Преподобный Иустин (Попович)
ТАЙНА ЛИЧНОСТИ МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ (ХРАПОВИЦКОГО)
И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ПРАВОСЛАВНОГО СЛАВЯНСТВА
(Лекция, прочитанная в Белградском университете в 1938 г.)
Я нахожусь в положении муравья, который должен говорить о полетах орла. Может ли муравей следовать за орлом на его стезях? — Нет! Однако возможно, чтобы он из своей муравьиной перспективы восхищался парящим в небе орлом и от волнения замирал в сладостном восхищении.
Поэтому и я хочу своим муравьиным языком пролепетать нечто — нечто от своих наблюдений, а вас прошу: простите муравью, что он дерзнул говорить об орле Православия. О! Я твердо убежден в том, что я не имею ни уменья, ни возможности объяснить тайну чудесной личности блаженного митрополита Антония, но одно умею и могу — с молитвенным восхищением и благочестивым почитанием преклониться пред чудесами его безграничной любви ко Христу и благодатного человеколюбия.
В чем тайна блаженного митрополита Антония? — В безграничной любви его ко Христу. Раскройте любую его мысль, или чувство, или желание, или дело: везде вы найдете как творческую силу — его безмерную любовь ко Христу. Он жил и действовал Господом Христом, поэтому все, что принадлежит ему, можно привести к Богочеловеку. Его биография — это Евангелие, возобновленное в малом... В действительности в мире существует только одна биография, которая имеет вечную ценность — это биография Богочеловека — Христа; а человеческие биографии ценны постольку, поскольку они в ней и от нея. Блаженный митрополит Антоний весь в ней и весь от нея. Христоносец, — он, по следам великого апостола, ничего не хотел знать кроме Господа Христа, притом распятого. Поэтому тайна его необычайной личности вросла в тайну Личности Богочеловека, и разветвляется во всей Ее безконечности.
Обращенная к миру, безграничная любовь митрополита Антония ко Христу обнаруживалась как благодатное человеколюбие. Его трогательное человеколюбие — ни что иное, как его молитвенная любовь ко Христу, распространенная на людей. Он безгранично человеколюбив, потому что безгранично христолюбив. Для своего неустанного человеколюбия он черпал силы из своего неустанного христолюбия. Божественный Человеколюбец учил его истинному человеколюбию и давал ему благодатные силы, чтобы он мог устоять в нем ценою многих страданий. Он любил человека и при его грехах; он никогда не отождествлял греха с грешником; он осуждал грех, но миловал грешника. В своей любви к человеку он никогда не терял сил, никогда не ослабевал, потому что он любил человека Христом и во Христе. Невозможно по-евангельски истинно и постоянно любить людей, если Бог не даст вам благодатной силы и благодатной любви. Человеческая любовь к людям быстро увядает, если она не питается Богом. Истинное человеколюбие возможно только чрез истинное боголюбие. Новозаветная Истина — каково боголюбие, таково и человеколюбие. Этому нас учит Сам Божественный Спаситель, делая вторую заповедь зависимой от первой. Более того, Господь все Свои Божественные заповеди свел к двум: к заповеди о любви к Богу, и к заповеди о любви к человеку. Поэтому Он провозгласил: «на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». Потому все то, что относится к пророкам, апостолам и мученикам, то относится и к нашему великому христолюбцу и человеколюбцу — блаженному митрополиту Антонию, так как он весь, всею своею личностью, утверждается на этих двух заповедях.
Евангельское христолюбие с естественной необходимостью проявляется как благодатное человеколюбие. Однако какими силами христолюбие и человеколюбие утверждаются и поддерживаются в сердце человека? — Молитвой, постом, милосердием, кротостью, смирением, целомудрием, терпением. Евангельские добродетели питают одна другую, живут одна в другой, укрепляются одна при помощи другой. Свидетели этому — святые апостолы, святые отцы, святые подвижники. Вместе с ними свидетель этому и великий подвижник наших дней, блаженный митрополит Антоний, так как он был неутомим и неисчерпаем в своем христолюбии и в благодатном человеколюбии, потому что был неутомимым и постоянным в молитве, в посте, в терпении, в милосердии, в кротости, в смирении, в целомудрии. Любовь ко Господу обнаруживается исполнением Его заповедей. Это единственный признак, по которому почитатель Христа отличается от остальных людей. Подвизаясь неустанно евангельскими подвигами, христоревностный митрополит изваял из себя личность чудесную и огромную, которая напоминает святых отцов.
