Владимир Маевский
ПРЕКЛОНЕНИЕ ПЕРЕД НАУКОЙ И ЕЕ МНИМАЯ
НЕСОВМЕСТИМОСТЬ С РЕЛИГИЕЙ
Преклонение пред наукой, признание ее верховного авторитета, вера в ее могущество и непогрешимость, — играют большую роль в деле утраты религиозного чувства в современном обществе. Этот «научный фетишизм» дополняет довольно широко распространенное суеверие, будто бы наука несогласуема с религией, противоречит ей и даже отрицает ее разумность и необходимость. Это прекрасно понимают вечные враги Христова учения и потому употребляют всевозможные усилия, лишь бы раздуть кажущуюся и мнимую вражду между наукой и религией и чрез то привлечь к неверию незрелые и несамостоятельные умы, податливые на лесть и падкие на все модное, современное. Речами, бьющими на эффект и разжигающими мелочное тщеславие, смущают верующих людей, расшатывают их религиозные устои и влекут на путь сомнений, отрицания и полного индифферентизма.
Но так ли это, как стараются показать представители атеизма? Действительно-ли наука враждебна религии и противоречит ей в основных, так сказать, кардинальных пунктах? Действительно-ли ученые совсем безрелигиозны и смеются над детской верой всех христиан, любящих Бога своего? И правда-ли, будто религия доживает свои последние дни и сдает науке одну за другой свои позиции? — Нет, ничего подобного! Ни слова правды: наука и не думала враждовать с религией. По существу своих задач она даже и целью такой задаваться не могла. Потому что задачи науки одни, а задачи религии совершенно другие. Наука определяет вечные незыблемые законы, по которым течет мировая жизнь. Открывает и подчиняет человеческому разуму все новые и новые силы природы, устанавливает степень внешней, физической зависимости человека от окружающей его среды. Короче говоря, наука задается целью дать возможно полный ответ на вопрос: КАК МИР ЖИВЕТ? А у религии другая задача. Она отвечает на вопрос: КАК ЧЕЛОВЕКУ В МИРЕ ЖИТЬ? В какие отношения он должен стать к миру и к Тому, Кто выше мира? А при таком понимании задач религии и науки и при разграничении сфер их деятельности не может быть и речи о взаимном противоречии между ними. И это прекрасно сознают сами ученые и потому все чаще и громче, настойчивее слышатся из их уст такие признания: «Слава науки — в ея прогрессе; в том, что она постоянно пересоздается; непрерывно требует переисследования. Наука имеет дело с фактами временного характера; религия же с вечной истиной. Ибо объект науки — вещи меняющиеся и самые предметы изменения, так что и сама она есть меняющаяся человеческая мысль о них. Религия же, наоборот, занята вечным и доступным для всех, не исключая неимущих, невежественных и несовершеннолетних» (Табрума: «Религиозные верования современных ученых». М. 1912 г., стр. 119).
Итак, еще раз повторяем: наука ничего общего с религией не имеет; положительная наука не враждебна религии и потому бороться с нею не входит в ея задачу.
Теперь другой вопрос: правда-ли, будто ученые, профессора и все вообще люди великого ума и больших знаний не религиозны? — Тоже неправда. Доказательства тому имеются в изобилии. Проследим, как относились к вопросу о бытии Бога и вообще к религии просвещеннейшие служители науки естествознания, начиная с 16-го века и позже. Вот, например, великий ученый Коперник (+ 1534 г.), основатель современной теории мировой системы. С какою благоговейною верою он обращается к Богу: «Не той благодати, какую получил Павел, я желаю, не той благосклонности, с какою Ты относился к Петру; но о милости, какой Ты сподобил разбойника, — о такой только милости умоляю я». А вот Кеплер (+ 1630 г.), законы которого образуют основу нашей астрономии, свое важнейшее произведение о гармонии мира заключает такими прекрасными словами: «Благодарю Тебя, Творец и Владыка, что Ты сподобил меня радости восхищаться делами рук Твоих. Я возвещал людям славу Твоих дел, поскольку мой конечный дух мог постигнуть Твою бесконечность... Где я сказал что-либо недостойное Тебя или выражающее желание собственного прославления, в том милостиво прости меня!» Великий Ньютон (+ 1727 г.), открывший закон тяготения, был ревностным и смиренным чтителем Библии и не иначе произносил имя Божие, как обнажив голову... Бойль (+ 1691 г.), отец современной химии, был глубоко верующим человеком. От него дошло изречение: «Истинный естествоиспытатель нигде не может проникнуть в познание тайн творения без того, чтобы не ощутить перста Божия». Лейбниц (+ 1716 г.), этот великий мыслитель и философ, написал песнь: «Иисусе, смерть и страдание Которого есть наша радость и жизнь...»
