Архиепископ Виктор (Пивоваров)
О ПОСЛЕДНЕМ РАЗДЕЛЕНИИ В БУДУЩЕМ БЫТИИ
Христос Спаситель наш сказал некогда одному из книжников, спросившем Его: какая первая из всех заповедей? «Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, - вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет. Книжник сказал Ему: хорошо, Учитель! истину сказал Ты, что один есть Бог и нет иного, кроме Его; и любить Его всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью, и любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв. Иисус, видя, что он разумно отвечал, сказал ему: недалеко ты от Царствия Божия» (Мр.12,29-34).
Поэтому надо сказать: это есть основание всего бытия. Добавочным к нему приводится в Слове Божием то, что человек, да и все разумные бессмертные существа сотворены Богом по образу Его и по подобию Его, т.е. имеющими все святые качества, какими обладает Сам Творец. Но так как все творения по сравнению с Творцом всего лишь пылинки бытия, Он дает им способность возрастания, как семени горчичному, которому должно стать деревом, а бессмертным - далее даже до бесконечного совершенства на пути уподобления Богу. Но, однако, не все одинаково возрастают, а каждый по мере усердия, степени любви.
В Царстве Божием идет как бы соревнование в достижении совершенства на пути уподобления Богу в данных для этого условиях и сроках. А потом будет суд, и перевод Творцом на следующую ступень, Который определит новые условия каждому в соответствии с достигнутым уровнем успеха в добродетелях. В притче о Страшном суде Христос красочно показал антиподы: истинной жертвенной любви к Богу и людям, на фоне самолюбия тех, которые живут не ради служения Богу и другим людям, а себе, даже в итоге пожирая ближних. Здесь Христос Спаситель легко понятно показал картиной Суда Божия последнее окончательное разделение добра и зла: «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира, ибо алкал Я, и вы дали Мне есть. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф.25,31-34).Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу, и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили? Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим? Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших братьев Моих, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф.25,35-43).
Далее здесь приходится привести в форме иллюстрации для ясности свидетельства очевидцев, сначала погибели в виду большей важности, а потом и милости Божией не ложных свидетелей этого.
1.Таким очевидцем оказалась землячка Клавдия Барнаульская, на похоронах которой вторично умершей в 1969 г. в городе Струнино Владимирской обл. мне довелось быть. Там я познакомился с ее сыном, теперь прот. (МП) Андреем. Это свидетельство взято из его книги «По следам Барнаульского чуда»,М.2004г. Явление, о котором поведала Устюжанина Клавдия Никитична, было на небе после клинической смерти на операционном столе. Там она, водимая Ангелом Хранителем, спрашивала Бога о не понятном ей:
«Ангел вкладывает ей в ум третий вопрос, и Клавдия спрашивает:— Господи, у нас на земле говорят, что здесь, на Небе, есть Царство Небесное. На этот вопрос Господь ей не ответил. Смотрю: врата снова открылись. Царица Небесная вышла в коричневой мантии, быстро пошла ко мне — в руке косичка. Господь и говорит Царице Небесной:
— «Подними ее и покажи ее “рай”. Царица Небесная сделала чуть заметное движение пальцами — и меня как током подбросило: я мгновенно встала — лицом на восток. Потом Она к северной стороне протянула руку — там точно занавес открылся с молниеносной быстротой, и всю меня повернуло лицом в ту сторону. Вижу, впереди огромное поле — тянется справа налево и вдаль, конца ему не видать. Я сначала думала: поле горелых кочек. А когда пригляделась — вижу: все они шевелятся. Мне стало страшно: как это — кочки шевелятся. А это люди, живые, но обгоревшие, обугленные люди, хотя и нос, и уши, и пальцы — все цело. Это души их были — черные, как уголь! Их не узнаешь — кто там: он или она. Не различишь. Шевелятся. Разговаривают — словно прибой морской шумит. Просят меня, называя по имени, чтобы передала на землю: если кто боролся против Бога — то лучше бы не родиться тому человеку. Покаянно выплескивают передо мной свои грехи (“я блудник”, “я вор, разбойник”, “я убийца…”). Я поняла, что это люди, жившие без веры, умершие без покаяния». Клавдии не было сказано, кто именно эти люди, когда и почему они туда попали. Но Господь дал ей такую восприимчивость слов, которые изливались из этого моря людского, что она знала, о чем просит каждый. Но в целом просьба была одна: молитесь, поминайте нас, кайтесь! А там, на Небе, покаяние не принимается — только здесь, на земле.. Клавдия ощущала от них невозможный смрад, и никуда не могла деться от этого смрада: лица не отвернешь, не шевельнешься — ноги как
будто электросваркой приварены. И люди эти стояли так же, не имея возможности шевельнуться, — плотно, как в тесном автобусе. Тут пронзили ее Слова Господа, сказанные перед тем, как она увидела это поле людского горя, — о том, что живущие на земле не чтят Творца своего, а только грешат.
«Каяться надо и не грешить, ибо жизни остался мизерный срок» — эти слова Господа она продолжала слышать всей душой. Она вдруг поняла, что для нас это было сказано, для всех нас! Ведь Господь оставил на земле для всего мира один Закон, и призвал всех к покаянию».
2. Далее приведем свидетельства о великой милости Божией, к верным рабам своим, в частности , показанной к рабу Его Аркатову Якову Федоровичу – исповеднику, и впоследствии – мученику, пострадавшему от рук большевиков . (+ 7 авг. 1991 года). Так что его можно считать ровесником ХХ века и советского засилья. Знаю его не по прочитанному, а лично, так как ему пришлось в советское время три года жить со мной вместе, как квартиранту и наставнику. Подробнее о нем можно прочесть в моей брошюре: «Катакомбный подвижник старец Яков Аркатов. 1904-1991 г.», из которой сокращенно я взял этот материал.
«Этот удивительный человек родился в селе Александровка в предгорьях Алтая в 1904 году в семье православных крестьян. С детства занимался обычным трудом, но был отмечен особой милостью Божией, которая проявлялось в богобоязненности и жажде познания истины. Он много молился и любил уединение, проводя время в лесу. Однако уже в те годы в народе стала проявляться особая, присущая ХХ веку напряженность с военными слухами и предчувствием грядущих испытаний. Это отроку Якову с его любознательностью давало пищу для ранних размышлений о будущей жизни мира. А тут уже стали происходить необычные явления. Однажды, будучи послан отцом, привести, пасущихся в лесу лошадей, чтоб пахать землю под пары\ Тут он увидел благообразного старца с длинными белыми волосами и бородой, сидящего на валуне, что показалось Якову необычным. Он подошел к нему, чтоб спросить, не видел ли он, где-то тут лошадей? Старец вместо ответа спросил его: «Как вы зовете эту гору?» Яков ответил: «Плешивая». – «Хорошая эта гора. В будущем она просвятет». «Куда там.: до Петрова дня на ней лежит снег, стает, а с Ильина дня вновь снегом покроется». «Я не говорю, что она покроется цветами. Она прославится. А лошади твои пасутся там» - И он указал рукой». И действительно Яков нашел их там. Но Яков был поражен не этим: Во-первых. откуда-то явилась радость в душе. Во вторых, как он узнал, что Яков ищет лошадей, хотя он еще не сказал этого, и в-третьих, уж очень не обычный вид был его. Яков даже спросил его: «А где ты живешь?» «И тут, и везде», - был его ответ. Яков застал семью за Ужином. Он тут же стал рассказывать об увиденном, но его, похоже, никто не слушал, или не слышал. Этого старца Яков увидел вторично, года через четыре, и отец вновь послал Якова отыскать лошадей, указав опять на то же место. И вновь повторилось тоже: Яков увидел того же чудного старца на том же месте, и теперь уже с радостью побежал к нему со словами: «Здравствуй, дедушка! Я тебя знаю». «И я тебя знаю, молодой человек. Опять лошадей разыскиваешь? Но не спеши, послушай, что я тебе скажу». И старец стал много говорить о том, что скоро станется с миром и с ним. Все изменится. Воцарятся темные силы в России. Начнутся страшные испытания и много крови пролито будет. Дьявол чрез своих слуг будет всякими хитрыми путями и насилием насаждать неверие, и особенно, неверность Богу. Со времен восстания его все испытываются в верности Творцу. Самому же Якову он сказал, что он сохранит верность Богу, однако придется пройти очень трудный путь жизни. Но к трудностям Яков уже привык, приходилось много трудиться. Его старший брат Иван был на фронте, и помогать отцу как мужчине было больше не кому.
