Николай Марков
УЧЕНИЕ «ЗАКОНОПОСЛУШНИКОВ»
Довелось мне быть на собрании членов и гостей Союза судебных деятелей и Союза адвокатов в Берлине. На собрании этом бывший председатель суда излагал теорию и практику «законопослушного» легитимизма и доказывал бесспорность прав на Российский Престол Великого князя Кирилла Владимировича, бывший чин сенатской обер-прокуратуры председательствовал, а по бокам председателя сидели ассистенты — справа сенатор, слева адвокат.
Собравшийся ареопаг, видимо, во всем был согласен с докладчиком, и когда достопочтенный Вениамин Семенович Мандель, председатель Союза адвокатов в Берлине, поддерживая положения доклада, веско и решительно заключил, что смысл законов о престолонаследии ясен и бесспорен и что монархисты, не признающие этого бесспорного смысла закона, идут против закона и должны считаться не монархистами, а бонапартистами, он встретил почти общее сочувствие собравшихся. Все говорившие юристы решительно и авторитетно утверждали, будто законы о престолонаследии ясны и бесспорны, а тут же на столе перед ними лежала книга их признанного авторитета законопослушного сенатора Корево, который приводит имена ряда профессоров государственного права, толкующих основные законы совсем не так, как толкует их сам г. Корево, а за ним и другие законопослушники. Имена профессоров права Коркунова, Лазаревского, Эйхельмана, Ивановского, И. Г. Щегловитова, Ренненкампфа, барона Таубе и многих других законоведов в науке, думается, не менее известны, чем имена господ Карапчевского, Савича, Ефимовского и Манделя, а ведь вышеперечисленные профессора-юристы всегда оспаривали, иные задолго до революции, все то, что наши берлинские законоведы объявляют теперь бесспорным и не подлежащим возражению.
Следуя книге сенатора Корево «Императорский Всероссийский Престол», современная теория «законопослушного» легитимизма опирает свои выводы на разделении основных законов на три вида: 1) законы, пересмотр коих в Государственном Совете и Государственной Думе может производиться единственно по почину Государя Императора; 2) законы о порядке наследия Престола (ст. 25-39), которые Император, Престол наследующий, обязуется при вступлении на Престол и миропомазании свято наблюдать и в отношении которых царствующий Император лишен права почина о пересмотре; 3) законы, содержащиеся в Учреждении об Императорской Фамилии, которые могут быть изменяемы и дополняемы Императором единолично.
Из этого разделения законопослушно выводится, что все Российские Основные законы (кроме ст. 25-39), в том или ином порядке, могут быть изменены и отменены. Может быть изменено существо Самодержавной власти, отменены присяга и обязанности верноподданных к Государю, может быть упразднено вовсе священное венчание на царство, возможно даже отменить обязанность Императора исповедовать православную веру и быть защитником и хранителем догматов оной, взамен сего возможно законно установить обязанность Российского Императора исповедовать идолопоклонство. По этому учению, если только последует согласие Монарха и законодательных палат, все законы бытия русского государства, самая глубинная связь Церкви, Царя и народа могут быть законно изменены и даже уничтожены. В русском государстве пребывает-де неприкосновенным, незыблемым и вечным только одна группа законов: это четырнадцать статей (25-39) раздела I главы II Основных законов о порядке престолонаследия. Это единственные законы, свято наблюдать которые обязуются Императоры при самом вступлении на Престол и изменять которые ни они сами, ни кто другой ни при каких обстоятельствах не могут.
Иного заставь Богу молиться, а он себе лоб расшибет, гласит народная пословица, которая недаром молвится. Не против молитвы и поклонов направлено острие этого предупреждения, а против усердия — не по разуму. Если класть поклоны должно без повреждения черепа, то и законы надо почитать, не доводя законопочитания до разрушения веры и государства.
К примеру, взять из «вечно-незыблемой» группы законов хотя бы ст. 36, лишающую прав престолонаследия детей, происходящих от брака лица Императорской Фамилии с лицом, не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому. Вот ныне утратили свои владетельные права царствующие дома Франции, Германии, Австрии, а в случае революций и в Великобритании, Швеции, Италии, Сербии, увы, возможно развенчание оставшихся династий. А в социально и политически переболевшей России одновременно ожидается прочное восстановление Династии Романовых. На ком же, при действии ст. 36, будут жениться русские престолонаследники, когда в Европе вовсе не будет невест из владетельных домов? На принцессах Дагомейских или на дочерях царя Сионского? По-видимому, безмерное и безверное законопослушание готовится к подобной возможности, ибо вышеупомянутый юрист-докладчик старательно доказывал, что Супруга, а значит, и Мать Российского Императора по закону может быть не только инославной, но иноверной и даже язычницей...
