Священномученик Иоанн Восторгов

ХРИСТИАНСТВО И СОЦИАЛИЗМ

(Публичныя чтенія въ Историч. Музеѣ въ г. Москвѣ въ 1906 году).

I.

Рѣчь о соціализмѣ и оцѣнку его съ христіанской точки зрѣнія мнѣ хочется начать напоминаніемъ одного завѣта апостольскаго, столь часто забываемаго въ наши дни въ христіанскомъ обществѣ, къ великому вреду всей нашей жизни. Завѣтъ этотъ таковъ: Припоминайте себѣ то время, когда вы были безъ Христа (Ефес. II, 11—12).

Нерѣдко приходится въ жизни видѣть случаи, когда страшное горе постигаетъ человѣка, когда ему приходится терпѣть горькія послѣдствія своихъ собственныхъ ошибокъ, заблужденій или прямого преступленія. Въ тяжкихъ ударахъ судьбы, въ этой неизбѣжной расплатѣ за грѣхъ, онъ начинаетъ видѣть карающій перстъ Божій, отрез­вляется, сознаетъ всю пагубность своего поведенія и вну­тренне онъ даетъ себѣ слово впредь совершенно измѣнить свою жизнь и начать ее по новому. Но вотъ проходить несчастье, наступаютъ опять ясные дни, — и нерѣдко человѣкъ забываетъ грозно-вразумительные опыты жизни, пе­режитые и выстраданные мысли и уроки, пережитыя скорбныя чувства раскаянія, забываетъ обѣты, которые самъ себѣ далъ нѣкогда подъ вліяніемъ отрезвляющихъ и тягостныхъ событій своего прошлаго. Опять онъ вступаетъ на путь легкомыслія, повторяетъ старыя ошибки и заблужденія, — и такъ до новаго несчастія, до новаго удара, который вызоветъ въ немъ еще большее самоосужденіе, а иногда и презрѣніе къ собственному безволію, къ неразумной и ничѣмъ неоправдываемой нравственной забывчи­вости и распущенности.

Но какое благодѣяніе окажетъ этому нравственно-забывчивому и легкомысленному человѣку тотъ его другъ, знакомый или просто добрый незнакомецъ, который въ минуту увлеченія его грѣхомъ, нака­нуне какого-либо необдуманнаго и рокового его шага, вдругъ придетъ къ нему или напишетъ прямое, правди­вое письмо и скажетъ: „Опомнись, другъ! припомни твои страданія въ прошломъ; смотри, ты повторяешь старыя гибельныя ошибки; будешь жалѣть; остановись, послушай моего предупреждающаго голоса; я не укорять, не бранить тебя хочу, я желаю тебѣ блага"... Подъ вліяніемъ такого слова можетъ случиться съ увлекающимся грѣшникомъ чудо нравственнаго перерожденія: вдругъ воскреснуть въ немъ съ необыкновенною силою пережитыя нѣкогда мысли, чувства, вдругъ оживутъ прежнія добрыя рѣшенія. Заду­мается онъ, — и можетъ удержаться отъ зла и преступленія.

Что бываетъ въ жизни отдѣльнаго человѣка, то мы наблюдаемъ иногда въ исторіи цѣлыхъ обществъ людскихъ и даже въ исторіи всего человѣчества. И оно за­блуждалось, и падало, страдало, стояло наканунѣ гибели; и оно подъ вліяніемъ страшныхъ послѣдствій зла и грѣха не разъ раскаивалось, потомъ снова и снова падало. Наконецъ, пришло оно къ такому состоянію, за которымъ уже не видѣлось спасенія: потерявъ вѣру въ Бога, въ истину и добро, ниспадшѣе въ бездну зла, преступленій, насилія и полнаго разстройства жизни, оно предалось полному отчаянію и было недостойно существованія; устами лучшихъ своихъ мудрецовъ, охваченное уныніемъ, тоской духовной и отчаяніемъ, оно видѣло исходъ для каждаго отдѣльнаго человѣка въ одномъ лишь самоубійствѣ...