Отдаленное селение Якова жило в это время слухами с фронта, революционными известиями из центральной России и мрачными предчувствиями. Однажды . Летом видели на небе явление извивающегося змея от востока до запада. Все находящиеся в поле с ужасом, молча, лишь изредка крестясь, взирали на него, пока он не растворился в воздухе.
В этой атмосфере общего недоумения, но уже с особым своим ведением жизни формировался в лице Якова какой-то не совсем обычный человек. Дальнейшие события, как большевистский переворот, далее гражданская война продолжали оставлять свой отпечаток на его убеждениях и характере. Внутренние терзания однажды натолкнули его на решение бороться с большевиками силой оружия: он примкнул к отряду белых повстанцев, направлявшихся к белым казакам, сражавшимся на реке Ануй, но был захвачен красными. Спасло его от смерти только появление односельчанина в стане красных, который выразил свое удивление появлением Якова среди белых. Пришлось сказать, что попал к ним случайно, при поиске пропавшей лошади. Его отпустили живым домой.
А тут в добавок ко всем бедам вернулся с войны старший брат Иван - теперь «буденовец» и страшный богохульник. Жизнь стала невыносимой. Однажды, в очередной идеологической схватке, по своей юношеской горячности и уже выработавшейся ревности, Яков схватил ружье и чуть не пристрелил брата. Ружье отнял отец и прямо сказал: «Вам жить вместе опасно». Особенно памятен последний монолог брата-буденовца: «что эти ваши попы… Идет перед войском беляков с крестом в руке:, думает, крест его защитит: рубанешь – куда голова и куда крест летит». Он. возможно говорил небылицу, но это Якова привело в бешенство.
Отец сам боялся сына - буденовца и Яков, видя это, с этого момента был полон решимости, покинуть дом, и начать жить жизнью, предсказанной удивительным старцем.
Но все оттягивал – хотелось помочь отцу, доделать недоконченные работы. Наконец, поспорив в очередной раз с братом атеистом, собрался и ушел жить к дяде – родному брату отца. Стал старательно помогать ему по хозяйству.
Однажды пришел отец и сказал: «Яша, не позорь меня: или вернись домой или уходи совсем из села». И, конечно же, Яков выбрал последнее, ибо уже был давно готов к этому. Это было летом, кажется 1921 году. Яков пришел домой проститься. Мать засуетилась покормить его, стала собирать на стол. В это время зашел Иван и с порога: «Что, работаешь где-то, а жрать сюда тащишься?» Яков встал со словами: «Ладно, могу и не есть здесь», попрощался с матерью и вошедшей сестрой и вышел. Не оглядываясь, он сразу же направился к выходу из села, на большую дорогу, ведущую в большой мир.
За селом он поднялся на гору, с которой все село видно было как на ладони. Сел на траву, погрузился в думы. Обиды на брата, чувства изгнанности и страха перед грядущей неизвестностью – ни какого. В ушах звучали слова таинственного старца о том, что он сохранит верность Богу, хотя пройдет очень трудный путь жизни. Вспыхнул в душе огонь решимости, и Яков, воскликнув: «Я сохраню верность Тебе, Господи!», и ударил кулаком по земле. И случайно ли, или так должно быть, под руку попала тычинка от прошлогодней скошенной травы, и он поранил руку до крови. Сразу подумалось: "Ну вот, Господи, я скрепил свое обещание своей кровью". Встал и пошел, уже не оглядываясь.
Все же удивительная сущность естества человеческого: действительно не много Господь унизил его пред Ангелами. Часто человек в экстремальных обстоятельствах являет способности, казалось бы, не присущие ему. Вот и Яков как-то моментально внутренне перестроился при вступлении в новую жизнь. Уже в другом селе он находит такт в обхождении с людьми, направляет себя на нужный образ поведения, так что его принимают с доверием и любовью. И так, переходя из села в село, встречаясь с различными людьми, он быстро осваивается с жизнью в этом мире. Далее он приобретает разные трудовые навыки. Он, нанимаясь на работу, от таких же вольных научился плотничать, потом хорошо освоил сапожное дело, какое в то время ценилось и являлось необходимым всем, также научился валять валенки, выделывать кожи. «Для того, чтобы выжить и сохранить верность Богу при советской власти, - говорил он позже, христианин должен уметь делать многое». Помогла ему и одаренность физической силой: он имел богатырское Телосложение, ложил на плечо два мешка с зерном и мог нести довольно большое расстояние. Чрез это его охотно брали везде в работники. К тому же его внешность отражала внутреннюю доброту и честность, располагая к доверию.
Однако не для простой уживаемости среди разных людей он направлял свои усилия. Он всегда искал и находил единомышленников и тех, у кого мог поучиться. Посещая постоянно храмы, он был близок к священникам и простым верующим, имеющим страх Божий и хранящим верность Богу. У одного священника он был в учениках, но вскоре его арестовали и увезли с концом. т.к. не подписал декларацию митр. Сергия. Яков теперь остался одиноким. Он спешил вразумить и предупредить знакомых, способных мыслить, о надвигающейся предсказанной священником трагедии. Однажды послушал он одного знакомого – Тимофея, делившегося радостью о богатом, собранном им урожае, о том, что продаст пшеницу, купит сеялку и другой инвентарь. Яков сказал на это, что ему надо готовиться к наихудшему: «Посадят вас всем семейством на телеги и повезут далеко на север, от куда уже не вернетесь». «Не болтай, - вскипел Тимофей, - не то я тебя ударю». «Ладно, можешь ударить после, если вас не отправят на ссылку в этом же году». Яков знал об ожидающихся ссылках чрез священника, а о судьбе именно Тимофея по собственному откровению. И действительно в этом же году пришлось видеть такую картину: семейство Тимофея в одной бричке у ворот его дома, а кое-какой скарб их в другой. Тимофей подошел к Якову со словами: «Прости меня, Яша… Ты был прав. Молись тут за нас».
После Яков узнал через людей, что и его родные не избежали этой участи.
Теперь Яков жил скорбью и молитвой. До этого года он сменил много мест жительства, все старался обосноваться в городе, но Господь усмотрел ему место в самой бескультурной деревне, и он стал здесь уже как местный житель. Но где бы он ни жил, и особенно здесь его считали грамотным человеком, хотя он не имел никакого образования: просто много читал, даже выписывал журналы из Москвы и главное много думал, всё анализировал. Обладая глубинным мышлением, он всё старался постигнуть, докопавшись до первопричины. И главное – с ним была Благодать Святого Духа. Таким образом Господь воспитывал, готовил стойкого верного своего раба и воина на готовившееся время тяжких, испытаний. И надо сказать: Яков к этому времени уже обрел нужные убеждения, молитвенный и житейский опыт.
Но годы затишья, т.н. НЭПа, вызванного необходимостью темных сил отступить ,временно прекратить насилие над народом, кончились. И вот началось опять новое наступление их на свободу народа, на порабощение его: было объявлено и стало бесповоротно проводиться в жизнь т.н. строительство социализма - социально-политической системы, измышленной явно самим сатаной и преподнесенной сатанистом Карлом Марксом. В каких кулуарах и головах далее разрабатывалась эта идея, пожалуй, не имеет большого значения, но ясно одно - она антихристианская, античеловеческая в корне: в основе этого учения и далее - движения лежит во всём насилие: насильственное свержение власти, ломка прежних естественных устоев, насильственное насаждение приносных правил общежития, стирающих индивидуальность, насильственное уничтожение движущей силы народа - веры, и насаждение дьявольской идеи пустоты - атеизма, основы всех беззаконий. Можно бы поверить творцам этого измышления, что это выработалось исторически естественным образом (диалектически), но, однако это хорошо обрисовано в Апокалипсисе как выход зверя из моря с семью головами, на которых имена богохульные, - царствующий атеизм, и зверя из земли - внедрение именно этой новой социально-политической системы, при которой не принявшие её не могут ни покупать, ни продавать. Власть же и силу эти "звери" получают не от кого-нибудь, а от "дракона" - сатаны. Судя по тем шагам, какими двигалось это черное мероприятие и по слаженности всех действий во всех областях жизни народа и государства, непременно приходишь к мысли, что это всё было спущено от самого дьявола. Антирелигиозная пропаганда велась безостановочно со дня воцарения темных сил: «И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе" (Отк.13,6). В первую очередь эти полчища бесов во плоти, руководимые родом слуг «красного дракона, набросились на уничтожение Церкви, раскололи её, найдя предателей, духовно слившихся с ними, поспособствовав им к захвату власти в Церкви. К 1930 году всё верное Богу духовенство было распределено по тюрьмам и ссылкам, а оставшиеся ушли в подполье - в катакомбы. «И дано было ему вести войну со святыми и победить их» (Отк.13,7). Теперь силы зла восторжествовали, и смело набрасываются на народ, оставшийся без пастырей, чтоб ввести его в неверность Богу и присоединить к сатанинскому царству. Для этого объявлена коллективизация, строительство социализма. Это сатанинское мероприятие широко рекламируется лозунгами: "Мы и без Бога проживем" ,"Долой попов", "Мы наш, мы новый мир построим". Все знали, что объявленное мероприятие есть ни что иное, как строительство царства сатаны на земле, чтоб всех сделать сознательными добровольными рабами дьявола. Основана сеть союзов, обществ, коллективов, коопераций и т.д. с этикеткой: "социалистические". Этот же ярлык наклеили на все предприятия, договора, страхования, регистрации... И это всё во всех государственных и народных сферах: во флоте и армии, в культуре, спорте и искусстве, в торговле и общественной жизни. Для крестьянства готовилась ещё более мерзкая петля - колхоз. И вот если включить сюда же посты управленческого аппарата, этих ячеек, по-видимому, наберется все 666 - число, означающее полноту антибожиих сфер. (Божия полнота в тварном мире везде помечена числом 7).
