1910 г.,), существовавшем мирно, спокойно и «прогрессивно» при «проклятом царском режиме», о другой, — по счету третьей, — революции: португальской.
«Когда был убит перед этим за два года Дон-Карлос, «Portugal» был единственной газетой, заклеймившей убийство», — писал Русанов. «Другие газеты не знали, что говорить. В честь убийц была организована демонстрация и могилы их были засыпаны цветами». И чтобы самому не описывать всей более чем явной подоплеки португальской революции, Русанов прибег к самому простому приему: он в своей корреспонденции цитирует книгу шотландского писателя и журналиста Мак Келлаха. Интересно отметить, что последний, воочию убедившись на месте «как совершаются революции», после Португалии отправился в Россию, как страну, стоявшую «на очереди», но написал ли Мак Келлах книгу о России, — к сожалению, мы не могли выяснить.
О португальской революции Келлах писал: «Симпатии к республиканцам за последние годы стали нарастать среди политических деятелей столь сильно, что их можно было назвать прямыми изменниками, хотя они были выдающимися монархистами. В такой степени они мирволили республиканской пропаганде и даже вступали с врагами династии в тайные соглашения. Так, последний премьер де-Суза был лишь простой марионеткой в руках республиканцев. Но этого мало: де-Суза формально изменял королю. Он знал широкий разлив республиканской пропаганды. Везде заговорщики организовывались и поддерживали длительные сношения со своими единомышленниками за границей. Де-Суза было известно, что один из старых португальских эмигрантов, Магеллаенс де-Лима вместе с другими, зондировали почву, ища поддержки у иностранцев, и нашли ее в Париже и в Лондоне. В Лондоне даже нашли поддержку среди членов либерального кабинета».
Т. обр., сообщение Ковалевского, что в подготовке и осуществлении турецкой революции «масонские ложи идут дружно рука об руку с правительствами Англии, Франции и Италии» подтверждается и Мак Келлахом в Португальской революции.
До поразительности — это было и у нас, когда «выдающиеся монархисты» (Шульгин. Пуришкевич и др.) и министры (Кривошеин, Поливанов, Коковцев, Сазонов. Протопопов, «де-Суза» — Штюрмер и др). «вступали с врагами династии в тайные соглашения». Насколько все было разложено перед революцией в Португалии, как и в Турции и в России, показывает «Письмо из Лиссабона» известного Деренталя в «Вест. Европы» (кн. 12. 1910 г.). Нельзя не отметить: как подбирались сотрудники и корреспонденты всех до-революционных «прогрессивных» журналов и газет, на которых воспитывались ряд поколений передовой интеллигенции (т. наз. «толстый журнал» в России играл роль постоянного «фермента» по разложению). Деренталь как известно, эсэр, закадычный друг Савинкова, оказавшийся, в конце концов, большевицким провокатором, являлся классической фигурой сотрудника русской прогрессивной до-революционной печати.
Деренталь в своем лиссабонском письме рассказывал «забавную» историю: «Блестящий вице-адмирал, независимый и богатый Кандидо дос-Рейс сам лично руководил восстанием среди солдат и матросов. Еще три месяца тому назад он объехал все португальские провинции, делая смотр республиканским силам. Полиция гналась за ним по пятам, имея смутные сведения, что какой-то «специальный комиссар» едет в Опорто с специальным поручением из Лиссабона ... Но никому и в голову не приходило, что один из высших военно-морских авторитетов в Португалии и разыскиваемый полицией революционный делегат — одно и то же лицо».
Из других статей читатель увидит, что и в России был весьма тщательный пред-революционный смотр «силам», который, при наличии российских просторов, велся целой плеядой «братьев» не только либералов и общественников, но и ученых и литераторов (участие последних, нигде до сих пор не отмечено, было очень значительным). Если верить корреспонденции Деренталя, то португальская полиция бродила «в потемках», чего никак нельзя сказать о русском Департаменте Полиции, который был осведомлен о всем довольно точно. В этом отношении интересны показания допроса Белецкого 21 июня 1917 г. (т. 5, стр. 263) в Чр. Сл. Комиссии Временного Правительства. Белецкий там показывал: «Поверьте мне, я слава Богу, будучи директором Деп. Полиции и товарищем министра, массу читал о том, как революции делаются. И даже, когда назначили Чрез. След. Комиссию, — как Ф. К. Керенский объявил, — я даже на След. Комисию посмотрел, как на декрет якобинский 1793 г. Я понимаю, отдаю себе отчет в будущем. Это все мне понятно».