Въ это страшное время, когда не видѣлось уже никакой помощи отъ лю­дей, когда сознано было полное ничтожество естественныхъ человѣческихъ силъ, явилась благодать Божія, спа­сительная всѣмъ человѣкамъ; тогда пришла кончина лѣта, и прислалъ Богъ Сына Своего Единороднаго, рождаемаго отъ Жены, да всыновленіе Богу пріимемъ.

Христосъ Спа­ситель ученіемъ Своимъ, жизнью, смертію и воскресеніемъ избавилъ міръ отъ гибели. И вотъ, когда человѣческія общества, забывши послѣ благодѣяній христіанства старыя пережитыя страданія и опасность гибели, хотятъ, по изобразительному слову апостола, уподобиться свиньѣ вы­мытой, которая снова лѣзетъ въ грязь (2Петр. II, 22),—въ такіе дни умѣстно съ воплемъ крѣпкимъ взывать всѣмъ и каждому: припоминайте себѣ время, когда вы были безъ Христа.

Много разъ до появленія Спасителя люди хотѣли и пытались устроить себѣ счастіе на землѣ, разорвавъ союзъ съ небомъ и забывая о Богѣ, о Его нравственномъ законѣ, о высшемъ предназначеніи человѣка.

Въ первый разъ въ раю сладости они склонили слухъ къ обольстительному слову діавола. Весь міръ былъ тогда открытъ для нихъ; все было дано имъ изобильно въ наслажденіе. Но захотѣлось людямъ быть яко бози, захотѣлось полной независимости отъ Божьяго закона, возстали они на Бога. Послѣдствія этого извѣстны: прежняго рая люди лишились, новаго не создали, не нашли, не получили. Страданія духа и тѣла, тоска и томленіе, муки и раскаянія, чувство отчужденности отъ Бога, влеченіе ко злу и новыя безконечныя паденія, новыя безконечныя муки совѣсти; трудъ, не какъ услада, а какъ проклятіе; лишенія, болѣзни и смерть, страхъ предъ этою смертью и уныніе — вотъ чѣмъ наполнилась жизнь людей, наслѣдственно получавшихъ отъ падшаго праотца грѣхъ первородный. Иго тяжко было на сынахъ Адама. Самъ Адамъ тогда же послѣ грѣхопаденія неминуемо погибъ бы въ отчаяніи, если бы Господь не обѣщалъ ему въ вѣкахъ грядущихъ Спасителя и Избавителя отъ грѣха, проклятія и вѣчной смерти.

Размножились потомъ люди, и скоро все свое вниманіе обратили на землю и совсѣмъ забыли о небѣ, пере­стали ждать и Спасителя; жизнь ихъ стала сплошнымъ преступленіемъ; по слову Библіи, воззрѣлъ на нихъ Гос­подь и сказалъ: не можетъ духъ Мой обитать въ этихъ людяхъ, ибо они — плоть.

Подавившихъ въ себѣ всѣ за­просы духа людей, переставшихъ быть людьми и обратив­шихся въ животныхъ, — Богъ истребилъ потопомъ.

Осталась праведная семья Ноя. Ему и потомству его снова подтвердилъ Богъ обѣщаніе о Спасителѣ. Опять размножились люди и опять рѣшили отградиться отъ Бога, устроить себѣ счастье безъ мысли о небѣ, о Богѣ, о Его законѣ; опять стали плотью. Начата безумная по горде­ливому замыслу постройка Вавилонской башни. Не повто­рилось потопа, но произошло смѣшеніе языковъ, и разо­шлись люди по всей землѣ, и рухнула ихъ нечестивая и богоборная затѣя. Искалъ потомъ человѣкъ счастья на всѣхъ путяхъ жизни, но богоборное начало отравило ему всѣ попытки къ счастію. Развивался человѣкъ умственно, побѣдоносно боролся съ природою, изобрѣталъ усовершенствованія и удобства жизни, строилъ города, основывалъ національныя, малыя царства и всемірныя государства, развивалъ науку, философію, искусства, торговлю, промыш­ленность, создавалъ всѣ виды общественнаго устройства, — все, что доселѣ человѣчество заимствуетъ у древняго міра, изумляясь предъ высотой его геніальныхъ представителей...