Яков всё это знал и по безошибочному толкованию Апокалипсиса и по собственным откровениям. Первое время он старался вразумить, кого возможно, предупредить о надвигающейся погибели. Он говорил, что все социалистическое в данном строительстве означает число имени зверя - 666. Это число человеческое, т.е. имеет видимость гражданскую, но сущность - ту же, что и коммунистическая, носящая открыто имя зверя: ленинская партия, ленинский комсомол, пионеры и октябрята ленинцы. Цель же всех этих обществ и коммунистических и социалистических одна: воспитать, выковать «нового человека» - советского во «образ зверя». Если Божий человек является образом Божиим, то советский должен быть образом зверя - Ленина и отца его дьявола. Об образе Божием ап. Павел говорит: что он в муках рождения, «доколе не изобразится в вас Христос» (Гал.4,19).
Яков видел это, ужасался и говорил многим: как можно выжить при таком положении и сохранить верность Богу. Ведь ни заработать, ни купить, ни продать при этом социализме невозможно, не вступив в него, тем более с начала искусственно подготовленного и произведенного голода с введением социалистической карточной системой. Такое могли придумать только вернейшие слуги сатаны – распинатели Христа. Карточку на продовольствие получал только вступивший в строительство социализма, в колхоз, или в какое-то социалистическое предприятие. А миллионы людей, не захотевших строить царство сатаны, кончили в 1932-33 годах голодной смертью. И таким образом почти все оставшиеся в живых оказались носящими образ зверя и запечатленными числом 666. Образ зверя действительно стал говорить и действовать так, что были им убиваемы все противящиеся. Началось уничтожение всех, кто не вошел в строительство этого образа и остался жив: их судили от лица принявших образ зверя: вы враги народа, потому как народ строит социализм, а вы противитесь, мешаете.
Были такие, которые верили Якову, противились вступлению в колхоз и в соц. предприятия, но после или всё же вступили, или умерли с голоду, или были взяты в заключение и не вернулись. Сам же Яков, конечно же, не допускал и мысли о вступлении, хотя ему гораздо трудней было выжить: он не имел ни огорода, ни подсобного хозяйства. Он имел только руки, какими мог заработать. Но заработать кусок хлеба уже было невозможно: деньги вышли из употребления, а продуктами платить никто не хотел и не мог - сами на социалистическую карточку получали столько, что только не умирали с голоду. Появилось множество просящих милостыню и мертвецов в домах и на дорогах.
Яков остается в живых только милостью Божией: то кто закажет сшить сапоги за чашку картошки, то просто неизвестные посетители чем-то накормят. Однажды встречается ему близкий знакомый и, ужаснувшись, восклицает: «Яков, что с тобой? Поступай к нам на дорстрой, сразу получишь шесть килограмм крупы, масла, сахару, будешь получать хлеб». – «Ладно, подумаю", - ответил Яков, чтоб прекратить пустой разговор. И разошлись. «И вот искушение, - говорил после Яков, - мне стало как-то приятно от обретения таких благ и надежды избавления от голодной смерти. Но тут же сразу мысль, вызвавшая горькую усмешку: а для чего же я страдал всё это время, если так легко переметнусь в царство сатаны за кусок хлеба, не высшее ли благо теперь умереть голодной смертью за верность Богу?». Еле-еле дотянул он до лета. В лесу стала созревать черемуха, другие ягоды. «Теперь, думал он,- как-нибудь выживу. В лесу ягод, грибов, съедобных трав хватит». Утром отправился в лес, что в пяти километрах от дома. Добрался туда где-то к обеду: за пять часов преодолел пять километров. Сразу же принялся за черемуху. Много есть не стал, стал рвать в ведро, взятое из дома. Уже с полведра нарвал, и надо же было зацепиться ногой за плеть ежевики: упал вниз лицом и потерял сознание. Очнулся от забытья и удивился: кругом лужи воды, ведро при падении его как-то случайно не перевернулось в густой траве, стоит наполненное водой, так что черемуха частично всплыла через край. «Это уже не сон, коль такой ливень не смог разбудить. Вернусь домой, - решил Яков, - переоденусь в чистое бельё и уйду в лес: лучше умру в лесу, чтоб не злорадствовали враги. и не впали в уныние знакомые». Близко к вечеру он был уже дома. Лег на лежанку от изнеможения и заснул. И вдруг слышит во сне или сквозь сон речь алтайских татар, алтайские слова, названия сел, в каких, между прочим, после в них пришлось ему жить. Вдруг проснулся и думает: неужели здесь были алтайцы. Их поселения начинаются в пятидесяти километрах от этого села и они по дороге в город проезжают через это селение. Прислушался. Действительно слышно скрип колес телеги. Яков встал, взглянул в окно и видит: подъезжают к его воротам, идут в дом: именно алтайцы.
«Хозяин, здравствуй! Ночевать пустишь?» «Почему же не пустить, - ответил Яков, - только на чем спать будете? У меня всего одна телогрейка да солома за постель и за одеяло». «У нас всё с собой есть, - ответили ему. - Почто худой? Хлеб есть надо». "Да и сам знаю, что надо, да только где взять его?» «Поедем к нам, белку, бурундук есть будешь»: «Я же православный,- возразил Яков, - белку и бурундук есть не могу». Тут они обратили внимание на недошитые сапоги и сапожный инструмент. «Ты сапоги шьешь? Поехали с нами. Будешь сапоги шить, тебе и баран и хлеб будет» . «Да я конечно с радостью поеду. Не сдыхать же голода».
Они принесли хлебу, вяленого мяса, поели и накормили Якова. Утром он уже был с ними в пути.
Там в дебрях горного Алтая он жил почти как за пределами большевицкого «рая». Алтайцы довольно добродушный народ, тем более, что очень нуждались в таком умельце. Он выделывал кожи, шил сапоги и плотничал, через два года он распрощался с ними. Отпускали неохотно. И вернулся даже не с пустыми руками - привез два мешка проса.
Возвращаясь обратно в то же село, из которого уехал с алтайцами, Яков был полон раздумий и по прежнему решимости, принять любое лишение ради верности Богу. От встречавшихся он слышал, что почти всех загнали в колхоз, противящихся уморили голодом, остатки "индивидуалистов" добивают грабительскими налогами и отнятием всего за неуплату их. Люди или сдавались, или бросали всё, уезжая подальше к родственникам, если есть такие.
Однажды утром Яков сел за шитьё сапог. Хозяйка дома, присутствующая на этот раз здесь,- довольно сварливая женщина, берет вёдра и идет за водой, на ходу высказывая очередное ругательство: "Сидишь бездельник!" В её понятии работой является только рубить дрова, косить, пахать, но не заниматься каким-то шитьем. Яков как обычно не реагирует на это. Она уходит и вдруг возвращается с каким-то мужчиной и говорит: "Яков Федорович, я привела человека, который обскажет всю твою дальнейшую жизнь", и уходит. "Вот актёр - подумал Яков, - ведь умеет вести себя культурно при людях. ".