«Председатель (Муравьев): «Революции, одна на другую не похожи»!
«Белецкий: «Я не в смысле упрека, я не знаю, что делается в обществе... Я говорю о том, что читал. Когда была португальская революция, я собирал сведения, что там делалось... Так что я имел возможность лично для себя составить известное впечатление, чтобы понимать события».(см. статью «Деп. Полиции и революция»),
Здесь же следует указать на слова Белецкого, что он все понимал и отдавал себе отчет в своей будущей судьбе — неизбежном расстреле, т. к. знал «как делаются революции».
В указанной выше статье Русанова также сообщалось, что «многие наблюдатели португальской революции склоняются к мысли, что подобно турецкому перевороту и португальская революция была гл. обр., делом революционных элементов в сухопутных и морских войсках, а что гражданские элементы играли в перевороте лишь роль главных руководителей и направителей движения, тогда как широкие народные слои не принимали в этом участия».
«Если верить Мак Келлаху, — писал дальше Русанов, — то главную роль в этой давно начатой работе играли антиклерикальные свободные мыслители, которые в латинских странах принадлежат зачастую к франк-масонам». «Нам нечего — говорит Русанов — преувеличивать значение этой организации, которая принимает под пером Мак Келлаха характер великой силы, ниспровергающей все божеские и человеческие авторитеты. Но с другой стороны, нам действительно, нечего закрывать глаза на то обстоятельство, что передовые элементы буржуазной демократии на Западе охотно вступают в ряды франк-масонов, и в латинских странах всегда стоят на почве непримиримой борьбы с клерикализмом. Нет сомнения, что эти элементы в значительной степени и были организаторами республиканских групп или, лучше сказать, целого республиканского заговора во флоте и армии в Португалии. Вскоре после торжества республики в номере газеты «Mundo» от 8 октября, капитан Падла рассказал, как еще в 1894 г. он положил основание пропаганде республиканских идей, учредив франк-масонскую ложу, членами которой были исключительно офицеры».
И в России все это изготовлялось по тому же образцу: «буржуазная демократия» и либералы охотно вступали в ряды масонов, а Гучков с ген. Гурко, при содействии Поливанова, Данилова («черного»), Хагандокова, Саввича, Крупенского, гр. В. Бобринского и др. устраивали ложи для офицеров.
«Несомненно, — считает своим долгом подчеркнуть Русанов, — что руководители движения являются, гл. обр., представители демократической и свободомыслящей интеллигенции... Что вожаки молодой Португалии — люди, несомненно, выдающиеся и благородные — не отрицает никто ... Во главе переворота стоят интеллектуальные сливки португальской буржуазии... крупные личности и ученые...». Две капли воды: как и у нас в «феврале» — «лучшие русские люди»!
Деренталь в свою очередь давал еще и некоторые характеристики вождям португальской революции: «Во главе новой Португалии стоит президент Теофил Врага, который был членом знаменитой «коимбрской группы», давшей первый идейный толчок пробуждения общественного сознания в Португалии». И наш непротивленец кн. Львов вышел из масонских земских кругов, которые во главе с И. И. Петрункевичем, Шиповым и Ко, дали основательный «толчок», чтобы несчастная Россия покатилась по наклонной плоскости в коммунистическое рабство.
Министр иностранных дел Бернардино Мачадо, — сообщал Деренталь, — которого вся демократическая Португалия называет «дедушкой португальской революции», из искреннего монархиста превратился в искреннего республиканца». Ну как здесь не узнать нашего «эволюциониста» и «чародея бестактности и безответственности» — П. Н. Милюкова!
А министр юстиции Альфонсо Коста настоящий двойник Керенского: в дни революции не спал и не ел (допрашивал отцов иезуитов) и... много говорил! Косту называют «душой португальской революции», практиком-революционером, «сторонником заговорщической тактики». И у нас тоже «душа» и даже... «Его, как первую любовь, России сердце не забудет»! (С таким эпиграфом вышел журнал в 1917 г. «Республика», первый номер которого был посвящен Керенскому).