Будучи легитимистами, притом не со вчерашнего дня, мы все же затрудняемся идти по пути законопослушания так далеко и думаем, что мнение Петра Великого, сказавшего в подобном случае: «По временам и закону перемена бывает» — более соответствует правде жизни и благу народному.
Не один Петр Великий держался такого убеждения. Творец Акта о престолонаследии, целиком вошедшего в состав группы четырнадцати «вечных» законов, Император Павел не затруднился в свое время совершенно изменить действовавший до него основной закон Петра I, по которому избрание Наследника Престола предоставлялось воле Царствующего Монарха, а четыре года спустя, усомнившись в преданности и верности того, кого вместе с супругой своей он «по зрелом рассуждении и с спокойным духом» (см. Акт 5 апреля 1797 года) избрал наследником, решил устранить от наследования сына своего Александра и назначить принца Вюртембергского наследником Престола. Только внезапная насильственная кончина Императора остановила осуществление этого плана. Как видно, основоположник нынешнего законодательства о престолонаследии был очень далек от мысли, будто изданный им «вместе с супругой Марией» Акт престолонаследия может связать самодержавную волю и лишить Императора права вносить в закон самые существенные изменения. Совершенно так же смотрел на этот вопрос и сын Павла Император Александр I. Когда его брат Цесаревич Константин женился вторым браком на польской графине Грудзинской и от этого брака ожидались дети, которые, по силе Акта о престолонаследии, имели бы все законные права на Престол, Император Александр I издал манифест 20 марта 1820 года, коим установил новый закон о лишении детей, происходящих от неравнородных браков, всех прав престолонаследия. Этим новым законом (ныне ст. 36 «вечных» законов) Александр I отменял прямое требование Акта о престолонаследии 5 апреля 1797 года, гласившее: «По пресечение сего мужеского поколения (Александра) наследство переходит в род второго Моего Сына (Константина), где и следовать тому, что сказано о поколении старшего Моего Сына, и так далее, если бы более у Меня Сыновей было: что и есть первородство». Издавая манифест 20 марта 1820 года, Император Александр I, очевидно, считал себя вправе изменять установленный Павлом I закон первородства и никакой вечной незыблемости, как и сам Павел I, за этим законом не признавал. Также и Император Николай I существенно дополнил, значит, и изменил в 1825 году законы о престолонаследии, нормируя право и порядок отречения от престолонаследия. Ныне это ст. 37 и 38 «вечных» законов. Если прибавить сюда ст. 26, говорящую о нераздельности Престола Всероссийского от Престолов Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, введенную в закон при Александре I, то увидим, что из четырнадцати «незыблемых» статей только десять соответствуют основному Акту 1797 года о престолонаследии, а четыре статьи явились плодом позднейших изменений, произведенных в этом якобы неизменяемом и вечном законе гремя подряд царствовавшими Императорами.
Только изуверные законопоклонники могут усматривать в необходимых поправках устаревшего или несовершенного закона нарушение данного при венчании на царство обязательства «свято наблюдать вышепоставленные законы». Когда видишь наших крайних легитимистов и слушаешь их обреченные доказательства, что в Православном Государстве по основным законам можно разрушить Православную Веру, что-то давно забытое, средневековое выползает из древнего мрака. Ведь и шекспировский Шейлок, требовавший в уплату долга фунт живого человеческого мяса, он был также неотразим в юридических доказательствах бесспорности своего права на мясо несостоятельного должника. И средневековой законопослушный фанатизм также не позволял венецианскому суду просто отказать Шейлоку по бесчеловечию его «законного» иска. И несчастный должник, несомненно, погиб бы ради торжества этого своеобразного легитимизма, если бы его друг и защитник не нашел в путях той же юридической кляузы остроумный, но столь же бессовестно легитимный изворот: мясо должника, мол, бери, но за христианскую кровь ответишь головой...