"Но я не верю ворожеям", - сказал Яков, обращаясь к вошедшему. "Я не ворожей, - ответил незнакомец, подошел к столу возле Якова, бросил на стол карту чуть большего размера игральных и добавил, - вот моя карта (на карте была изображена ярко-зеленая веточка). ТЫ собираешься ехать на запад - не делая паузы, стал продолжать вошедший, - но ты туда не поедешь: ты поедешь на восток и не по своей воле. На первом пункте, куда вас соберут, будет народу битком, но ты там не ищи единомышленников: там такого не будет ни одного. Однако ты там долго не задержишься…» И в том же тоне, наверное, целых полчаса этот незнакомец вел свой странный монолог, потом взял свою карту со словами: "Я сказал всё", повернулся и вышел. Тут же заходит хозяйка. "Что за мужчину ты мне тут привела?"- спросил Яков. "Пошёл ты... Сидишь, дурака валяешь, а я тебе буду кого-то водить. Вон я с бабами у колодца разговаривала". Тогда стало ясно, кто это был...
С этого дня жизнь Якова протекала в рамках заранее извещенного о скором будущем. Позднее он вспоминал такие эпизоды своей жизни, что не будь он предупрежденным, то не известно как бы нужно поступить. Перед побегом два хороших друга давали разные советы: один говорил: «Беги, Яков, Господь поможет», а другой наоборот: «Не бегай: поймают, собакам скормят». Тогда вспомнились слова предсказателя, что будут два друга советовать разное. «Оба хорошие люди, - говорил незнакомец, - но ты не слушай того, какой будет говорить: не ходи, а слушай того, который говорит: иди». И Яков пошел.
Также и другой случай: со слов предсказателя Яков должен был сильно ушибиться в лесу, упав с обрыва ночью, потом, войдя в село, не должен заходить ни в первую, ни во вторую избу, а увидев возле третьего дома белокурого мужчину с девочкой на руках, идти к нему и просить, что нужно: он поможет. Это исполнилось с абсолютной точностью. Когда Яков подошел к этому мужчине, тот сразу понял, что имеет дело с беглым каторжанином, дал ему хлеба и указал безопасный путь.
По уходе этого посланного от Бога предсказателя Яков понял, что до ареста остались может быть считанные часы, или самое большее - дни. Он собрал свои пожитки, книги и вечером отнес к человеку, которому верил - на сохранение. Эта ночь прошла без приключений, но в готовности и размышлении. На следующую же ночь его арестовали и увезли.
Тюрьма и побег.
Опять новые условия жизни. Вновь необходимо адаптироваться, перестраиваться и внутренне и во внешнем поведении. Здесь опять, как понял Яков, необходимо обрести облик порядочного человека, хотя сразу это ещё не получалось.
В первой тюрьме в г. Бийске действительно народу было битком. Много было знакомых односельчан, притом таких, какие и в жизненных-то вопросах мало разбирались, а что там до политики или идеологии... Яков подходил, не выдержав смеялся и, указывая пальцем, провозглашал: "Контра!" Убитые горем мужики тоже начинали смеяться, понимая нелепость случившегося. Так началась тюремная жизнь ещё одного абсолютно не преступного человека. Далее перевозки, этапы, трудовые лагеря. Так увезли его на восток в г. Камертал.
Жизнь в заключении у Якова проходила, можно сказать, одинаково как и у всех политзаключенных в советских лагерях. Возможно, лишь та была разница, что он вел себя как несгибаемый противник социализма, отказывался наотрез работать и проводил большую часть времени в карцере. Рассказывал он, как однажды приехал начальник третьей части; собрали всех заключенных и он проводил "беседу" с ними. Начальник лагеря, отчитываясь, сказал: «У нас есть такие, которые отказываются работать, заявляют: на сатанинский строй не будем работать». «Кто это такие? расстрелять!» «Аркатов», - сказал начальник зоны и указал в сторону Якова. Яков стал готовиться к концу, но однако последовало только небольшое послабление. Причиной могло быть то, что этот начальник, как рассказывали сокамерники, все смотрел на Якова, и им даже казалось, что он его освободит. Чем приглянулся ему Яков, никто не знает.
Однако Яков таял на карцерном пайке. Одно время он дошел уже до того, что залез под нары с тем, чтоб дождаться, когда извлекут оттуда его труп. Заходит знакомый урка и, увидев его, кричит: «Яшка, ты что там?» «Все, конец мне»,- Яков надавил пальцем на мышцу ноги и показал ему; ямка в теле, оставленная от нажатия пальцем не расходится - верный признак близкой смерти от истощения. Вор нецензурно выругался и заявил, что не надо бояться: «Получай мою пайку и подымайся». «А ты как? - спросил Яков. «А я пристроился на кухне и там пропитаюсь».
Чудны дела Твои, Господи! Яков стал дальше жить благодаря ещё одному благоразумному разбойнику.
Яков отказывался идти работать, если это связано со строительством социализма: на лесоповал, на строительство, но он не отказывался идти работать даже на начальника зоны, потому что этот труд не на социализм, а на частное лицо. Говорил, что согласен наняться дворником даже к самому Сталину. Не противился он также труду на людей, допустим, возить воду, рубить дрова на кухню. Однажды он опять стал близиться к концу и по милости Божией его послали с другим заключенным напилить, наколоть дров и уложить в сарай начальника охраны. Трудились одинаково честно. Жена начальника вышла на крылец и немного понаблюдала. По окончании работы подходит к Якову мать её, сует ему пайку хлеба и говорит: «Моя дочь посмотрела на вас и сказала: "Мама, вот этот из них человек, а тот зверь. С этого дня он (о Якове) пусть каждый день приходит и берет мужнину пайку, а как только отелится корова, то ещё литр молока". Пожалуйста, не отказывайся, иначе дочь моя будет в горе». Яков поблагодарил и удалился. С этого дня он стал каждый день приходить к ним, хотя и было очень неприятно; но, что же делать: голод не тётка. Когда он по-обычному приходил к ним, то мать или ребенок брали со стола пайку хлеба и банку молока и подавали ему. Он выпивал молоко, клал за пазуху пайку, благодарил и удалялся.
Так длилось долго, но совесть все более давала о себе знать. Мучили раздумья: «А вдруг я нахально пользуюсь их добротой, а может они уже раскаиваются в своем решении»... Несколько дней он не навещал их и вот встречается ему эта жена начальника и с великой обидой отчитывает за то, что перестал приходить. На слова Якова, что надо же и совесть иметь, выпалила: «А нам, тогда как спасаться?!» Всё стало ясно... Однако Якова вскоре отправили в этап, но с этого дня он стал молиться за эту рабу Божию.
Шло время. Началась война. Стали брать из лагерей добровольцев на фронт, с обещанием даровать свободу. Яков же и на это не мог пойти, хотя ощущение того, что отсюда живому выйти не дадут, росло с каждой минутой. К тому же опять и опять оставляют силы.
Однажды подходит начальник (кажется по хозяйственной части) и говорит: «с лошадьми обходиться можешь?» «Ещё как,- ответил Яков, - хочешь, джигитовку покажу». «Там на кухне двое на кляче не успевают воды навозиться, а жеребец стоит: никого не подпускает, и задом и передом бьёт. Старый возчик умер, а более никто не может с ним сладить». Яков действительно в лошадях толк знал - жизнь научила. Тут же приласкал его, поставил огромную бочку на телегу и более двух раз не ездил в день за водой, а питание с кухни получал вдоволь. Вскоре он уже был справным. Но теперь все мысли были о побеге.
И опять подходит к нему начальник, похлопал по плечу и молвил: "Силен! Процентики пора давать". "Да, да. Я и сам это чувствую",- наигранно с радостью согласился Яков. И действительно он уже полностью обдумал план побега, в который входил и труд на общих работах. И Яков стал трудиться.
Вначале ему пришлось ходить на лесозаготовку, где он постарался незаметно сунуть в дупло топор и спички в приметном месте - на добрый случай. Но с такой работы бежать для него казалось невозможно. Приходилось терпеливо дожидаться более благоприятных обcтоятельств для задуманного.
И вот работа сменилась: стали возить землю из зоны на тачках по доскам и валить под обрыв к лесу. В зоне готовили для какой-то стройки котлован и потому вывозили землю. Яков за такую работу взялся с чрезмерным усердием: бегал с тачкой как мальчишка. Выполнял по три нормы, каждый вечер по радио сообщали о его успехах. Все смотрели на него как на навихнувшегося умом. И никто не догадывался, что он это делает не из безумия, но тренирует силы для задуманного побега и одновременно угашает бдительность. С великим вожделением он поглядывал на тот лес, что невдалеке под обрывом. Лес далее был повсюду, а за зоной с другой стороны было озеро. Это очень подходило для побега в задуманном плане. Друзья, как уже упоминалось, один советовал, а другой не советовал бежать, но Яков слушал первого и готовился.