А счастье не только не приближалось къ человѣку, но все отдалялось отъ него.

Лишенія, болѣзни, старость, смерть; тоска духа, неудовлетворенная духовная жажда истиннаго богопознанія; преступленія и муки совѣсти, — все это оставалось: ничто не открывало завѣсы по ту сто­рону могилы и гроба, ничто не говорило о вѣчности, о союзѣ съ Богомъ, Вѣчною Истиною, Красотою и Блаженствомъ... Богоборное начало отравляло жизнь.

Богъ, однако, не оставлялъ людей. Въ народѣ, сохранившемъ Его откровеніе, пророки и Божьи избранники напоминали и проповѣдывали о томъ, что придетъ Изба­витель и Спаситель людей, Сынъ Божій по плоти. Въ народахъ языческихъ также не умирало совсѣмъ древнее обѣтованіе Бога о Спасителѣ: лучшіе мудрецы языческіе, созерцая все ничтожество и всю пустоту по виду блестя­щей жизни, видя разливъ зла, несчастія и страданій, тоже устремляли взоры къ будущему, и многіе изъ нихъ, какъ бы по вдохновенію свыше, говорили, что только Богъ, явившись на землю въ образѣ человѣка, избавить людей отъ бремени несчастья.

Мы уже видѣли, къ какому состоянію пришли люди ко времени явленія Іисуса Христа. Говорить подробно о томъ, что такое былъ міръ до Христа, чѣмъ онъ сталъ съ Его пришествіемъ и какимъ бы онъ былъ безъ Хри­ста, — говорить объ этомъ подробно и всесторонне недо­стало бы времени и силъ. Здѣсь умѣстно заключительное слово нашихъ Евангелій: ни самому міру вмѣстити пишемыхъ книгъ. Намъ довольно взять одну какую-либо сто­рону жизни.

Неизмѣримо вліяніе христіанства въ области собственно просвѣщенія разума человѣческаго въ вопросахъ о Богѣ, мірѣ и человѣкѣ, — въ вопросахъ, для которыхъ всегда открыть нашъ духъ и о которыхъ самые лучшіе мудрецы внѣ христіанства только гадали, составляя себѣ лишь смутныя понятія. Но не объ этомъ будетъ наша рѣчь. Отъ указанной возвышенной и неизмѣримой области мы спустимся въ область болѣе доступную и видную, къ отношеніямъ и складу жизни общественной: и здѣсь мы увидимъ величайшую побѣду побѣдившую міръ — святую вѣру нашу, увидимъ величайшую зиждительную и преобразующую силу христіанства, его благодѣянія для человѣчества въ прошломъ, настоящемъ и будущемъ.

Можно сказать, христіанство внесло обновленіе въ міръ и спасло его отъ окончательной гибели и разложенія однимъ краткимъ словомъ: Богъ любы есть (I Іоанн. IV, 16). И до Христа знали о нравственности, говорили о великодушіи, о правдѣ, о любви, но воистину только у Іисуса Христа, нашего Спасителя, эта заповѣдь о любви является въ полномъ смыслѣ заповѣдью новою, утвержден­ною на сущности внутренней жизни Самого Божества и на примѣрѣ воплощеннаго Бога-Искупителя. Никогда еще нравственныя начала не были утверждены такъ прочно и никогда въ будущемъ не получать они основанія болѣе твердаго и устойчиваго, каково ученіе Іисуса Христа.