Русанов также сообщал, что «Португальское Временное Правительство намерено созвать Учредительное Собрание в конце года», но был принужден все же констатировать: «Революция произошла в октябре, а в ноябре уже наступает разочарование: Вр. Пр. не проявило себя ничем ни в сфере социальных, ни даже просто в широких политических мероприятиях». И там начиналась «керенщина».
Во всех этих насильно навязанных народных и национальных трагедиях всегда есть и «юмористическая страница», в которой выставляются одни и те же моменты с описанием их одними и теми же трафаретными словами. Особо и усиленно всегда подчеркиваются: 1) Неожиданность, внезапность революционного взрыва, они буквально падают на современников с «ясного небушка», 2) стихийность революций, толпы сознательного и бессознательного пролетариата «совершают» перевороты и... 3) непричастность Англии, Франции и Америки ко всем революционным движениям.
Подчеркивание последнего момента всегда приобретает чисто анекдотический характер: чем больше он опровергается высокими и авторитетными лицами и официальными иностранными учреждениями, тем яснее выступает их связь с революционными движениями в той или иной стране. В этом случае и иностранцы и переворотчики лезут из кожи и идут на все подлоги и ухищрения, чтобы доказать непричастность и незаинтересованность «радиоактивных» наций в изготовлении «народных» и «стихийных» революций.
В штампованных революциях неизбежно должны действовать готовые формулы-шаблоны: и «кровушку нашу попили», и рушилась в три дня восьми-вековая монархия в Португалии и 300-летнее самодержавие в России, что «династии дошли до небывалого падения», что «на руководящие правительственные посты умышленно назначались бездарные и невежественные люди» и что «все делалось, чтобы раздражать общественное мнение».
Некий Кашинцев в «Русском Богатстве» (март, 1909 г.) писал о турецкой революции: «Эта победа была так всестороння и решительна: она досталась младотуркам так легко! Старый режим оказался совершенно беспомощным, он развалился от первого же толчка, даже не попытавшись защищать себя! Ни одной дружеской руки не протянулось к нему на помощь, никто не проводил его в могилу. Революция победила без борьбы, и все разноплеменное и разноязычное население Империи восторженно приветствовало ее победу! Чем объясняется, — спрашивал Кашинцев, — такой поразительный успех младотурецкой революции: силою ли движения (его сознательностью, сплоченностью, организованностью и т. п.) или слабостью режима, против которого это движение было направлено? Ответ безапелляционен: гибель старого движения объясняется не силою нападения, а слабостью защиты, внутренним бессилием самого режима. Он уже изжил свое время, он весь прогнил!».
Этот излюбленный «тезис», слово в слово, распевался на все лады и у нас в 17-м году, он усиленно вдалбливался в эмиграции февральскими мемуаристами, его целиком восприняли Мельгунов, Головин и др., а большевики, имевшие сами «революционно-масонское» происхождение, охотно его поддерживают до сих пор. Замалчивая существенный вопрос: какой же «фермент» лежал в основе процесса гниения и разложения старых режимов? Любители этого «тезиса» сами же указывали на «внутреннее бессилие» исчезнувшего строя, т. е. на результат явной и тайной работы масонства. Но не тот ли же «фермент», обладавший «чудодейственными» двойными функциями, привел эсэро-кадетский «февраль» к большевицкому «октябрю»? В итоге — у Вр. Пр. оказалось защитников намного меньше, чем у «царского режима». И сгнил «февраль» бесславно с такой ошеломляющей быстротой, с какой не сгнил не один режим.