Было воскресенье. Яков обычно даже ради подготовки к побегу в этот день не ходил на работу. Но в это воскресенье он решился идти: ночью видел сон, по какому понял, что Господь благословляет творить задуманное именно в этот день. Утром он воздержался от излишней еды. Рядом сидевший еврей (похоже, крещеный) посмотрел на него внимательно и, покачав головой, сказал: «Яков, я тебя видел сегодня во сне. Вижу, пасется белая лошадь. Ты прыгнул на неё, и она понесла тебя. По тебе стреляют, а ты мчишься на ней и так ускакал". Яков сделал вид, что это считает пустым, а сам возрадовался и в душе поблагодарил его.
В этот день Яков сделал по обычному ходки три бегом, и тут заметил, что конвойный, стоявший на краю обрыва, что-то стал со вниманием смотреть в сторону зоны, не обращая внимания на то, что творится над обрывом. Тогда Яков с силой толкнул тачку под обрыв и за ней, летящей и перевертывающейся с обрыва, понесся и сам, как бы стараясь догнать и остановить её. Тачка внизу остановилась, а Яков, конечно же, и не думал. Он слышал выстрелы, свист пуль, делал броски, и со всех сил несся к лесу. В лесу выстрелы прекратились, но зона вмиг превратилась в сплошной гвалт собак. Долго пришлось бежать лесом. Яков старался уклоняться в сторону озера, чтоб обойти озеро кругом, и там с обратной стороны в кочках укрыться. Долго бежал по воде и даже местами плыл и наконец, погрузившись в воду и спрятав голову между кочек, затаился. Теперь стало очень хорошо слышно, как по всему лесу гавкают собаки; и есть совсем близко, видать те, какие шли по следу. Далее оставалось положиться только на милость Божию и молиться. Наконец день казавшийся вечностью склонился к концу, наступила темнота, стих лай собак и пришла тишина. Пора выбираться из укрытия. Но что такое? Ноги не хотят двигаться. Вода в Сибири очень холодная, хотя уже середина мая, и ноги, пробывшие в ней в течение целого дня без движения, настолько онемели, что стали как парализованные. Пришлось выбираться на сухое место ползком, соблюдая максимальную осторожность и тишину. Потом стал приводить ноги в чувство растиранием и разминанием. Наконец пошел с палкой в руках, сразу взяв курс на спрятанные в дупле спички и топор. Лишь к утру отыскал их и тогда в путь по направлению на юго-запад к родным местам. На восходе солнца он укрылся в овраге, густо заросшем кустарником, и лишь по потемкам вновь в путь.
Так ночь за ночью Яков удалялся от мрачных для него мест, больше доверяясь внутреннему чутью, подальше обходил тюремные лагеря, сеть которых в Сибири в то время была слишком густой. Питание иногда он просил у людей, работавших в поле или в лесу, и очень редко заходил в селения, кроме как, к примеру, в случае, предсказанном человеком пред арестом о белокуром мужчине с девочкой на руках. Чувство, когда можно что-либо делать и когда нельзя, никогда не подводило. Питался он и съедобными травами как черемша, медуница, дикий лук… Позднее при разговорах он много перечислял съедобных растений. Когда были ягоды, питался ими, и при возможности жарил на костре грибы.
Господь по милости к верному рабу своему охранял его разными путями. При малейшей опасности он чувствовал тревогу и укрывался или обходил опасное место стороной, и по миновании, удостоверялся, что действительно была опасность. Часто в лунные ночи вдруг закрывало луну облако, и Яков уже знал, что надо быть осторожным и при возможности нужно обойти это место. После обнаруживал, что миновать пришлось колхозную избушку на поле или трактористов с их техникой.
Однажды произошел такой случай. Яков отошел в сторону от тропы в лесу и сел на пень отдохнуть. Вдруг какая-то птичка бросилась к нему под ноги. Он глянул туда: видит, она хочет схватить жучка. Яков оттолкнул её, подумав: «Я сам как этот жучок». Это повторилось ещё раз, и тогда Яков насторожился, приняв это за предостережение; хотел встать и отойти в укромное место, но не успел: на тропе появились два оперативника с собакой. «Кто такой? Документы!», - привычный вопрос. "Какие документы, - возмутился Яков,- что и в туалет надо ходить с документами?". "А что ты тут делаешь? И откуда ты?" К счастью Яков пред этим подходил попросить хлеба к крестьянам, собирающим сухие сучья на дрова, и узнал из какого села они. И потому ответил: «Из Инокентьевки. Лыко пошел надрать на выделку кож». «Показывай, что у тебя там». Яков вытряхнул из подобранного грязного мешка топор с бечевкой, тоже подобранной по пути. Другой оперативник махнул рукой и с раздражением одернул его: «Да оставь ты его; что не видишь: мужик по своим делам тут», и пошел. Поплелся за ним и другой оперативник, потом остановился и сказал: «Взять бы надо: очень подозрительный». «Охота тебе с ним путаться», - буркнул, идущий с собакой, и зашагал быстрей. Нехотя за ним поплелся и другой.
Лето Яков проводил под открытым небом, стараясь держаться ближе к лесу. Но беда, когда наступала зима с ее морозами, тогда приходилось искать себе пристанище в селе у людей , просясь хотя бна ночлег, доверяясь велению духа.Часто люди оказывались богобочзненнми, которые просили пожить у них. Тогда он под видом родственика жил у них и помогал им по хозяйству, и даже шил сапоги им.
Был он очевидцем в это время и более высших явлений. Большую часть суток, кроме постоянной молитвы, он проводил ещё в стоянии на молитве. Он часто (не знаю насколько это правильно) устанавливал себе правило, допустим, на полгода в таком стоянии на молитве в виде обета. Так однажды при виде того, как колхозники избивают лошадей, которых он очень любил, стал просить у Бога облегчения их участи и в защиту их установил на несколько месяцев молитвенное правило.
Были и другие поводы. Он говорил, что бесы очень восставали на него в таких случаях.
Однажды летом он заканчивал последние слова такого подвига о сокращении дней царствования большевизма и защите от них людей православных. Была пасмурная ночь и потому в лесу была такая тьма, какую можно бы назвать кромешной. Вдруг он видит всполохи несколько голубоватого света, как иногда бывает при молнии, и пред ним предстала такая картина: обширное пространство, сколько может окинуть взор, заполнено молящимися людьми со светлыми красивыми лицами. Передних некоторых он узнал по сходству ликов на иконах. Промелькнула мысль: «Они тоже молятся за Россию». Это всё исчезло на секунду и вновь всполохи света, и он видит зеленую лужайку и на ней три очень красивых юноши абсолютно одинаковые внешностью. Они стояли, поворачивались, но ни один из них не взглянул в его сторону. Опять всё исчезло и наконец, третье явление: после нового блистания света Яков увидел большой трон и на нем Бога Отца в образе старца. Между прочим, очень похожего, на того, которого видел Яков в детстве при поиске лошадей. Сидящий на троне поднял руку и широким жестом осенил Якова со словами: «Величит тебя великий Крест Господний». Яков упал вниз лицом и когда поднялся, то уже ничего не видел кроме тьмы. Такое видение было у Якова только одно.
На свободе.
Яков почему-то был уверен, что ему отпущено на эти скитания десять лет. Возможно, это было сказано предсказателем или открыто в сновидении, но так или иначе, когда стал этот срок приходить к концу, он стал готовиться к переходу на легальное положение. Однако как это должно произойти Яков себе не мог представить. В это время он обитал поблизости от места, откуда был взят в заключение. Видел он откровения, говорящие о том, что он должен идти в мир и устраивать жизнь среди людей, но как? Наконец опять же, положась на волю Божию, решил идти в село, а там как Господь укажет. Однако страх все же присутствовал. Тут явилось еще одно ободряющее явление. Яков сошел от дороги вниз по откосу и сел в раздумье. Вдруг он видит, по дороге скачет на белом коне всадник с развевающейся накидкой. Поравнявшись с Яковом, он резко остановился, поднял руку и провозгласил: «Яков, не бойся!». Сказав это, он вихрем унесся по дороге за косогор. Яков обратил внимание на то, что у наездника в тот момент, когда он поднял руку и говорил, с голубой мантии сыпались, как бы, голубые искры. Яков понял, что это был Великомученик Георгий Победоносец. После такого удостоверения, казалось бы, должны исчезнуть все страхи. Но сомнения все же тучей наплывали на ум: как же он придет без единого документа туда, где его давно ждут для ареста. Ведь не может же быть того, чтоб после его побега из заключения не сообщили туда, откуда он был взят. Уже на пути в село решил лечь и заснуть, чтоб увидеть определение Божие относительно его дальнейшего пути. Действительно, он тут же заснул и видит: он шел по направлению к своему селу Верх-Катунскому, из которого был взят. Надо заметить, что оно находится между двух полноводных рек: Катуни, на берегу которой стоит и Бией, отстоящей на 5 км. от него. Эти две реки сходятся в г. Бийске и образуют могучую реку Обь. И вот Яков видит, что перед ним прорыт и заполнен водой канал от Бии до Катуни и ему далее хода нет. Он подошел к краю канала и заплакал. Затем видит, подходит к нему молодая женщина и спрашивает: «Ну, что плачешь?». «Да вот, я десять лет скрывался, хотел теперь идти и жить свободно, но путь мне закрыт». Она подошла, сняла с его головы венец из лука и с ожесточением бросила в ров. Потом откуда-то взяла лопату, и начала закапывать канал. Притом она копает один край рва, отваливает его с одной стороны, а земля валится и с другой. Наконец она сравняла землю, прошла туда и обратно, утаптывая тропу. Потом подошла, похлопала его по плечу и сказала: «Иди и ничего не бойся». Яков проснулся и почти не размышляя, двинулся в путь.