Глубоко религиозными были Беранд, Лакайель, Бернулли, Ламберт и Эйлер, — всемирно известные математики. Теистами были также выдающиеся физики Эрштед, Ампер, Ом, Швейгер и великие математики Гаус, Кошю и Линней. Последний говорил: «Я видел стопы Божии». И между позднейшими зоологами можно назвать много имен ученых, как людей богобоязненных: Иоанна Мюллера и Эренберга; Вагнера, который защищал права души; Агассица, который свою науку назвал «переводом мыслей Творца на человеческий язык»; также и фон Баера, величайшего естествоиспытателя всех времен, у которого находим такие слова: «Гармония естественных сил ведет нас к общей первооснове, а последняя не может быть отличаема от Того высочайшего существа, на Которое указывает религиозная потребность человечества». Подобное же мы видим у Фихнера, основателя психофизики, которая доказывает параллелизм между душевными и телесными явлениями в человеке, — естествоиспытателя, который с такою же преданностью искал Бога, с какою занимался исканием законов природы. Он слагал песни о чудесной внутренней силе веры, например: «В Боге успокаивается моя душа. Поелику Бог живет, и я живу. Ибо только Он имеет жизнь... Я не могу существовать, если Он не попустит мне!» Из геологов нового времени назовем великого тюбингенца Квенштедта, но особенно Геера и Лайэлля. Так, например, Геер заявил: «Чем глубже проникаем в познание природы, тем искреннее наше убеждение, что только вера во Всемогущего и Всепремудрого Творца может разрешить загадку, какую нам представляет внешняя природа и человеческая жизнь». А Лайэлль сказал однажды: «В каком бы направлении мы ни захотели предпринять наши исследования, повсюду мы открываем яснейшие доказательства Творческого духовного начала или Его промысла, силы и мудрости». Либих, «князь немецких химиков», открыто и радостно исповедует свою веру в Бога и пишет: «В том заключается точно великое достоинство и возвышенность естествоведения, что оно служит истинному христианину». Гершель, гениальнейший из астрономов, говорит: «Чем больше расширяется поле науки, тем многочисленнее и неопровержимее становятся доказательства вечного существования творческой и всемогущей Мудрости». Подобное же мы находим у знаменитого и глубоко благочестивого астронома Секки, а также у Медлера, астрономия которого в качестве эпиграфа имела слова: «Небеса поведают славу Вечного», и который писал: «Истинный естествоиспытатель не может быть отрицателем Бога: естественный и божественный закон есть одно и то же». А Риттер, основатель науки новой географии пишет: «Мир повсюду исполнен славы Творца». Великий исследователь электричества Фараддей занимался чтением Библии, а Р. Майер, сделавший величайшее открытие прошлого столетия об единстве сил, обратился к естествоиспытателям с такими словами: «От всего сердца я провозглашаю: истинная философия имеет право и не может быть ничем иным, как пропедевтикою к христианской религии».
Исповедание столь многими великими учеными веры в Бога позволило знаменитому ученому Ранке провозгласить: «Как погрешительно мыслить, что существует неразрешимая противоположность между естественною наукою и религией». А когда, по поводу безбожной книги Геккеля, доктор Деннерт пытался определить отношение наиболее знаменитых естествоиспытателей к религии, то получился результат поистине неожиданный, прямо-таки сражающий Геккеля и ему подобных богоборцев. Выяснилось, что из 262 известнейших ученых 242 должны быть признаны верующими в Бога, 20 относились к вере равнодушно или отрицательно и только 5 человек оказались враждебными христианству материалистами. История свидетельствует тоже, что глубоко верующими оказывались врачи, которых обычно привыкли считать людьми неверующими или мало верующими, что справедливо лишь в отношении посредственностей, в то время, как именно из врачей многие знаменитости в науке были в то же время глубоко верующими людьми.