Изъ этой новой заповѣди о любви, новой не по име­ни, а по существу, по внутреннему своему освященію, по исходному началу, основанію, изъ этой заповѣди любви, исходящей отъ Бога-Любви, выросла, растетъ и будетъ вѣчно возрастать новая жизнь для человѣчества. Уже оно было на краю гибели; уже оно задыхалось въ атмосферѣ невѣрія, сомнѣнія, эгоизма и ужасающей безнравственно­сти, утопало въ крови и слезахъ безчисленныхъ тысячъ рабовъ, угнетенныхъ и забитыхъ народовъ, гибло въ без­граничной и непроходимой пропасти, лежавшей во взаимныхъ отношеніяхъ отдѣльныхъ лицъ, сословій, племенъ, народовъ и государствъ, — и вотъ все было соединено и какъ бы спаяно небеснымъ началомъ любви, небеснымъ учрежденіемъ для земли, — учрежденіемъ вселенской Церкви, этого града и царства Божія, этой носительницы и хра­нительницы новаго завѣта Бога съ человѣчествомъ. Христіанство чрезъ это открыло путь къ мирнымъ отношеніямъ народовъ; христіанство постепеннымъ смягченіемъ сердецъ смягчило, а потомъ и вовсе уничтожило рабство, эту позорную язву, разъѣдающую весь организмъ древняго міра: христіанство собственно впервые создало семью въ истинномъ смыслѣ этого слова, создало высокимъ ученіемъ о святости семейнаго союза, который долженъ быть ближайшимъ образомъ царства Божія на землѣ, первымъ питомникомъ чадъ Божіихъ (Еф. IV, 4), и который поэтому долженъ утверждаться не на основѣ грубости, чувствен­ности, принужденія и страха, а на началахъ общей у мужа и жены религиозной вѣры, единыхъ упованій и духовныхъ стремленій, взаимной любви и преданности. Этимъ возвышено было значеніе женщины, которая изъ прихоти мужа, изъ рабыни, равной другимъ рабынямъ — женамъ, зависящей въ своемъ положеніи отъ каприза своего гос­подина, сдѣлалась членомъ семьи, матерью въ высшемъ и лучшемъ значеніи слова, и даже болѣе — вдохновителемъ духовной, нравственно-религіозной жизни семейства.

Вмѣстѣ съ этимъ возвысилось и значеніе дѣтей, благословенія въ брачномъ союзѣ, этихъ будущихъ носи­телей царства Божія, членовъ великаго тѣла — Церкви Христовой, слѣдовательно, — продолжателей того великаго нравственнаго процесса, — нравственнаго оздоровленія и возвышенія человѣчества, которому начало положилъ глава Церкви — Христосъ. И какая бодрящая вѣра въ добро, вѣра въ людей, вѣра въ свѣтлыя судьбы мiра принесена Христомъ на землю, на мѣсто мрачнаго отчаянія и сомнѣнія языческаго! Какое возвышенное представленіе о цѣнѣ человѣческой природы, какая свѣтлая любовь къ жизни дана на мѣсто презрѣнія къ ней, доходящаго до сознательнаго самоубійства, возводимаго въ язычествѣ на степень добро­детели!

Но и самая смерть, при свѣтѣ христіанства, перестала быть для человѣка мрачною загадкою; болѣзни, недостат­ки, несовершенства жизни получили высшее объясненіе, и вмѣсто тупого и безсмысленнаго чисто - животнаго подчиненія имъ, — что мы видимъ у невѣрія и язычества, — они осмыслены въ христiанскомъ терпѣніи, указавшемъ для нихъ высшія нравственныя цѣли, ведущія къ воспитанію духа въ человѣкѣ, къ счастью и блаженству.