Однако при отсутствии сомнений в ожидаемой помощи Божией Яков даже не мог предполагать, каким образом она будет подана. Войдя в село, он шел по улице, и думал, что будет говорить, придя к хозяйке того дома, из которого был взят в заключение. Но тут произошло не предвиденное: на встречу идет молодой человек, останавливается и вдруг восклицает: «Яков, откуда ты!?» «А ты кем будешь?»,- спрашивает Яков. «Ты не узнаешь? Я тот Егорка, Егора Ромашкина (по-уличному) сын. Ты помнишь: перед войной отцу моему сказал, что скоро будет война, его и его сыновей Ивана и Григория убьют, и лишь один Егорка останется. Так и вышло: отца и братьев убили на фронте. Пойдем ко мне поговорим». Яков шел к нему уже с радостью, видя путь промысла Божия. Он рассказал, не тая, Егору о своем побеге из тюрьмы и что находится в бегах. «Не беспокойся, - смеясь, провозгласил Егор, - что-нибудь придумаем: мне такие вещи знакомы»
Кстати о самом Егоре Егорьевиче. В момент разговора Якова с его отцом ему было 14 лет. Для фронта он еще был молод, а потом он избрал путь вора, и вором он был знаменитым. Приезжал в какой-либо колхоз, устраивался заготовителем, набивал себе карман десятками тысяч рублей и в какой-то момент – поминай, как звали. И в тот момент, когда спохватывались искать его, он уже набивал карман в другом конце края в качестве завхоза. Сидел уже в тюрьме и недавно освободился. Теперь устроился в Верх-Катунском - родном селе завклубом. Как после стало понятно: Якову помочь прижиться мог только он один. И надо же было встретиться первым именно ему.
«Я сейчас устроился завклубом, - продолжал он, - и постоянно бываю в сельсовете , котолрый был рядом с клубом. С председателем Николаем Николаевичем мы друзья и я постараюсь повлиять на него. А ты, Яков, можешь показать себя так?» - и Егор, скривив лицо, потряс головой. Яков уверил его, что сможет, т.к. еще до тюрьмы вел себя так. И тогда они договорились назавтра же совершить этот шаг.
На следующий день утром Яков появился в сельсовете. Егор был уже там и успел подготовить председателя. Яков вошел с видом безумца и сразу же услышал слова Егора, обращенные к председателю: «Ну вот видишь, что сделали гады с человеком! А человек-то какой был! Теперь потерял все документы и неизвестно, как помочь ему». "Ничего страшного, - молвил председатель, - введём его в графу дураков, и живи. У нас дураков много, и если больше одним будет, думаю, мировой катастрофы не произойдет». И Якова отпустили с заверением всё оформить.
Так и сделали: Яков стал числиться умалишенным в этом селе, и это ему давало даже некие льготы в деле сохранения верности Богу: не принуждали голосовать, не гнали на колхозную работу, не втягивали в разные общества. Однако ему пришлось теперь взять подвиг юродства. Он всем говорил, что освободился из заключения, уже отметился в сельсовете и тут же показывал себя не совсем нормальным. Многие из бывших, знакомых удивлялись и ругали власти: какого человека испортили.
Жить Якову пришлось первое время у хозяйки того дома, из которого его взяли в заключение. Однако тут произошла некая неувязка. Старшая дочь хозяйки загорелась лютой ненавистью к нему и делала попытки убить его. Однажды Яков видит сон: он лежит на кровати в больничной палате, подходит к нему бес и хочет лентой, оторванной от полотенца, отрубить ему голову. Яков приготовился и когда бес замахнулся, поймал его за руку со словами: «во имя Отца и Сына и Святаго Духа». И тут же проснулся от легкого удара, упавшего на грудь чего-то острого. Но что такое?.. Чья-то рука действительно в его руке. Яков невольно вскрикнул: «Кто это?» «Я»,- последовал ответ голосом старшей дочери хозяйки. Оказывается, она целилась половчее ударить ножом в его грудь, а Яков сонный поймал её за руку. Нож упал ему на грудь. После он показал мне эту рану.
Пришлось искать новое место жительства. И вот тут явил Господь свою милость к нам грешным и послал его жить на три года в наш дом. Позднее старая хозяйка, уезжая из села, подарила свою хату Якову, и тогда он стал иметь свой угол. Со мной общение его не прерывалось и после этого, т. к. его изба была не вдалеке от моей. Но в 1964 году я по его благословению уехал учиться, а мать с сестрами переехали жить с Алтая на Кубань. Яков опять оказался в полном одиночестве.
Итак, мне пришлось наблюдать, образ юродства Якова. Для несведущих в этом многое в его словах и поведении было смешным, а для меня казалось горьким. Ходил он в рваной грязной одежде, не побритый и в странном головном уборе, похожем на камилавку, сшитом из шкурок с овечьих лапок. И зимой и летом носил сапоги. Все звали его Шурой Ветровым, насмехались, не стесняясь "дурака".
Его "умалишение" особенно ярко было явлено им в начале юродства, когда нужно было обжиться в роли помешанного. Помнится, пришли старые его знакомые посмотреть, каким вернулся Яков из тюрьмы. Он сделал воинственный вид и стал ходить по комнате, ведя свой "доклад". "Это что за жизнь. Я такое и дня не выдержу. Завтра же пойду в магазин, накуплю фанерных ящиков, сделаю самолет и улечу в Америку". "Действительно он дурак", - согласились пришедшие и побыстрей убрались по домам.
Когда же стал жить в своей избушке, то явно преднамеренно закоптил её и замусорил. Однажды зашли к нему женщины и говорят: Шура, дозволь нам побелить тебе избу. «Я вот вам побелю!». Я после поинтересовался, почему он не хочет им позволить это. «Ну да... И кто же тогда поверит, что я дурак, если наведу образцовый порядок».
И был случай, когда зашел к нему председатель сельсовета посмеяться. Яков в это время рубил хворост для печи прямо в хате. Председатель говорит: «Яков, что ж ты рубишь дрова в избе?» «А как надо?», «Наруби на дворе и занеси». «Ага, нашел дурака... Вот эта щепка улетит во дворе невесть куда, и ищи её, а тут в хате никуда не денется»... Совсем дурак.
Страшная его была жизнь. Мало того, что он жил пленником в своей стране: полностью бесправным, преследуемым и всегда под страхом разоблачения в побеге из заключения, так еще в атмосфере ненависти изуверов, готовых в любой момент убить его. Каждый советский праздник сопровождался сплошной пъянкой, богохульством и стращательством убить «боговера». Вся ненависть их была за то, что он был для них неугодным напоминанием о существовании Бога и Его заповедей. Неоднократно делались такие попытки. Одну зиму пришлось жить в погребе, потому что каждую ночь приходили и осматривали его хату - искали его. Но ещё не приходило их время.
Особенно страшными были колхозные праздники: «день борозды» весной и «день урожая» осенью. Тут к поголовной пъянке ещё присовокуплялась бесовская гордыня: каждый хвастал своими трудами на советскую власть, своей ревностной приверженностью ей. Все это непременно сопровождалось страшными матами и богохульством. И когда не доставало аргументов, всегда в ход шли кулаки. Тогда лучше было не появляться этим советским людям на глаза.