В своем средневековом воззрении на букву закона как на некий самодовлеющий абсолют современное «законопослушание» доходит до крайних выводов и нелепых положений. Выше мы указывали, что по этому якобы научному воззрению Супруга и Мать православного российского Императора имеет законное право пребывать в идолопоклонстве. Засим, если Царствующий Император прикажет внести в родословную книгу Императорского Дома лицо, рожденное от канонически незаконного брака, то лицо этой записью в родословие становится полноправным наследником всех прав и может стать законным Императором. Недавно на взволнованный вопрос одного иерарха: «А если царствующий монарх вздумает записать в родословие детей от женитьбы на родной матери, то и такие дети будут законными наследниками?», он получил законопослушный ответ: конечно, будут, раз Император записал их в родословие. Далее: если в порядке первородства права на престол дойдут до лица, совершившего тяжкое уголовное преступление и прежде царствующим Императором осужденного, скажем, в ссылку (такой случай был при Александре II), то, по толкованию «законопослушного» легитимизма, такое лицо может безо всякого затруднения занять Императорский Престол. В Основных законах не указано-де отвода в таких случаях, а сами царствующие Императоры не имеют-де права лишать хотя бы преступных членов царствующего Дома прав наследования Престола. По учению законопослушных, Божия Милость нисходит на Императора Всероссийского не с благодатью таинственного миропомазания и священного венчания на царство, как это всегда представлял себе русский народ, а пребывает с Императором со дня вступления на Престол и как бы присваивается ему по званию, независимо от церковного освящения. Посему-де священная коронация для Императора вовсе не обязательна. В Европе многие-де короли давно уже не коронуются, тем не менее благополучно царствуют. Надо заметить, что примеры Европы очень соблазняют наших «легитимистов». Так, на упомянутом докладе в Союзе судебных деятелей докладчик подробно рассказывал историю французских роялистов и восторгался твердостью в легитимизме короля Генриха VI, который из-за этой своей твердости так и не вступил на Престол. Зато о примерах Минина и Пожарского, посадивших на московский Престол живого Царя, не было произнесено ни слова, видно, своя, российская история не дает «законопослушанию» подходящего материала. Наконец, против священных обрядов и вообще Православной Церкви наши «легитимисты» ничего не имеют, они только утверждают, что по Основным законам в деле воцарения Российских Императоров какого-либо содействия архиереев или Православной Церкви вообще не требуется...
«Избави Бог от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь!» должен бы воскликнуть тот, чьи права на престол защищаются такими приемами и способами. Превратившие закон первородства в идола для поклонения, названные законопослушные монархисты доходят до полного отрицания нравственной и религиозной природы, значит, до отрицания сущности монархического принципа. «Монархия выражает доверие по преимуществу к силе нравственной» — так в своей классической книге «Монархическая государственность» (т. I, с. 77) определяет Лев Тихомиров монархический принцип. «Но прежде всего, — наставляет он далее (с. 108), — монархии приходится заботиться о своей способности быть выразительницей высшего нравственного идеала, а следовательно, заботиться более всего о поддержании и развитии условий, необходимых для сохранения в народе этих высших идеальных стремлений и тех условий, которые для самого монарха наиболее облегчают возможность чуять и наблюдать душу народную, чтобы быть всегда с нею в единении. История полна примерами падения монархий, не сознававших первенствующей важности условий этого порядка».
Наша новейшая русская история дала пример более ужасный, чем все те, на которые ссылался прозорливый писатель, и приходится поражаться, что даже теперь — после падения монархии и развала России — сохранилось среди монархистов столько упорства в грубом непонимании нравственно-религиозной сущности власти Православного Русского Царя. Современное безмерное и безверное «законопослушание» все более отрывается не только от Святой Церкви и основных взглядов и верований народа, но и от мировоззрения самих Императоров-законодателей, чьи законы наши законопослушники будто бы защищают от покушений клерикализма и народоволия. Самодержец с головы до пят и творец Акта о престолонаследии по первородству, Император Павел отнюдь не случайно издал этот государственный Акт не в день восшествия на престол, а 5 апреля 1797 года, в день таинственного миропомазания и священного венчания своего на царство. И акт этот, начинающийся обращением к святой Троице «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», Император положил для хранения не в Сенат, а на святой престол московского Успенского собора. Эти действия Императора Павла, как и многие другие, доказывают глубокое убеждение Его в необходимости неразрывной и жизненной связи Русского Царства с Православной Церковью и закона с каноном. Нельзя сомневаться, что современная теория светского легитимизма, отрицающая какое-либо государственное значение за канонами Православной Церкви, привела бы творца Акта о престолонаследии в справедливое негодование.
Что касается современников, то в учении «законопослушного» легитимизма для сколько-нибудь широких слоев народа не только нет чего-либо привлекающего сердца и умы, но точно нарочно сосредоточены все те элементы, которыми враги монархизма издавна пользовались и пользуются для отвращения народов от монархии.
«Законопослушный» легитимизм — это монархизм, крайностями доведенный до полной его неприемлемости.