Въ дальнѣйшемъ вліяніи своемъ на жизнь человѣчества христіанство, какъ религія Бога любви, проникло туда, гдѣ всего болѣе проявлялась жестокость древняго государства и общества, — къ разнымъ несчастливцамъ, которые сделались такими отъ природы, по собственной винѣ или отъ стеченія неблагопріятныхъ внѣшнихъ обстоятельствъ, — къ людямъ голоднымъ, нагимъ, безпріютнымъ, убогимъ, калѣкамъ, къ рабамъ, влачившимъ безпросвѣтную жизнь, къ преступникамъ, страдающимъ въ заключеніи и ссылкѣ. На всѣхъ такихъ несчастныхъ людей древній міръ смотрѣлъ съ равнодушіемъ и нескрываемымъ презрѣніемъ, какъ на людей, заклейменныхъ печатью проклятія и отверженія, страдавшихъ отъ слѣпого жестокаго и неумолимаго рока, этого собственно единаго и страшнаго бога язычества, борьба съ которымъ признава­лась никому не подъ силу.

Самое состраданіе къ несчастнымъ для гордаго рим­лянина или благороднаго философа казалось непрости­тельною слабостью души. Если въ христіанствѣ блаженны нищіе духомъ, кроткіе, плачущіе, милостивые, ибо ихъ есть царство небесное,—то въ язычествѣ исповѣдывалось иное: блаженны сильные, владѣющіе, храбрые, неумолимо-жестокіе, ибо они, побѣдивъ и подавивъ въ борьбѣ слабыхъ, получать царство земное... Христіанство явилось предъ человѣчествомъ съ особымъ усиленнымъ и настойчивымъ ходатайствомъ за всѣхъ несчастныхъ; оно на­учило видѣть въ нихъ дѣтей Божіихъ, равно со всѣми призываемыхъ ко Христу и часто нравственно высшихъ и болѣе достойныхъ, чѣмъ сильные міра; среди нихъ христіанство видѣло Самого Христа, выросшаго въ бѣдности и неизвѣстности, занимавшагося трудами простого плот­ника, невинно осужденнаго потомъ на самую позорную казнь; имъ, этимъ несчастливцамъ, слѣдуя завѣту Спаси­теля, христіанство по преимуществу усвоило названіе меныпихъ братій, и милость къ нимъ отнесло къ Самому Христу (Мѳ. XXV, 40). И вотъ, во имя любви христиан­ской стали воздвигаться въ мірѣ невиданныя и неслыханныя дотолѣ благотворительный и просвѣтительныя учрежденія, богадѣльни, больницы, страннопріимницы, благотворительныя братства и союзы, пріюты, школы; свѣтъ и теплота любви христіанской стали проникать въ самые дома заключенія преступниковъ, на мѣста ихъ наказанія и ссылокъ, смягчая законы, измѣняя взгляды на преступ­ность, давая всѣмъ право защиты, отмѣняя жестокія казни и пытки; подъ вліяніемъ христіанства стали, наконецъ, возможны примѣры сотенъ и тысячъ такихъ подвижниковъ, которые во имя ближнихъ отказались отъ радостей личной жизни и начали съ того, что роздали все имуще­ство бѣднымъ,—съ того, что древній міръ назвалъ бы глупостью или сумасшествіемъ. Проповѣдано было и осу­ществлено самое великое и единственно цѣнное равенство всѣхъ людей, — равенство религіозно-нравственное: всѣ люди одинаково сотворены и сдѣлались грѣшны; одинаково ода­рены безсмертною душою, одинаково искуплены Христомъ и одинаково спасаются для вѣчной жизни Его благодатію, при всѣхъ разнообразныхъ условіяхъ и положеніяхъ земной жизни.

Конечно, воодушевленіе первыхъ христіанъ съ теченіемъ времени понизилось; такъ и деревцо и трава въ первые дни появленія ихъ ростка на свѣтъ растутъ го­раздо быстрѣе, чѣмъ въ дальнѣйшее время зрѣлости. Но, несомнѣнно, и донынѣ продолжается незримый процессъ постепеннаго измѣненія и смягченія въ человѣчествѣ понятій, нравовъ, взаимныхъ отношенiй, самыхъ законовъ и учрежденій государственныхъ, — и все это подъ вліяніемъ христіанства.