Дни же голосования за советскую власть заставляли жить под страхом и до, и после них. Тем, что дураки не голосуют, не всегда можно было отделаться: коммунисты духом бесовским чувствовали своего врага. Однажды приходит агитатор - местный учитель коммунист и провозглашает: «Яков, пора голосовать!» «За кого голосовать?!»- с раздражением спрашивает Яков. «Как, за кого... За блок партийных и беспартийных». «А я (нецензурное слово) ваш блок партийных и беспартийных", - с дерзостью ответил Яков. «Ты что? Тогда и Ленина тоже?» - возмутился большевик. «А Ленина тем более…»
Спустя пару лет этот учитель встречает Якова и говорит: «Яков, я дважды писал в крайком партии о твоем ответе, притом дословно, и ни ответа, ни привета. Или там сидят такие же, как ты, или тебя действительно защищает Бог».
Да, Бог защищает. Но всё же, тяжко жить с ежеминутной готовностью вновь к отправке за колючую проволоку или быть убитым звероподобными из их царства. Также невыносимо жить с сознанием того, что нет кругом ни одного единомышленника, что даже нет возможности кого-либо вразумить. Показательный хотя бы такой случай. Однажды Яков видит за огородами: чем-то занимаются ребята - балуются что ли. Пошел набрать хвороста в лесопосадке, и идти пришлось мимо их. Их действия показались странными и Яков спросил: "Чем вы заняты тут?" "Удавленникам помогаем", - последовал ответ. Когда он отошел от них, то понял, что это бесы и, оглянувшись, уже не обнаружил их. Вернувшись домой, сказал соседям: "У Павлоантоночевых удавленник будет. Наверное, Пелагея задушится. Я бесов видел возле их огорода, и они сказали, удавленникам помогают".
Назавтра утром кричит сосед: "Эй ты, придурок! Сказал Пелагея задушится, а задушился ее зять Сергей". Обычная упрямая и гордостная тупость. Ведь одного этого сбывшегося предсказания, что будет в этом доме удавленник, вполне достаточно, чтоб уверовать в Бога. Но окружающие Якова люди все были лишены здравого смысла.
Ко всем же перечисленным бедам надо добавить самую главную - постоянный голод. Объявив себя сумасшедшим, ему пришлось и жить соответственно этого положения - заработать кусок хлеба в советской империи практически было невозможно: сумасшедшие не работают, а если ты можешь работать, значит не сумасшедший – будь добрый иди и трудись в колхозе, на строительстве социалистического царства сатаны. Имеющийся мизерный приусадебный участок он старался использовать как можно разумней. Иногда кто-либо попросит что-то сделать и поделится куском хлеба. Но обычно приходилось жить тем, что Бог пошлет... И чем ближе к старости, тем становилось с этим трудней.
Помнится, в день праздника Святой Троицы мы побыли в городе и решили идти пешим ходом домой (13 км.). Прихватили из города бутылочку красного вина и пару селедочек иваси на закуску. В лесу мы остановились и решили разговеться. Выпили и закусили. Я эту свою маленькую селедочку всю съел. Яков посмотрел и говорит: «Виктор. Не обидься, пойми меня правильно. Я гляжу, ты вот всю селедочку зараз съел, а я ведь ее растягиваю на неделю». От голода, как уже упоминалось, он не раз был близок к смерти. Это было и в момент начала строительства социализма при карточной системе, и в заключении, да и во множестве других случаев. Так гонимый голодом он однажды зашел в храм помолиться на иконы и попросить при случае у кого-то чего-либо съестного. В этот момент закончилась панихида, и те, которые заказывали ее, просили помянуть их родных, съев ложечку предлагаемой кутьи. К Якову подошла молодая женщина и сказала: «Помяни моих родителей Иоакима и Анну». Яков взял ложечку, почерпнул ее и съел содержимое. «Ешь, ешь, - сказала женщина, - можешь всё есть». И он не преминул это сделать, удивившись случаю. Но когда хотел вернуть тарелку, то хозяйку ее уже не обнаружил, даже после тщательных поисков. Тогда только он обратил внимание на имена, кого поминал. Кстати и день его кончины совпал с Успением прав. Анны, матери Пресвятой Богородицы 25 июля/7 августа.
Его жизнь была невыносимо трудной, но в этом заключался его подвиг, его победоносный путь. Когда требовалось, Бог всегда чудесно помогал ему. Однажды я захожу к нему и вижу, он плетет бечеву. Я спрашиваю, для чего это? Он ответил: «Продукты кончились, пойду ловить рыбу в Катуни». «Так эта снасть на кита годится», - пошутил я. «Но мелочь мою проблему не решит». И он пошел. Возвращался через пару часов. Все глядели и даже один односельчанин пошутил: «И правда, что Бог дураков любит». Яков шел с мешком за плечами, из которого торчал большой хвост тайменя, какого даже большими снастями ловили редко. Яков тут же поехал в город, продал его и мог жить и питаться дальше. К сожалению, я ему в то время помогать не мог, будучи всего лишь школьником.
Так в чуждой среде в полном одиночестве он дожил до 87-летнего возраста. Он всегда говорил: «Вот доживу до того, когда увижу белый флаг над Россией и двуглавого орла, тогда со спокойной душой отойду к Богу».
И он увидел, когда свободным голосованием избрали главу государства - уже не из одной кандидатуры – одного, ставленника коммунистов, хотя и с не меньшим скрытым изъяном, но показывающего себя противником их; когда провозгласили гербом двуглавого орла и трехцветный предреволюционный флаг, хотя еще не убрали со всех постов коммунистов и лысых истуканов со всех площадей, а его труп из мавзолея, но все же, для России это был большой шаг вперед, т.к. партия большевиков перестала быть правящей, строительство социализма прекращено. К Якову пришло частичное спокойствие души. Полное же удовлетворение видимо получат продолжатели его подвига, увидев предсказанное торжэество Православия. И пришло время, когда Господь дал возможность кровожадным врагам исполнить свою жажду: 4 августа 1991 года (за 15 дней до ГКЧП, которое к счастью ему не довелось увидеть) ночью в его избушку ворвались убийцы, много издевались над ним, оставив следы этого. Утром его обнаружили валяющимся без сознания. Трое суток в нем ещё сохранялась жизнь, приходило сознание, но убийц он открывать не стал, сказав: с ними бороться вам невозможно, и еще добавил: «Сильно коммунары бьют». 7 августа он скончался.
И что ещё надо сказать? Этот удивительный человек конечно в земном плане не сделал ничего великого: не основал монастыря, не сделал переворот. Но он своей жизнью, своими скорбями ради сохранения верности Богу и тем, что не вошел ни в одну ловушку апокалиптического зверя посрамил дьявола, стремящегося всех ввести в неверность Богу. Много у нас в России было мучеников и исповедников, но пройти со дня начала искушений первого дня последних времен и до последнего дня их, ни чем не погрешив против верности Богу, но оставаясь как бы вне царства сатаны, ни чем не сблизившись с ним и не послужив его целям – он был один. Это был как бы выход на поединок с дьяволом, так как пред началом своего пути он поставил целью посрамить сатану в его решении ВСЕХ увести в неверность Богу. Я всегда поражался его стойкости и терпению скорбей. Это смог сделать только один он из немногих, если не один вообще. Однако его жизнь и его победа совсем не видима для мира. Думается, что победа последних победителей будет совсем скрыта от людских глаз. Какая великая последовала ему награда на небесах? Я только верю слову ап. Павла:
«Как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. А нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух все проницает, и глубины Божии» (1 кор.2,9-10). И еще: «Знаю о таком человеке (только не знаю - в теле, или вне тела: Бог знает,что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор.12,3-4).
3.Таким же явил себя прежде еще один человек, так же исполнивший обет данный Богу, испивший чашу великой скорби до конца и так же сподобившийся в яви видеть мзду свою уже здесь на земле по слову Христа Спасителя: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах « (Мф.28,9).
Привожу здесь места из жития его для укрепления нашей веры в сии слова: «Радуйтесь и веселитесь», исполнение награды от Господа в будущем. Здесь речь идет о таком же стойком подвижнике блаженном Андрее Христа ради юродивом Константинопольском. Он со своим учеником Епифанием сподобились видеть во Влахернской церкви Богородицу с распростертым омофором в руках в защищение людей Божиих от сарацин, обложивших город.