Мы привели здесь чистосердечные признания многих ученых, чтобы видеть, как не правы те, кто думает, пишет и говорит, будто жрецы науки безрелигиозны. И таких свидетельств можно привести сотни и тысячи. Все они весьма красноречиво и убедительно говорят о том, что между религией и наукой никакого конфликта на самом деле нет. Истинные ученые утверждают, что религия есть НЕОБХОДИМОЕ явление в человеческой жизни; что она НИКОГДА НЕ ИСЧЕЗНЕТ и не потеряет своей власти над нами. Повторяем: выше приведенный частичный список верующих в Бога ученых может быть продолжен до бесконечности. В особенности, если вносить в него имена новейших ученых, наших современников. Но уже и из предоставленного сокращенного списка верующих ученых вполне ясно, что в здравом уме и полном сознании верующих ученых подавляющее большинство. А исключить, хотя бы только поименованных выше, — значило бы исключить саму науку, ибо, действительно, именами названных великих ученых представлена сама наука в лицах. Очевидный факт заставляет признать истиной совершенно обратное ходячему мнению положение, которое следует формулировать так: почти без исключения все великие ученые — люди верующие. Исключения так редки, что они совершенно тонут в подавляющей массе верующих ученых. И потому можно утверждать, что обыкновенно все великие ученые — люди верующие и, как говорит знаменитый химик Шенбейн, тем более верующие, «чем они глубже проникают в тайны природы...» Словом, вера среди ученых есть общее правило, а неверие — исключение.
В заключение приведем слова проф. Глаголева: «Конечно, ученых материалистов и безбожников на свете можно встретить много, но должно помнить, что их враждебное религии миросозерцание нисколько в сущности не связано с тою наукой, которой они служат...» Проще выражаясь: наука не дает достаточных оснований для безбожных заключений. Их делают иные ученые на свой страх, вследствие особой склонности к смелым, но бездоказательным предположениям. Этого рода ученым порою просто как будто хочется играть словами. И тогда они, вместо Бога, в начале всего ставят природу. Но природа, обладающая всесовершенным разумом, очевидно, то же, что Бог в христианстве. И потому тут спор может быть только о словах. Вообще же, после обозрения пунктов кажущегося разногласия между Библией и наукой, проф. С.С. Глаголев, — которого в этой области надо считать авторитетом, — заключает, «что в настоящее время геология (ученое описание земли), как равно и археология, вовсе не враждебная Библии наука; напротив, по частным вопросам она может даже помогать библейскому истолкованию, по своим данным содействовать научному оправданию христианства, как это заметил Лаппаран в своем обширном сочинении».
Исходя только из тех данных, которые мы позаимствовали у профессора Глаголева, должно сказать, что заявления печальной памяти социалиста Либкнехта о несостоятельности библейской истории миротворения принадлежат к тому разряду «крылатых слов», которые блещут смелостью, но страдают в лучшем случае несостоятельностью и бессодержательностью... Мы привели компетентное мнение проф. Глаголева в подтверждение наших слов. А немецкий ученый Беттекс вот что говорит о положении христианской религии после разного рода ученых изысканий: «С тех пор, как существует вселенная и доколе будет существовать небо и земля, не было и не будет найдено доказательства, на основании которого можно было утверждать, что Бога не существует, или что душа человека не бессмертна, или что Иисус Христос не явился в мир, как Богочеловек, для страданий и смерти за наши грехи».