На «непричастность» иностранцев к турецкой революции очень толково отвечает один официальный документ, а именно — записка, составленная первым драгоманом русского посольства в Константинополе В. Майковым (см. дипломатические документы мин. ин. дел, опубликованные в «Кр. Архиве», т. 43, 44 и 45). Манков тогда сообщал: «Если разобраться в хаосе одного за другим следующих событий и фактов, то вполне ясно для всякого знакомого с местными условиями, что младотурки являются лишь слепым орудием, средством для кого-то другого, для кого-то более сильного, сумевшего использовать всеобщее недовольство в смысле собственных интересов, без всякого отношения к тому, какой строй или режим действует в Турции. Последовательность и строгая выдержка всех революционных действий младотурецкой партии, направленных к обузданию Абдул-Гамида и его произвола, указывает, что не мечтательные изгнанники прежнего режима, разгуливавшие по бульварам Парижа, излагавшие свои жалобы в чахлых листках и лишенные, казалось бы, всяких средств даже к личному существованию, могли произвести такой коренной переворот в государстве. Такая последовательность, такая выдержка могла быть только продиктована и проведена опытной рукой, которая дала и средства к осуществлению задачи ... Но кто же является теперь вершителем этих судеб? Во главе турецкого правительства поставлен Киамиль-паша. Назначение именно Киамиль-паши великим визирем, а еще больше назначение Тевфик-паши председателем Госуд. Совета должно повергнуть в изумление всех, кто понимал, как серьезно, еще вчерашнее заявление революционного К-та о том, что он будет удовлетворен только в случае назначения на министерские посты людей, не имеющих ничего общего со старым режимом. Ныне, однако, вся турецкая печать (а она теперь вся младотурецкая) высказывает самое горячее удовольствие по поводу назначения Киамиль-паши, еврея по происхождению, масона, известного наемника английского правительства, и видного члена прежней Высокой Порты. Тевфик-паша, ныне председатель Госуд. Совета, в бытность свою товарищем великого визиря, получавший 200 турецких лир ежемесячно жалования от английского посольства, и им Комитет, оказывается, доволен! А деньги, без которых не может быть произведен нигде никакой политический переворот, откуда они? Конечно, не из кармана политических изгнанников. А денег тратится много — на печатание и распространение выросших вдруг газет и журналов, всевозможных афиш, памфлетов, прокламаций, почтовых карточек, на разъезды из города в город революционных агентов и целых делегаций и т. п. — на все это нужны немалые средства, которых, конечно, не имелось у членов Комитета. На мой вопрос одному лицу из банковского здесь мира, откуда революционеры берут деньги, мне было отвечено: «отчасти из Парижа, а гл. обр., - из Лондона» ... «В первый же день уличных демонстраций толпа, руководимая членами К-та, произвела сочувственную манифестацию перед английским посольством, — пишет дальше Майков». «Новый английский посол (Лаузер) был приветствован на вокзале длинной речью членами К-та. Когда же тот же посол ехал во дворец... вдоль пути стояли толпы народа, которые шумно выражали свое сочувствие Англии. Искусственность этих англофильских демонстраций не подлежит сомнению, т. к. англичане никогда не пользовались здесь сочувствием народных масс»... «На настоящий политический переворот в Турции, — заканчивал свою записку Майков, — не следует смотреть, как на самостоятельное проявление собственно турецкой мысли и жизни, а как на удачное действие Англии, сумевшей использовать с помощью масонской организации недовольство населения турецкой Империи».
Надо ли говорить, что из всей обширной переписки русских дипломатов о тогдашних событиях в Турции только эта одна записка Майкова точно и верно освещала турецкий переворот. Отправив такую записку в Петербург, Майков подписал себе отставку: Извольские и Сазоновы не любили такой правды и таких отзывоы о «дорогих их сердцу» англичанах!
Поразительным оказалось то, что все указания Майкова полностью оправдались русскими революционными событиями, разница была только в масштабах. Если члены турецкого «Комитета Единения» воды в рот набрали по поводу назначения старорежимных масонов Киамиль-паши и Тевфик-папи, то и наши «передовые» представители «Совета рабочих и солдатских депутатов» упорно молчали о вопиющем антиреволюционном факте: о назначении министрами толстосумов Терещенко, Коновалова, Третьякова, Рябушинского и Смирнова! Интересно, как во многих «принципиальных» вопросах сверхреволюционный петроградский совдеп в 3 000 чел. оказывался послушной и покорной овечкой в умелых руках социалистических масонов «чудесных грузин» Церетели и Чхеидзе и «не менее чудесных» Гоц-Либер-Данов?
Особенно интересны указания Майкова на деньги, на которые творятся «народные» революции, на печать и на обязательность выражений симпатий англичанам. О деньгах будет сказано в другой статье. А сейчас укажем на «русскую» печать и на ту обстановку и на те приемы, к которым прибегают для полного разложения.