Это сила не земная, это дерево не отъ зем­ного сѣмени, и поэтому для его роста нѣтъ остановки: царствію его не будетъ конца. Но ростъ его медленный, хотя и неуклонный; это зависитъ отъ того, что процессъ перерожденія человѣчества есть процессъ духовный, нрав­ственный, свободный, а не матеріальный, не механиче­скiй это развитіе живого тѣла извнутри, а не увеличеніе мертваго матеріала — желѣза, камня или песку — извнѣ. Не нужно поэтому безнадежно смущаться видомъ человѣческаго невѣжества, безнравственности или себялюбія.

Конечно, нѣтъ и теперь ни одного народа, ни одного общества, въ которомъ бы во всей полнотѣ и жиз­ненности осуществилось великое начало любви христіанской; конечно, и доселѣ среди христіанскихъ народовъ повторяются такія явленія и поддерживаются такія отношенія, которыя напоминаютъ собою жестокость и звѣрства древняго міра. Правда живетъ рядомъ съ неправдою, до­бро со зломъ. Таковъ законъ нравственной свободы; тако­вы ея послѣдствія; такова и воля Божія. Только въ царство Божіе небесное не войдетъ ничто нечистое, только на но­вой землѣ и на новомъ небѣ, которыхъ мы, по обѣтованію Божію, чаемъ, т.е. ожидаемъ, будетъ жить вѣчная правда (2 Петр. Ш, 13). Но и на землѣ она все-таки без­ прерывно возрастаетъ подъ вліяніемъ христіанства.

Евангеліе Свое Христосъ Спаситель сравниваетъ съ закваскою въ тѣстѣ (Мѳ. Ш, 33): путемъ медленнымъ, но постояннымъ и неуклоннымъ оно проходить въ тѣло человѣчества, пока не подниметъ его все. Христіанство не окон­чило своей задачи въ мірѣ: его назначеніе и понынѣ состоитъ въ томъ, чтобы внутренно очищать, возвышать и преобразовывать человѣчество до тѣхъ поръ, пока на землѣ будетъ оставаться человѣчество. Все познается лучше всего путемъ сравненія. Сравнивая то, что было до Христа, съ тѣмъ, что сталось послѣ Него, смотря на этотъ величайшій мирный переворотъ въ человѣчествѣ, который совершило христіанство, мы можемъ съ полною вѣрой, надеждой и любовію отдаться Христу и Его цар­ству. Здѣсь наше личное спасеніе, здѣсь же основа, един­ственная основа для прогресса жизни общественной и го­сударственной. Мы знаемъ, что въ наше время люди, по вѣрѣ даже чуждые христіанству, невольно и безсознательно исповѣдуютъ его законы и проводятъ ихъ въ жизнь, если желаютъ блага этой жизни: и они говорятъ о люб­ви, о справедливости, о самоотверженіи, о служеніи ближнимъ[1]. Такъ солнце свѣтитъ и невидное за облаками; ма­ло того, и зашедши на западъ, оно и въ сумеркахъ, и да­же ночью чрезъ луну продолжаетъ намъ свѣтить отраженнымъ свѣтомъ. Но люди склонны забывать объ этомъ благотворномъ свѣтѣ. Въ нашъ вѣкъ и на нашихъ глазахъ, увлекая множество людей, повторяются древнія попытки создать человѣческое счастье и устройство человѣческой жизни внѣ Бога и Христа, внѣ Его закона нравственна­го; опять на началахъ богоборныхъ, чисто плотскихъ и мірскихъ желаютъ объединить все человѣчество.