Итак, пора проникнуться сознанием, что истинно просвещенный разум не враг веры, а ее опора и светильник. Веру в Бога может отрицать только поверхностное образование, которое лишь пригубило с края чашу знания и самоуверенно полагает, что ему все ясно, все доступно, все ведомо. Истинное же просвещение, которое основано на познании тайн неба и земли, на уяснении законов природы, — неизбежно приводит человека к Богу. Изучение необъятной книги Божией, — имя которой ВСЕЛЕННАЯ, — заставляет величайших ученых в каждой странице, в каждой строке этой книги, в движении небесных миров и в жизни самой ничтожной букашки видеть ясно начертанное имя Творца. Пусть же лживые утверждения о враждебности науки к религии и неверии ученых перестанут смущать и волновать современное общество. Пусть все, легко принимающие эти утверждения за истину, тщательно проверят их и тогда воочию убедятся в том, что они ложны и что из-за пустых, непроверенных рассуждений смешно и грешно терять свою веру в Бога! Если же вера наша оскудевает «в роде сем грешном», то причина сего кроется не в слабости, не в безжизненности самой веры, как утверждают теперь иные, а в нашем легкомыслии и невежестве.
Пытаются веру ученых представить их частным личным делом, никакой связи с их научными занятиями не имеющим. Ученые-де выступают тут, — говорят нам атеисты, — со своим исповеданием веры не от лица науки, не как ея представители, а как люди, лично и независимо от науки предрасположенные к вере воспитанием и врожденным даром веры, не у всех одинаковым... Нет, дело обстоит совсем наоборот: Кеплер, Ньютон, Галилей, Пастер, Пирогов и им подобные корифеи науки именно и ставят веру в связь с наукой. Эти великие ученые единогласно утверждают, что веру в Бога они почерпнули в самих занятиях своих наукою и разными способами выражают мысль, что только полузнание удаляет от Бога, а истинное знание природы приближает к Нему. Делом личным и частным, напротив, ученые объявляют неверие своих собратьев, — особенно, например, там, где протестуют против притязаний материализма и атеизма на отождествление себя с наукой. «Если, — говорит проф. Майер, — поверхностные умы щеголяют отрицанием существования чего-либо высшего сверхматериального и чувственно воспринимаемого мира, то такое жалкое притязание отдельных лиц не может быть поставлено в вину науке; но еще менее оно служит к ея пользе и чести...» А зоолог Эренберг говорит: «Те, которые утверждают, что нет души и нет бессмертия, что они не могут найти оснований к иному мнению, могут лично быть правыми с своей субъективной точки зрения. Но они не должны считать себя представителями естествознания».
Но, кроме сообщения вере ученых значения личного дела, не имеющего связи с наукой, — неверие также неудачно для своих целей пускается и на другие выдумки. Так, например, веру тех или иных ученых оно объясняет старческим расслаблением мозга. Такому поруганию у нас подвергся и знаменитый профессор Н.И. Пирогов. Но, по счастью, опровержение этой выдумки заключалось уже в самом дневнике Пирогова, где он говорит, что сознательно верующим стал и полюбил Евангелие... 38 лет отроду! Действие этого нечистоплотного приема неверия в борьбе с верою испытали на себе у нас и другие ученые, профессора университетов, авторы прекрасных сочинений по религиозно-философским вопросам. Но опять таки, к счастью, они еще при жизни сами легко опровергали возводимую на них клевету и прямо говорили, что сознательно уверовали в божественное учение Христа с ранней молодости или когда их физические и умственные силы находились еще в полном расцвете. Не избежал общей участи поругания верующих ученых и наш знаменитый ученый-психиатр, профессор Киевского университета Иван Алексеевич Сикорский. Впрочем, вообще напрасно неверующие стараются подорвать свидетельство верующих ученых в пользу религии: в представленном выше списке верующих ученых отмечены ученые всех возрастов, — молодые и старые. В самом деле, Кеплер умер 59 лет от роду, И. Мюллер — 57, Декарт — 54, Максвелль — 48, Паскаль — 39, Торичелли — 39, Биша — 31 и т. д. Многие ученые, как известно, обогатили науку открытиями именно