«Брат мой во Христе, любовь твоя и великая преданность побуждают меня довериться тебе; но заклинаю тебя Богом, сотворившим это небо и землю, не разглашать никому на свете то, что я намереваюсь поведать, до тех пор пока я пребываю в этой жизни, ибо я говорю с тобой об этом, побуждаемый безграничной любовью к тебе». Когда же я уверил его, что буду хранить тайну, он, отворив свои драгоценные уста, заговорил: «Тебе известны, о дражайший, жесточайшая беспощадность мороза, стужи и сильнейшего ветра, выдержать которые я не имел сил и погибал, ибо был нагим, неодетым и необутым. И тогда я отправился к таким же, как я, беднякам, чтобы хоть ненадолго укрыться, и они не приняли меня, но прогнали палками, как собаку, крича с отвращением: «Убирайся прочь отсюда, пес!» Я же, не находя ни отдохновения, ни спасения, разуверившись в жизни, пришел в отчаяние и сказал так: «Благословен Господь, и если я все же умру, мне это зачтется за свидетельство; ибо не будет Господь несправедлив, но, сотворивши стужу, даст мне и выносливость».
И вот, забившись в один из углов портика, я отыскал пса и лег поближе к нему, надеясь получить от него хоть какое-то тепло. А он, увидев, что я приближаюсь к нему, вскочил и отбежал. И тогда я сказал себе: «Видишь, несчастный: настолько ты грешен, что псы – и те презирают тебя, бегут от тебя и даже как пса, им подобного, не принимают.
Сокрушение овладело мною, и, скованный стужею, в величайшем трепете, я заплакал, к одному лишь Богу обратив свои мысленные очи, дабы разглядеть, что сбудется со мною. И когда все члены мои похолодели, думал я, что уже испускаю дух.
И тут я внезапно почувствовал какое-то тепло, и, открыв глаза, увидел юношу, весьма красивого видом, и лицо его сияло, как солнце. А в руке своей держал он золотую ветвь, увитую лилиями и розами, влажными от росы, совершенно не такими, какие бывают в этом мире, но многоцветными и разнообразными по природе и по виду. И вот, держа это прекрасное растение, он взглянул на меня и промолвил: «Где ты был, Андрей?» Я же отвечал ему: «Во мраке и в тени смерти». И одновременно с моими словами он коснулся моего лица этой цветоносной ветвью и говорит: «Да примет плоть твоя силу и жизнь неукротимую». И тотчас благоухание этих цветов проникло в мое сердце и вложило в меня жизнь, будто некий образ.
После этого слышу я голос, говорящий: «Отведите его для отдыха, пока не минет две недели, и затем он опять вернется: ведь Я хочу, чтобы он еще поборолся». И при этих словах я был погружен в глубокий и сладостнейший сон и не ведал, что происходит со мною, ибо подобно человеку, сладко спавшему целую ночь и поутру пробудившемуся, пребывал я в течение двух недель там, где Божий помысел повелел. А лицезрел я себя в прекрасном и предивном саду, и удивился я в душе своей и рассуждал, что же это было: «Жизнь моя протекала в Константинополе, а что я делаю здесь, не знаю». Не понимая, как в самом деле такое случилось со мной, и находясь в замешательстве, я вновь обратился к самому себе: «Вот, я стал по-настоящему безумен: мне было дано благословение от Бога, и я должен был славить и благодарить Его, я же сижу теперь и созерцаю это невиданное диво». Я чувствовал себя как будто лишенным плоти, ибо не сознавал, что на мне плоть. А хитон на мне был сверкающий, белоснежный и каменьями усыпанный, и радовался я сильно его красоте. И взглянул я на свой головной убор; был на мне венец, блистающий позолотою, сплетенный из всевозможных цветов. На ногах моих были сандалии, и пояс на мне был красного цвета, удивительно яркий. А воздух этого сада сиял неизъяснимым светом, переливаясь оттенками цветков розы. Благоухания, причудливо сменяющие друг друга, достигали ноздрей, веселя мои чувства. Словно царь, гулял я в Божьем саду и наслаждался, понимая, что блаженство мое – сверхчеловеческое.
Растения же Бог сотворил там многочисленные, не такие, как в этом мире, нет, но вечнозеленые и разнообразные, медоточивые, с высокой и нежной кроной, склоняющиеся друг к другу в волнообразном движении, несущие усладу, как от созерцания прозрачного неба, созданные для блаженных, обращающие душу к огню наслаждения, радости и веселья. И странно то, что все растения были разного вида и по разному прекрасны, и одним растениям были дарованы вечные и неувядающие цветы, а другим – только листья, для одних было установлено, чтобы они красовались плодами, у других же были и цветы, и листья, и сладость, и облик дивный, и плоды бесценные, восхитительные и бесподобные. А самое великое чудо заключалось в том, что птицы на деревьях, воробьи, цикады и другие прекрасные создания, златокрылые и белоснежные, пели и щебетали, сидя в листве, так что звучание их красивых и сладостных голосов было слышно вплоть до вершины небес. Птиц же этих я пытался разглядеть, и ум мой был в восхищении и восторге, ибо красота этих птиц была такой же дивной и величественной, как у роз, или у лилий, или у другого какого-нибудь вида цветов, который я мог бы назвать. И вот, пораженный в мыслях и уме красотою первой птицы, я вдруг увлекся другой, имеющей оперение и окраску иного вида и достоинства. А потом я увидел другую изысканную птицу. И была для меня великой радостью их песнь, несмолкающая и восхитительная. И кто же опишет странную и приводящую в трепет красоту того, что я видел там? Все эти прекрасные деревья были выстроены в ряд, словно один боевой строй за другим. О, сколь блаженна рука, взрастившая их!
И вот, продвигаясь снова и снова в глубь дивного сада, – ведь думал я, что больше не увижу тьму этого мира (ибо то, что здесь, – тьма в сравнении с тем, что там), – подошел я к просторному месту и вижу: вот великая река протекает посреди сада, безмятежно орошает все эти растения, омывая их корни. В ней же и прекрасные эти птицы находили свежесть, порхая вверх и вниз и непрерывно щебеча. А вокруг реки раскинулся виноградник, золотой листвой украшенный, ветви которого подобны светильнику или же первому камню, по слову рекшего: «Я краеугольный камень с острыми краями». Раскинулся же он по всему саду, отягощенный массивными и великолепными гроздьями, так что переплетением его ветвей были увенчаны и украшены растущие там деревья. Узрев такое, возликовал я в сердце своем, переносясь душою от страха к удивлению и от удивления к восторгу. И долго стоял я, безмолвный, вдыхая поток благовоний от этого ветра, так что мнил я, будто ангелы воскуряют фимиам пред Сыном Божьим на небесах.
Когда же этот ветер стих, услыхал я с запада звук другого ветра, внушающий мне непостижимое наслаждение, дуновение которого приносило пар, похожий на снег. И великолепие растущих там деревьев было наполнено дивным благоуханием, превосходящим все земные ароматы, так что я забыл о тех восхитительных чудесах, которые уже миновал и которыми насладился. Птицам же этим, с их щебетанием и пением воспламеняющих и ликующих песен, поразился я в уме своем: были ли это птицы или ангелы, Бог знает.
И опять появляется с севера другой сверхъестественный ветер, видом огненный, с сиянием, словно зарево на закате солнца. И когда он подул, мягко заволновались ослепительные те деревья. Дул же он, будоража спрятанный в деревьях аромат, так что я, став надолго безмолвным, вкушал негу и прелесть этого сладчайшего благовония, исходившего от ветра. Был я, однако, в страхе из-за невероятности происходящего, недоумевая, как столь прекрасное могло случиться со мною?
Наконец подоспел третий ветер. И когда внезапно наступила глубочайшая тишина, я немного продвинулся вперед, миновав ту реку. И как только я ступил на широкое то место, глядя на невыразимое богатство Вседержителя-Бога, в изобилии там собранное (я ведь и не знаю, как человеческими устами описать непостижимое богатство Господа); так вот, когда я, как уже сказал, приблизился к широкому месту этого сада и вглядывался в Святая Святых, вдруг снова подул весьма благоуханный ветер, будто бы с северной стороны, сладостный, как розы и лилии, а цветом – пурпурный, как фиалка. И качались эти растения, источая аромат, превосходящий миро и мускус, который проникал в сердце мое. И мнилось мне, будто очи мои были– то ли телесные, то ли духовные, Господь знает. Казалось же мне, что был я там без плоти своей, ибо не было в теле моем ни веса, ни желания, ни другого чего-нибудь из того, что свойственно моей плоти: и поразила меня мысль, будто я оказался здесь без своего тела знает только Бог, Которому ведомы сердца. И как только заволновалось необыкновенное множество этих растений от дуновения четвертого ветра, издавая звуки и приятную мелодию, снова поразительное благоухание и сладость проникли через ноздри мои».
Вот такие видимые свидетельства являл Господь возлюбленным чадам уже в нашем материальном бытии для укрепления надежды нашей в грядущем инобытии.