Снова воздвигается башня до небесъ, снова повто­ряется страшная исторія Вавилона. На языкѣ современно­сти этотъ новый Вавилонъ называется соцiализмомъ. Къ его оцѣнкѣ съ христіанской точки зрѣнія мы и приступимъ въ слѣдующемъ нашемъ чтеніи.

II.

„Пролетаріи всѣхъ странъ, соединяйтесь!" Соціализмъ возвѣщаетъ вамъ новое „евангеліе": „вы — скала, на кото­рой зиждется церковь настоящаго и будущаго"; вамъ обѣщаютъ „готовое уже счастье"; путь къ нему — „борьба не на животъ, а на смерть" съ капиталомъ и его владете­лями — буржуа. „Въ борьбѣ обрѣтешь ты право свое", а по окончаніи ея, — „отрѣшишься отъ ветхаго міра", „освобо­дишься отъ докучливыхъ и надоѣвшихъ словъ всякой религіозной морали", надъ тобою взойдетъ „солнце счастья въ царствѣ святого труда", въ которомъ у всѣхъ будетъ все общее и каждый будетъ обезпеченъ всѣмъ необходимымъ въ равной долѣ со всѣми: пищей, питьемъ, одеж­дой и жилищемъ.

Вотъ какой великій переворотъ долженъ совершить въ мірѣ пролетарій! Вотъ что обѣщаетъ ему соціализмъ.

Все это мы приводимъ и беремъ изъ десятковъ и сотенъ тѣхъ маленькихъ книжечекъ и брошюрокъ, которыми теперь заполненъ нашъ книжный рынокъ. Удивляться ну­жно, сколько труда, средствъ и усилій тратится для изданія и распространенiя всѣхъ этихъ брошюрокъ въ разноцвѣтныхъ, а больше въ кровавокрасныхъ оберткахъ, и откуда для этого берутся деньги!...

Осенью и зимою памятнаго 1905 года я проѣхалъ чрезъ всю Сибирь по желѣзной дорогѣ отъ Хабаровска до Владивостока и отъ Вла­дивостока чрезъ Харбинъ, Читу, Иркутскъ, Томскъ — до Мо­сквы и Петербурга. Была забастовка; въ разныхъ мѣстахъ двигались медленно по желѣзной дорогѣ запасные солда­ты, возвращаясь съ войны; ѣхали группы мастеровыхъ, всякаго рода рабочихъ. На большихъ станціяхъ, при долговременныхъ, цѣлыми часами и днями, остановкахъ, я увидѣлъ странное явленіе: откуда-то непостижимымъ чудомъ появлялись сотни упомянутыхъ брошюрокъ; ихъ пря­мо выбрасывала чья-то невидимая рука въ вагоны; тутъ и Лассаль, тутъ и Бебель, Энгельсъ, Лафаргъ, Гедъ, Де­стре, Шиппель, Менгеръ, Марксъ, Браке, Пернерстоферъ и т. д. и т. д. — цѣлый безконечный рядъ иностранныхъ пи­сателей.

Читаешь: соціализмъ, соціалъ-демократія, марксизмъ, коллективизмъ, коммунизмъ, теоріи цѣнностей, экономическія теоріи, капитализмъ, эксплоатація, коммуна, націонализація, экспропріація и т. д. и т. д. — цѣлыя тучи иностранныхъ словъ и выраженій. Беру и я, читаю эти книжечки. Человѣкъ и я не безъ образованія; кое-чему учился, кое-что читалъ, самъ думалъ и кое-что писалъ. Читаю книжечки и, признаюсь, многаго не пойму, а мно­гое понимаю лишь съ трудомъ и напряженіемъ: за этими рядами иностранныхъ словъ съ трудомъ улавливаю мысль; еще хуже чувствую себя при разныхъ цифровыхъ выкладкахъ хозяйства, фабричной производительности. Все это не наше, чужое; все это взято изъ жизни, для насъ со­вершенно непонятной. Читаю и вижу: безъ конца разсужденія о рабочихъ, о фабрикахъ, о заводахъ, и все это въ Англіи, Бельгіи, Франціи и особенно въ Германіи. Вспо­минаю и соображаю: вѣдь въ Германіи изъ 60 милліоновъ населенія до 40 милліоновъ принадлежитъ къ рабочему классу, который живетъ фабриками; понятно, что тамъ весь интересъ вращается около ихъ жизни. А у насъ въ Россіи изъ 130 милліоновъ теперь только 2 милліона ра­бочихъ, а 10 лѣтъ назадъ ихъ было всего 800,000; все прочее населеніе у насъ — это простое, скажу больше, — „свя­тое" наше трудовое крестьянство. О немъ ничего не на­хожу въ книжечкахъ.