в глубокой старости, что мешает признать в них расслабление мозга!.. Предположение о расслаблении умственных способностей во всякой старости и об упадке духовной деятельности — опровергается фактами полной крепости мышления и духовных сил в глубокой старости у великих людей, особенно среди ученых и мировых писателей. Пример: Лев Толстой, проф. Ипатьев и др. «Беспрерывная работа, — пишет маститый русский психиатр и автор книги «Три возраста» И. А. Сикорский, — неусыпное напряжение органа мысли сообщает ему такую остроту, придает такую силу и до такой степени совершенствует и повышает его работоспособность, что, даже при некоторой физической слабости нервной системы и мозга, психическая деятельность может оставаться высокой и тонкой. Пример жизни Гаусса и других великих людей и исследование их мозга достаточно подтверждают сказанное. Упражнение мыслительного органа придает ему особую силу и работоспособность. Но существует и более прямой корректив. Исследование мозга великих людей показало, что постоянное умственное и нравственное напряжение предохраняет мозговую ткань от разрушения и поддерживает ее в состоянии полной физиологической жизненности. Все, в организме такого труженика, стареется, все органы — сердце, мышцы, кости — стареются и атрофируются, но орган мысли — мозг — остается в сохранности и рука времени его не касается... Какое одобрение труженикам человечества в этом знаменательном факте! Какое утешение тем из них, которые приближаются к предельному сроку человеческой жизни! Пусть разрушается наше тело — таковы законы природы, — но пусть, до последней минуты жизни, нас не покидает ясность ума, сила воли и огонь сердца!.. Пример жизни великих людей показывает, что это достижимо, и путь к этому — непрерывное усовершенствование своих духовных сил» (Проф. И. А. Сикорский: «Три возраста» (Психологический очерк). Киев, 1901 г.).
Есть веские основания идти даже дальше и утверждать: в вопросах религии мы должны предпочитать голос старости голосу молодости. Старость с ея житейским опытом имеет несомненное преимущество и все права авторитета, выражаясь философским языком, в области «практического разума» или «суждений ценности», обнимаемой именно религией. Религия, переносящая высшие наши ценности в надземный духовный мир, сосредоточивающая их в Боге, предполагает решенным вопрос о сравнительной ценности вещей и смысле этой жизни; но вопрос этот может получить компетентное решение лишь с житейским опытом зрелой старости. Тут, на грани вечности, в близости к тому миру, получает решительное значение голос старости. Слабеют к старости внешние чувства, воображение и память в области внешних впечатлений; слабеет интерес к внешнему миру, связь с ним в старости; с постепенно возрастающим одиночеством от потери близких и от разочарования в жизни слабеет интерес в старости к людям, к обществу, к шумящей вокруг них жизни. А, вместе с тем, слабеет и связь с людьми и с жизнью. Умирает человек для этого мира, уходит из него для самого себя. И, сосредоточившись в самом себе, идет тут навстречу неизмеримой вечности, новой жизни; постепенно приближается к ней и вступает в нее. Как же может быть некомпетентным именно голос старости в вопросах религии, безграничности, вечности? Глубокое уважение к голосу старости в вопросе о религии должно оказывать еще и потому, что религиозное чувство, как и нравственное, к старости не только не слабеет и не остается на одном уровне с пережитым в зрелом возрасте, как мышление, но крепнет и развивается. А особенность религиозного чувства сравнительно с разумом в том и состоит, что оно развивается, а с ним возрастает и религиозное знание; что оно не останавливается, а идет усиливаясь к старости. В этом объяснение того обычного явления, что неверующие часто обращаются к вере в старости. Пример: Писемский уверовал к концу жизни и находил среди невзгод ее утешение в религии. Он пишет: «Слава Богу, что все более и более раскрывающееся во мне религиозное чувство еще дает некоторое успокоение и подкрепление моей страдающей душе». То же, например, переживали к концу жизни писатели Наживин, Амфитеатров и многие другие.