Не должно заблуждаться: блаженнопочивший митрополит — исключительное святоотеческое явление в наше время. Через наш бурный век он прошел евангельски кротко и апостольски безстрашно, как через четвертый век прошли великие отцы Церкви: Афанасий, Василий, Григорий. Смотря на него, я говорил сам себе: да, действительно, и теперь можно жить святоотечески, действительно, — и теперь можно быть святоотечески смиренным и безстрашным, действительно, — и теперь можно епископствовать святоотечески. Откуда же это? Откуда, что Господь Иисус Христос вчера и сегодня — Тот же самый, и во веки; та же самая человеческая природа остается от Адама и до сегодняшнего дня. Отцы Церкви различаются от нас не природой, но волею. Чтобы уподобиться им, нам необходимо, по словам св. Серафима Саровского, два качества: решимость и усилие воли. Все та же тайна проходит через евангельских героев: тайна Иисусова. Она безостановочно протекает через апостольство апостолов, через мученичество мучеников, через подвижничество подвижников. Должно сказать больше: она непрерывно протекает через Православную Церковь, через Ее святость, вселенскость, апостольство и единственность. Эта же святая тайна преемственно продолжается с исключительной силой и через святоотеческую личность блаженного митрополита Антония.
Он всем своим существом вырос из святых отцов. Оттуда такая трогательная его любовь к святым отцам: он не мог говорить о них без умиления и слез. Поэтому и его личность, его жизнь, его труды единственно могут быть объяснены святыми отцами. Святые отцы — его родители, его учителя, его воспитатели, его вожди. Они научили его святости, они воодушевили его на подвижничество, они дали ему вселенское чувство и православное сознание. Неустанно подвизаясь святоотеческими подвигами, он евангельскую любовь, кротость, смирение, милосердие претворил в свою привычку, в свою природу. Претворить же Евангелие в свою природу — это и есть смысл человеколюбивого существования в этом мире. В этом блаженный митрополит — незаменимый учитель и вождь. Приобретя, подвигами, евангельскую сострадательную любовь к людям, он жил ею и творил ею. В этом была его чудотворная сила, его чудотворное могущество.
Господа, он чудотворец! Своим трогательным человеколюбием он творил чудеса с человеческими душами. Разве не чудо — воскресить мертвую душу для евангельской веры, для евангельского смирения, для евангельской жизни во Христе? Да, чудо; и это большее чудо, нежели воскресить мертвеца из гроба или переставлять горы. И таких чудес митрополита имеется много-премного. Кто из вас не переживал такого чуда в общении с ним? Как никто, он умел молитвенно и кротко войти в вашу душу и воскресить ее из греховной мертвенности. И еще он незаметно овладевал ею. Каким способом? — Сострадательной любовью. Владеть же душами людей смиренному бренной любовью, и есть путь евангельский, путь апостольский, путь святоотеческий, путь православный. Всякое господство над людьми и владение ими не любовью не есть евангельское, ни святоотеческое, ни православное, но есть неевангельское, папистическое, инквизиторское.
Став, через евангельские подвиги, близким к Богу, блаженный митрополит всех привлекал к Богу, воодушевлял на евангельские подвиги, так как чем ближе человек к Богу, тем ближе он и к людям. Когда магнит благодати могущественно влечет душу в горние миры, тогда человек превращается в молитвенную стрелу, которая молниеносно проходит пространства и века. Гром благодати ударяет в сердца людей во многих подвигах и трудах и наполняет душу чудотворной любовью и святостью. Такой гром ударил в христоревностное сердце смиренного митрополита, и он с такой силой сострадательной любви евангельски привлекал людей к себе, или лучше сказать — ко Христу в себе. Благодатными подвигами он претворил свое сердце в храм Святого Духа, и на нем самом исполнилось слово, сказанное им на своей хиротонии: первая и главная задача пастыря состоит в том, чтобы он в своем сердце всегда приуготовлял храм Духу Святому через духовные подвиги.