После 1905 г. количество книг, газет, журналов, брошюр и пр. в России увеличивалось в такой большой и совершенно ненормальной пропорции, которая явно никак не соответствовала потребностям населения. Огромнейшие средства тратились не только на издание специфической пропагандной политической литературы, но не были забыты и «литературы» по всем вопросам, начиная от религиозного и кончая порнографическим. Особое внимание было обращено на распространение характерной «художественной» литературы, как отечественной, так и иностранной, в которой трактовались самые «жгучие» вопросы бытия и назначения человека в мире с определенной тенденцией к «упадочничеству». Целый ряд всевозможных издательств совершенно откровенно существовали на иностранные деньги (как, напр., известные «Мусагет», «Общественная польза» и пр.) источник которых не составлял даже секрета для русских литераторов, которые — одни сознательно, другие — за хорошую оплату их «труда» — помогали разлагать русское общество и государство.
Характерным было, что в т. наз. культурной элите господствовали хаос и распад: в ней «распутиновщина» появилась задолго до Распутина. В растлевании русских душ первую роль играла интеллигентско-писательская среда, среди которой было не мало «всемирных братьев» (Горький, Мережковский, Зайцев, Андреев, Арцыбашев, Волошин, Белый, Вяч. Иванов, Маковский, Минцлов, Ремизов, Брюсов, Соллогуб, Леткова, Султанова, Нагродская и пр.) и которые превращали «эротическо-мистический блуд» (брюсовщина, блоковщина, чулковщина, мережковщина и т. п.) в исповедничество. «Это была эпоха, — позже вспоминал Чулков («Годы странствий»), — когда мы все злоупотребляли словами, и при этом «слово не расходилось с делом». Многие из нас «для красного словца» не жалели заветного. Это были дни и ночи, когда мы нередко искали истины на дне стакана».
Удивительным моментом тогда была — необычайно высокая оплата труда писателя и журналиста, на которых доподлинно сыпался «золотой дождь», превращая «пишущую братью» в богатейших людей, знавших только свое благополучие и свой успех. При реализации революции в России все было сдуто в несколько месяцев, и «братия», потрудившаяся по развалу страны, быстро была приведена «к одному знаменателю».
Предвоенные и военные годы были годами всеобщего похмелья, «пира во время чумы»: повсюду вырастали новые игорные клубы (то была самая настоящая особая отрасль промышленности!), кружки, рестораны, кафе, кабарэ, «подвалы» собак и «собакевичей», и шел всеобщий безудержно-гнусный кутеж: пропивали себя, свои семьи, свое государство, ни в чем не отдавая отчета, ни над чем не задумываясь. Уже к началу войны все русское общество представляло собою морального паралитика, совершенно неспособного ни к какой созидательной работе, и, потеряв инстинкт самосохранения, оно шло на поводу у «избранного меньшинства» к собственной гибели.
Занятен и еще один прием по разложению государства, обреченного на «стихийную» революцию: в те же годы во всех городах и, особенно, в столицах стало открываться неимоверное количество частных школ, училищ, студий, институтов, курсов, «свободных» и «вольных» университетов, которые на особо льготных условиях принимали к себе недоучившуюся молодежь. Особо много было тогда открыто всевозможных «классов» и курсов — театральных, музыкальных, балетных, гимнастических и пр. и пр., в которых культивировалась атмосфера «богемы», рвачества, распущенности, развития самолюбий и соревнований с покровительством всякому «дерзанию», всему «новому», «небывалому» в жизни и искусстве. Эти «школы» создавали огромные кадры распущенных, беспринципных, но с большими претензиями недоучек-полуинтеллигентов с явным «комплексом неудовлетворенности». Другие же «учебные заведения» были самыми настоящими очагами готовых уже пропагандистов и вожаков «народных» толп, только и ждавших активной работы. Таковыми были «знаменитые» Психоневрологический Институт, «курсы Лесгафта», Ремесленные и Технические училища Имп. Технического О-ва (которое, несмотря на «Императорское» было полностью в руках эсдеков) и разные Педагогические школы и институты.