В жалком бессилии своем перед истиной, неверие не отступает ни перед какой нелепостью и ложью, ни перед каким решительным средством в борьбе с истиной, с верой. Известно, что за свою необычайную набожность Ньютон и Паскаль в неверующей среде были объявлены... сумасшедшими. Вот единственное средство, которым можно было бы подорвать значение голоса верующих ученых в пользу религии; но только, к беде для неверующих, оптом никак нельзя применить это средство ко всем ученым, верующим вообще, не записавшись вперед... в сумасшедшие. Наконец, хотят ослабить значение голоса ученых в защиту религии указанием на то, что этим истинность религии нисколько не доказывается, так как это значило бы ставить веру в прямую зависимость от науки!.. Совершенно верно. Религия, конечно, основывается не на науке, ибо у нее есть свои собственные крепкие устои в вере, в религиозном чувстве, религиозно-нравственном опыте, в Божественном откровении. А потому голосом ученых мы нисколько и не думаем доказывать истинность религии. Это действительно значило бы, кроме того, ставить истину в зависимость от случайного и внешнего обстоятельства: от отношения ученых к религии.
Тем не менее численный перевес верующих ученых над неверующими или тот факт, что великие ученые почти все без исключения всегда люди верующие, имеет и апологетическое значение доказательства истинности религии. Если это явление повторяется всегда и везде, то, стало быть, оно не случайно; значит, оно не только не противно религии, но и служит опорою вере ученых; значит, есть в самой науке что-то такое, что ведет к вере, так что истинные ученые не могут быть неверующими людьми за редкими исключениями. И действительно, верующие ученые объявляют свою веру результатом научных исследований, а не случайным делом их личного душевного склада, предрасположения и вкуса. А потому в своем исповедании веры, как истины не только сердца, но и просвещенного наукою ума, великие ученые выступают перед нами от имени науки, как ея представители.
Замечательно, что люди, которые отрицают религию и постоянно говорят о научности и науке; люди, которые считают несовместимыми религию и науку, — обыкновенно не знают ни религии, ни науки; и уж, конечно, не знают той древнейшей науки, которая учит о том, что такое религия и что такое наука и совместимы ли они — именно не знают философии. А если бы знали, то обратили бы внимание на то, что все великие философы мира считали науку и религию вполне совместимыми. «Объект философии тот же, как и объект религии», — говорит Гегель (т.е. этот объект — Бог). Так говорит Гегель, у которого Маркс учился философии.
Яростные атеисты современности, воюющие с религией на основах «научности», обыкновенно исходят от марксизма и материализма. Но материализм есть миросозерцание, устаревшее лет на 60-70, а марксизм — лет на 40 (Проф. Б. Вышеславцев: «Вера, неверие и фанатизм». Париж, 1928 стр. 3-4). Оба эти направления совершенно оставлены современными учеными. В современной науке нет больших ученых, которые были бы материалистами и марксистами. Их нет ни на Западе, ни в России.
+ + +
Те, кто думают, что наука все знает, все понимает, все может объяснить, может обозреть весь мир и до казать, что Бога нигде нет — суть невежды, не знающие никакой науки. Ученые думают как раз наоборот: наука всюду сталкивается с необъяснимым, с непонятным; всюду имеет дело с миром чудес. Еще знаменитый Дюбуа Реймон установил «семь мировых загадок», которые останутся вечно неразгаданными для науки. В числе этих загадок стоит проблема жизни, живой материи в отличие от мертвой и проблема взаимодействия тела и души, психического и физического мира. Для настоящего состояния науки количество этих загадок можно было бы значительно увеличить. И, прежде всего, загадочна материя, которая кажется материалистам чем-то очевидным и само собою разумеющимся. Так, прежде всего, атом есть величайшая загадка. Современная наука рассматривает атом, как маленькую солнечную систему, в которой есть центр, и имеются спутники и их вращение. В сущности атом содержит в себе совокупность всех тех проблем, которые хотят объяснить при помощи атомов. Далее, взаимное отталкивание атомов и взаимное их притяжение (закон тяготения) есть тоже совершенно необъяснимая тайна. Непонятно, почему вообще тела притягиваются и действуют друг на друга на расстоянии; иначе говоря: непонятно, почему тела падают на землю и притягиваются землей. Они могли бы совершенно также отталкиваться землей и лететь в мировое пространство прочь от земли и отсолнца. Но если мы не знаем, что такое материя и что такое атом, то тем более мы не знаем, что такое живое тело, что такое жизнь и как она может возникнуть из мертвой материи. На вопрос о том, что такое представляет собою та сложная комбинация движения и вещества, которая называется жизнью, организмом, — всякий серьезный физиолог ответит: мы не знаем, что такое жизнь.