Тайна личности митрополита Антония — тайна всех великих монахов. Здесь человек отрекается от себя ради Христа для того, чтобы через Христа вновь соединиться с собой; отрекается от мира ради Христа для того, чтобы через Христа вновь соединиться с миром; отрекается от людей ради Христа для того, чтобы через Христа вновь соединиться с людьми. Нет ничего более страшного для человека, чем быть непосредственно с самим собой; и ничего нет неприятнее для человека, чем быть непосредственно с людьми; и ничего нет печальнее для человека, чем быть непосредственно с миром. Только тогда, когда человек примет Господа Христа как посредника между собой и людьми, между собой и миром, между собой и самим собой, тогда его печаль претворяется в радость, отчаяние — в восхищение, и смерть — в безсмертие; тогда горькая тайна мира претворяется в сладкую тайну Божию. Поэтому в душе человека созидается молитвенное отношение не только к Богу, но и к многострадальной твари. Поэтому Христов человек должен быть воодушевленным молитвенником. Таков был блаженный митрополит. Везде он был в молитвенном настроении и к Богу, и к людям, и к миру.
Умиленный сострадательной любовью к миру, наш святой владыка получил от Бога дар слез. Он плакал от умиления, плакал от печали, плакал от радости. Этот мир полон причин для плача и скорби. Всегда молитвенно настроенный, блаженный владыка особенно лил слезы, совершая Божественную литургию. А когда приходилось ему в проповеди коснуться некоей евангельской притчи или события, слезы его душили и спазмы задерживали течение речи. В своей всеобъемлющей, сострадательной любви он плакал за нас и вместо нас, плакал за всех и за вся и тем привлекал ко Христу, Христу порабощал. В этом отношении он был похож на великих и святых печальников человеческого рода: Ефрема Сирина, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова.
В новейшее время никто не оказал такого сильного влияния на православную мысль, как блаженный митрополит Антоний. Он православную мысль перевел со схоластически-рационалистического пути на благодатно-подвижнический путь. Он непобедимо показал и доказал, что сила и безсмертие православной мысли — в святоотечестве. Только святители — действительные просветители, и благодаря этому действительно богословы. Ведь они опытно переживали евангельские истины как существо своей жизни и мышления. Все же догматические истины даны нам для того, чтобы мы претворили их в жизнь и в наш дух, так как они, по словам Спасителя, суть Дух, Истина и Жизнь. Поэтому богомудрый владыка писал: «Истина Божия постигается не иначе, чем путем постепенного усовершенствования в вере и добродетели. Потому это познание по существу связано с нашим внутренним перерождением, — с совлечением ветхого человека и с облечением в нового».
С безсмертным Хомяковым наш святой владыка оживил святоотеческое богословие и показал, что Православие является Православием только святоотеческой святостью и апостольством. Ничто так не чуждо Православию, как безжизненная схоластика и ледяной рационализм. Православие, прежде всего и больше всего — благодатная жизнь и опыт, а через это — благодатное богопознание и благодатное человекопознание. Православная Церковь охватывает всю жизнь во всей ее сложности, в ней нет места только для злобы и греха. Святой владыка пишет: «Церковь обнимает собой все стороны человеческой жизни, только злоба и грех ею не вмещаются. Вся наша жизнь должна быть продолжением тех богослужебных молитв, которые всем нам так дороги».
Только молитвенная жизнь в Боге дает правильное понимание о Боге. Эту великую истину Православия блаженный владыка познал в молитвенном единении со всеми святыми. И вместе с ними он пережил в себе, как свой собственный опыт, вселенский опыт — чувство и сознание Церкви, превосходящую все любовь Христову. Да, только великий монах может стать великим иерархом, так как великий монах при помощи благодати Божией может совладать со своими страстями и богомудро владеть своею душою. Это дает ему силу и могущество, уменье и любовь, и право евангельски владеть человеческими душами. «Сущность христианства, — говорит наш великий иерарх и великий монах, — есть отречение от житейских наслаждений; оно замечается в стремлении к чистоте, в готовности страдать за Истину, в достижении чувства постоянной любви к Богу и к людям, и в прощении врагам обид». «Постоять за Истину невозможно без скорбей и лишений».
В Православии и теперь имеет полную силу все то, что было во времена св. Григория Богослова, который предписывает: «Надо в первую очередь очистить себя, а затем очищать других, надо сначала себя наполнить мудростью, а затем уже других просвещать, надо сперва себя приблизить к Богу, а затем и других приближать, нужно прежде сего освятить себя, а затем уже и других освящать».