Указание Майкова о необходимости «революционным нациям» выражать симпатии «добрым и заботливым» англичанам — в России это дело было поставлено и организовано широко и добротно. Даже со стороны Императорского Двора английскому послу-заговорщику Бьюкенену была проявлена особая честь: его жена, Джоржина Бьюкенен, 29 августа 1915 г. была принята в число Дам Меньшего Креста Имп. Ордена Св. Великомученицы Екатерины, что являлось исключительным фактом для иностранки. Самому же послу московская плутократия устроила небывалый прием с преподношением «почетного гражданства г. Москвы», иконы 15 в., громадной драгоценной братины и клятвенных заверений в «вечной любви благодарных русских» к сынам «туманного» Альбиона. Без стыда сейчас нельзя читать всех елейно-помадных излияний русских купцов нагло-беспардонному англичанину: как глубоко были атрофированы у русских того поколения все чувства приличия и собственного достоинства! На английские деньги во время войны открывались т. наз. «Англо-русские общества», а либеральная печать всячески раздувала «англо-русскую дружбу», дезинформируя армию и общество о предательской роли союзников.
Об участии иностранцев в подготовке русской революции скрывается также тщательно, как и о получаемых от них деньгах, т. к. речь идет о «братской», интернациональной солидарности, которую никто из «братьев», естественно, нарушить не смеет.
Во время войны, и то очень кратко, писали немцы и нейтральные иностранцы. Так, испанское общество, по словам дипломата Соловьева, в русской революции винило англичан, гл. обр. Бьюкенена, а немецкая газета «Vorwaerts» и журнал «Die Glocke» в своих номерах марта и апреля 1917 г. давали протоколы заседаний рейхстага, в которых сообщалось, что соц.-дем. большинство (шейдемановцы) изображали падение русского царизма, как дело рук Англии.
Когда весь состав английского посольства покинул Петроград (в январе 1918 г. остался только один капитан Кроми, который перед смертью (он вскоре был убит большевиками) писал дочери посла Мюризль Бьюкенен (см. ее воспоминания): «Мне надоела политика, основанная на вероломстве и обмане. Как я все это презираю!». О чьей политике говорил этот английский офицер?
В заключение приведем несколько выдержек из «Обозрения иностранной жизни» все того же Русанова в «Русском Богатстве» (кн. 2) за 1911 г.:
«В течение нескольких месяцев революция в Турции прославлялась прогрессистами Европы, как образец чрезвычайно ловко произведенного переворота. Неоднократно среди хора этих голосов, восхищавшихся революционной деятельностью младотурок, прорывались даже ноты сожаления по отношению к другим государствам».
«Другое государство» — это Россия, которая уже «стояла на очереди»!
«Довольно благоприятно складываются обстоятельства в Китае» — вещал Русанов — «Многие выражают твердую уверенность, что решение социального вопроса в Китае двинет значительно вперед дело социализма во всем мире». Когда мы революционизируем Китай, — заявил тогда же, по словам Русанова, социалист Суэн-И-Сиэн, — то не только начнется новая эра для нашего прекрасного отечества, но и весь человеческий род будет одушевлен более блестящей надеждой».
Действительно, как теперь мы видим, весь человеческий род обдурен «блестящей надеждой».
Здесь следует привести небольшую справку: в подготовке китайской революции деятельное участие принимали... дипломаты Императорской России! Никак не скажешь, что принимали «по глупости», значит — участвовали все по той же линии. Русский ген. консул в г. Ханькоу А. Н. Островерхов оказывал всяческое содействие вождям первой китайской революции: у него в 1911 г. в консульстве, т. е. месте дипломатической неприкосновенности под его опекой собирались подпольные группы будущих китайских переворотчиков! (Соловьев. «25 лет моей дипломатической службы», изд. 1928 г.).
Что наш дипломатический корпус состоял из многих «братьев» давно известно, и об этом, было, стал рассказывать легкомысленный масон Ревелиотти в «Возрождении» (тет. 92), но был одернут и замолчал.
Цитированную выше статью Русанов оканчивает следующими заключениями: «Итак, повсюду кипит жизнь. Повсюду человечество тяготеет к решению основных вопросов, которые стучат в дверь всего культурного мира... Человечество неудержимо стремится вперед к лучшим формам существования... в сторону свободы и справедливости против мрака и насилия... Есть серьезные основания предполагать, что некоторые организмы могут вступить на путь правильного развития лишь после самых радикальных операций».
«Радикальную операцию» предстояло перенести в первую очередь русскому народу, которая длится вот уже 50 лет.
1967 г.
Источник: Перекличка. Издание Отдела Общества Галлиполийцев в США. 1967, №181-182. Стр. 24-30.