Физический мир таинственен в истинном своем существе; но не менее таинственен и мир психический. Пожалуй, он наиболее загадочен, и особенно в силу замечательного открытия, совершенно перевернувшего современную психологию, в силу открытия подсознания. Наше сознание вовсе не исчерпывает нашей души, как думали раньше: оно окружено нашим подсознанием и над ним возвышается то, что можно назвать сверх-сознанием.
«Критическая философия показывает, что наши знания представляют собою систему чудес, связанных между собою некоторой логической связью, но в существе своем неразгаданных. Профан может возразить, что наука все непонятное постепенно разгадывает, все проблемы разрешает и все таинственное и чудесное устраняет. На самом деле, однако, это не так: прогресс науки не уничтожает и не уменьшает количества непонятного, а напротив постоянно его увеличивает, т.к. постоянно ставит новые проблемы. Мир становится для человеческого познания все глубже, все богаче и таинственнее. Когда наука была еще в детском состоянии, она представляла себе мир несравненно более простым, понятным, познаваемым. А современная астрономия раскрывает пред нами живую и таинственную бесконечность миров. Звездное небо есть живая тайна и самое наглядное чудо; и для науки оно гораздо более чудесно и таинственно, чем для обычного человека, смотрящего на привычные звезды. Не даром Кант говорил: «Две вещи возбуждают мое изумление, чем чаще и настойчивее я о них размышляю, — это звездное небо надо мною и моральный закон во мне...» Кант сравнивал наше точное опытное знание с островом, который нами изучен, но вокруг которого бушует океан неведомого.
«Наука уже потому не противоречит религии, — говорит проф. Вышеславцев, — что существует бесконечный мир, лежащий за пределами науки. Вот эта область, окружающая нас со всех сторон, и есть то великое таинственное бытие, связь с которым мы переживаем в религии... Слово «религия» и означает по латыни «связь», «соединение». Когда апостол Павел хотел проповедовать христианскую религию у афинян, которые были тогда представителями высшей цивилизации и науки, он прежде всего указал на этот «икс», лежащий в глубине всякого знания, он назвал это неизвестное — «неведомым Богом», жертвенником неведомому Богу. И национальная философия в лице Сократа и народная религия вместе воздвигли этот жертвенник, это высшее достижение науки и философии эллинов. Ведь Сократ считал пределом глупости — самомнение ограниченного рассудка, воображающего, что он знает то, что на самом деле недоступно познанию. А пределом мудрости он считал точное знание границ познанного и познаваемого... Наука в понимании толпы, вернее сказать научное суеверие и легковерие на каждом шагу нарушает этот завет древнего мудреца, эту истину современной философии и научного критицизма; она уничтожает идею неведомого Бога и не обладает чувством глубокой тайны и таинственной глубины, со всех сторон нас окружающей. С этой глубиной человек, однако, интимно связан: он чувствует ее в себе самом и вокруг себя в мире» (Проф. Б. Вышеславцев: «Вера, неверие, фанатизм». Париж, 1928 стр. 4-7).
+ + +
Теперь пора подвести итог всему. Противники религии любят говорить, что вообще вера оскудевает. Да! Но оскудевает она вовсе не потому, что ей пришло время тлеть, а науке цвести. А потому, что люди недобросовестно и легкомысленно относятся к вопросам веры; потому что они не заботятся о развитии в себе религиозного чувства; потому что не видят вокруг себя светильников веры. И, наконец, потому, что они возгордились величием ими самими созданной науки, обоготворили ее, чтут и верят только ее жрецам и презирают, ненавидят жрецов единого, истинного и вечного Бога, который создал и мир, и человека, и науку о них.
(Из книги Вл. Маевского. «Христианство и социализм». 1959. Стр. 175-194).