А наш блаженный владыка пишет о себе: «Мое учебное делание не было системой по строго определенным принципам, — это была самая внутренняя жизнь моя, это было самое дыхание моей духовной жизни, это было мое хождение перед Богом, низведение и созерцание Его всесильной благодати». То, что святой владыка сказал о своем друге, епископе Михаиле, прежде всего относится к нему самому: «То был дух великий, дух апостольский, который простирался далеко за пределы своей личной жизни и в стремительном порыве любви и сострадания желал всех людей, всю вселенную охватить собою и, очищая всех молитвенным пламенем, вознести ко Христу. Поистине, преосвященный Михаил был одним из тех немногих людей, которые едва замечают окружающую внешнюю действительность жизни и, обращаясь среди нее, исполняя дела своего звания, на самом деле бывают заняты всегда одною мыслию, одним чувством — скорбью за грешный мир, пламенным желанием общего спасения и блага, которые желают “всем быти вся, да всяко некия спасут”. Это те избранные сосуды, которые вместе с Христом могли бы сказать: “Огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся”. Это те, которые, скорбя о людских пороках, о неправде и нестроениях церковных, взывают в сердцем своем: “жалость дому Твоего снесть Мя” и потому могут повторить о себе слова божественного Павла: “свидетельствуюсь совестью моею, что я всякий день умираю”». Идеал пастыря, который изображает великий иерарх, нашел свое полное осуществление в нем самом: пастырское служение состоит в полном слиянии пастырской души с нравственной жизнью каждого человека, в переживании сострадательной любовью нравственной жизни, нравственной борьбы своей паствы, в скорбях о грехах своей паствы как о своих личных грехах, в молитвах за свою паству. Для такого пастырского подвига дает силы и возможность Сам Пастыреначальник — Господь Христос.
Подвижническая личность блаженного митрополита Антония имеет огромное значение для всего православного мира. Чем именно? — Тем, что он — единственное святоотеческое явление в наши дни, и что он святоотечески воспринял вселенскость Православия. Основанием его жизни и трудов было Православие, прежде всего и над всем. Ему одинаково были близки и дороги и православные сирийцы, и православные греки, и православные болгары, и православные румыны, и православные сербы. В его огромной душе находилось место для всех православных. И он всех привлекал своей безграничной любовью. Для всех он был всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых. Вот апостольская и православная истина: народ имеет ценность только через Православие и в Православии. Без этого народ — без вечной ценности. Или еще: народ без Православия — ни что другое, как только вереница ходячих трупов. Никто из наших современников так евангельски, так святоотечески, так православно не воспринял отношение Православия к народностям, как наш святой владыка митрополит Антоний. Народ существует для того, чтобы он был освящен и просвещен вечной Истиной и вечной жизнью Православия. Единственное, что велико и вечно во всяком народе — это Православие и в нем Господь Христос.
Россия велика Православием — это основное положение великого иерарха Русской земли. Православие — самая высшая ценность России, единственный смысл России, возвышеннейшая ее миссия; Россия — вечна Православием. То, что Достоевский о России и о Православии пророчествовал, то наш великий святитель внутри Церкви осуществлял. Тайна России в Православии. В этом тайна и сила всего православного славянства. «Идея вселенской Церкви» Достоевского обрела в святом митрополите своего гениального осуществителя. Из вселенского Православия русский народ черпает свое безграничное человеколюбие и свою евангельскую способность перевоплощаться в другие народы, не теряя при этом свою русскость. В чем вера русского народа? — В том, отвечает святой владыка, что народ принял к сердцу две главные, всеобъемлющие заповеди Евангелия: смиренномудрие и сострадательную любовь; и эти заповеди сделали близкими русскому сердцу все православные народы, и затем все человечество. Сила этой убежденности велика, и она захватывает собою всякого искреннего человека, сближающегося с народом.
Вот на наших глазах исполнилось пророчество Достоевского о русском всечеловеке — христоносце. Исполнилось в смиренном христоносце, блаженном митрополите Антонии. Ведь кто так мог перевоплощаться в других людей, входить в их душу, страдать их страданиями, печалиться их печалью, болеть их скорбями? Это мог только он, великий в смирении иерарх земли Русской, исполненный безграничной сострадательной любовью евангельской.
Христоподобная Богочеловечность есть драгоценнейший дар православной России славянству и всему человечеству. Это она получила за свое смирение от Господа Христа, Который воплотился в Человека, и тем показал Свою безграничную любовь. Характеристика и сила Богочеловеческой любви — способность воплощаться в возлюбленного, чтобы спасти его от греха и смерти.
Православная вселенскость пронизывает до дна русское народное самосознание. «Русское народное самосознание, — заявляет святой митрополит, — является самосознанием не расовым, не племенным, но вероисповедным и религиозным». Патриотизм русского народа по преимуществу религиозный и православный. Народ любит Россию «как хранительницу Божественной Истины, как служительницу евангельского благочестия». «Россию мы любим потому, — заявляет блаженный владыка, — что она хранит в себе русскую идею, русскую духовную природу, русский быт. Эта идея есть стремление к святости, этот быт выражает собой усилие семисотлетней жизни страны и девятисотлетней жизни народа водворять на земле праведность евангельскую, отвергнуться от всего, чтобы найти Христа, ставить Его волю, каноны Его Церкви законом общественной жизни».
Святая Русь — не сон и не фантазия, но живой идеал, который осуществляется в исторической жизни русского народа. «Наша Родина, — говорит блаженный владыка, — есть воплощающееся в народном быте и характере Евангелие, воплощающееся Царство Божие. Наша Русь не есть только юридическое целое или государство, нет — это всемирная, всеобъемлющая идея. Ее любить, ее разуметь, ее проводить в нашу душу и в зависящие от каждого из нас отрасли жизни — вот в чем наш долг, вот в чем наша искренняя радость, вот в чем примирение всех и с жизнью вообще, и со своим жребием».
Что мы, православные славяне, ожидаем от наших братьев, православных русских? — Ведите нас путем православной Христовой Истины; будьте нашими неутомимыми вождями в осуществлении вечных евангельских истин; ведите нас к Небу и к небесной Правде. Вы это можете, так как Святая Россия дала множество чудесных осуществлений и дивных выражений вечных православных истин. По словам святого митрополита: «Святая Русь должна объединить все восточные народы и быть их вождем к Небу».
Если наше время имеет великого и святого проповедника, апостола и пророка религиозного вселенского церковного патриотизма, то это великий иерарх великой Русской земли, блаженный митрополит Антоний. По его истолкованию, отдельные национальные патриотизмы имеют смысл и ценность лишь постольку, поскольку они черпают свой смысл и свою ценность из религиозного вселенского церковного патриотизма. Славянофильство нашего владыки не расовое, не племенное шовинистическое, но православное и евангельское. Поэтому он во имя такого славянофильства зовет всех к служению другим и к смирению пред Богом и людьми.
Славянофильство не есть ценность сама по себе, но как носитель и проводник Православия. Это основная мысль нашего владыки и Достоевского. Православие и есть то новое слово, которое славянство, во главе со Святой Русью, должно огласить миру. И это огласить смиренно, служа всем народам в кротости и в евангельской правде. Поэтому настоящие православные никогда не могут быть шовинистами. Помню, однажды в разговоре со мной в 1926 году блаженнопочивший митрополит рассказал мне следующее: «На Афоне существует обычай: монах, который не прощает обид, наказывается тем, что при чтении молитвы Господней должен пропускать слова: «и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим», — до тех пор, пока не простит нанесенной ему обиды». «И я сам рекомендовал, — прибавил великий святитель, — шовинистам, националистам не читать девятого члена Символа веры».
Евангельский патриотизм Господа Христа должно считать самой высокой ценностью своего народа и единственным истинным смыслом его существования. Ибо «что может заменить народу Господа Христа? — спрашивает блаженный митрополит. — Разве Его может заменить ничтожное существование государства, которое лишено всякого разумного смысла, если оно основывается только на народном самолюбии и становится чуждым религиозной идеи? То уже не народ, но гниющий труп, который свое гниение считает жизнью. В действительности у него нет жизни, но живут на нем и в нем только одни кроты, черви и отвратительные насекомые, которые радуются тому, что тело умерло и тлеет, ибо в живом теле не было бы для них жизни, и они не могли бы удовлетворить свою жадность».
То, что имеет значение для духовной жизни каждой личности в отдельности, то важно и для народной, коллективной духовной жизни. Евангельские законы одни и те же в одном и в другом случае. Поэтому святой митрополит советует и поучает: «Как отдельная личность человека останавливается в своем развитии и становится пустой и пошлой, когда человек сам себя делает предметом своей деятельности, так и собирательная личность народа лишь в том случае достигает полного развития своих дарований, когда является не целью для себя, а средством для безкорыстного выполнения Божественных предначертаний».
Если эту мысль владыки конкретизировать, она будет гласить: народы русский, и сербский, и болгарский могут быть великими только в том случае, если целью их существования будет коллективное осуществление евангельских заповедей. Без этого и «сербскость», и «русскость», и «болгарскость» превращаются в безсмысленный и пагубный шовинизм. Если «сербскость» силой евангельских подвигов не поднимется до православной вселенскости, она должна задохнуться в своем эгоистическом шовинизме. Что действенно для сербства, то действительно и для остальных православных народностей. Народы проходят, Евангелие вечно. Насколько народ наполнится вечной евангельской Истиной и Правдой, настолько и сам существует, и сам становится, и останется вечным. Только такой патриотизм может быть оправдан с евангельской православной точки зрения. Это патриотизм святых апостолов, святых мучеников, святых отцов. Когда царь-мучитель спросил святых мучеников Акиндина, Пигасия и Анемподиста, откуда они, то они ответили: «Спрашиваешь ли нас, царь, об отечестве нашем? Наше отечество и жизнь наша есть Пресвятая, Единосущная и Нераздельная Троица: Отец, Сын и Святой Дух, единый Бог».
Блаженный митрополит Антоний — самый одаренный современный представитель русского православного патриотизма, патриотизма освященного и просвещенного Христом; патриотизма, по которому все люди — братья во Христе; патриотизма, по которому сильные должны служить слабым, мудрые — немудрым, смиренные — гордым, первые — последним. Выросши из святоотеческого православного вселенского патриотизма, блаженный владыка может быть правильно оценен только из той же апостольской святоотеческой перспективы. К нему можно применить то, что св. Георгий Нисский сказал о своем брате, святом Василии, после его смерти: «В чем состоит благородство происхождения Василия? Каково его отечество? Происхождение его — сродство с Божеством, а отечество — добродетель».
Вследствие своих евангельских добродетелей, и особенно вследствие своей православной вселенскости, великий и святой владыка, блаженный митрополит Антоний близок и дорог нам, сербам, как и вам, русским. Он наша общая драгоценность, наш общий святитель и просветитель, наш общий вождь и руководитель. Разрешите мне исповедаться перед вами: блаженный митрополит Антоний был действительным владыкой моей души, подлинным епископом и блюстителем моего сердца, в его лице я имел самого доброго моего духовника. Всегда православно настроенный, он нас, иностранных православных, собирал под широкие крылья своей великой русской души, как птица собирает птенцов под свои крылья. Много раз я ощущал силу его всеправославной любви: для него мы, сербы, были так же дороги, как и русские. Из него исходила некая умилительная всеобъемлющая сила. Я бы назвал ее православной вселенскостью. Если хотите, он в действительности был современным всеправославным Патриархом. Своей подвижнической жизнью он стал и навсегда остался правилом веры и образом кротости, архиереев боговдохновенным удобрением и усердным молитвенником о душах наших. В этом мире он всегда жил в молитвенном единстве со всеми святыми. Нет сомнения, что теперь и в другом мире он живет со всеми святыми там, «идеже празднующих глас непрестанный и безконечная сладость зрящих лица Христова доброту неизреченную».
Имея перед собой чудесную и чарующую личность святого и блаженного митрополита Антония, что остается нам, сербам?
До земли поклонимся великому иерарху и святителю земли Русской, который и Сербскую землю освятил и оправославил своим долголетним на ней пребыванием. Мы молитвенно кланяемся и смиренно повергаемся долу перед святым и славным митрополитом. Кланяемся ему за его безграничное христолюбие и трогательное человеколюбие, кланяемся ему за его кротость, за его смирение, за его милосердие, за его молитвенность, за его жизнь во Христе, за его страдания за Христа. Повергаемся перед ним вследствие его неустанной любви к нам, ничтожным и малым. Мы кланяемся великому русскому народу за то, что он дал Православию такого великого и святого иерарха, который своим евангельским светом озарил и нашу измученную землю Сербскую. Он ваш — в этом ваша радость и ваше восхищение; но он и наш. О! Я знаю, что мы, сербы, ни в чем не можем сравниться с великим русским народом, тем измученным христоносцем и богоносцем. Ни в чем не можем состязаться с вами. Однако разрешите и нам, как вашим последним и наименьшим братьям, все-таки состязаться с вами в одной вещи — в своей безмерной любви к великому святителю земли Русской, блаженному митрополиту Антонию, и в молитвенном почитании его, ибо и мы, как и вы, молимся ему, падая ниц перед ним, чтобы он пред престолом сладчайшего Господа Иисуса денно и нощно молился не только за великий многострадальный русский народ, но и за народ сербский, за измученную землю Сербскую.