Соображаю, что въ Англіи крестья­не совсѣмъ не имѣютъ ни клочка собственной земли, что въ Германіи населеніе въ 16 разъ гуще, чѣмъ въ Россіи, что тамъ все это населеніе живетъ на небольшомъ сравни­тельно протяженіи земли, съ одинаковымъ климатомъ, поч­вою, одного племени...

А въ Россіи отъ Камчатки до Вар­шавы, отъ Архангельска до границъ Турціи и Персіи — какое разнообразіе! Какъ его усчитать, какъ его уравнять! Сколько здѣсь нужно труда, знаній, пока все изучишь и все при­ведешь въ порядокъ! Ясно, что всѣ выводы изъ жизни далекихъ и чужихъ намъ странъ, всѣ законы рабочей жизни при нашемъ климатѣ, при нашихъ условіяхъ и особенностяхъ жизни совершенно для Россіи непримѣнимы... Читаю далѣе, и вижу прямое издевательство надъ вѣрою, а въ книжечкѣ за 5 коп.

„Христіанство и соціализмъ" Бебеля насмѣшки надъ Христомъ, глумленіе надъ Евангеліемъ, надъ таинствами, храмами, духовенствомъ. То же самое въ многочисленныхъ книжечкахъ Каутскаго, Моста и друг. Все опять пестритъ иностранными словами, науч­ными выраженіями.

Но что это я вижу? Предо мною запасные; русскіе рабочіе. Читаютъ и они, а нѣкоторые по безграмотности только слушаютъ чтеніе всѣхъ этихъ красныхъ книжечекъ. Удивляюсь я, какъ они могутъ понимать всю на­писанную тамъ такими непонятными словами премудрость. Рѣшительно я убѣжденъ, что 3/4всѣхъ такихъ читателей совершенно ничего не понимаютъ изъ прочитаннаго. Но вотъ вижу, что появляются то здѣсь, то тамъ какія-то личности, объясняющія написаннное въ книжкахъ. Удив­ляюсь, почему, на какія средства разбрасываются даромъ эти книжечки. А средства нужны не малыя, ибо перевидалъ я этихъ книжекъ на протяженіи десяти тысячъ верстъ великое множество. Но еще болѣе удивляюсь тому дѣйствію, которое производить чтеніе: обычно благодуш­ные наши солдаты прямо неузнаваемы: лица и глаза озлобленные; они врываются въ вокзалы, разбиваютъ бу­феты, отнимаютъ у женщинъ, пришедшихъ къ поѣзду для продажи съѣстныхъ припасовъ, ихъ незатѣйливый товаръ; не пускаютъ поѣзда, отнимаютъ локомотивы; бьютъ вагоны, бьютъ станціонныя зданія.

Непонятно и то, что, читая и слушая безбожныя книжки, призывы покончить съ вѣрою, со Христомъ, съ храмами, съ духовенствомъ, эти простые русскіе люди меня все же зовутъ батюшкой; во многихъ мѣстахъ подходятъ подъ благословеніе, съ виноватыми глазами проходятъ торопливо мимо; около иной церкви вдругъ пере­крестятся. Въ одномъ придорожномъ губернскомъ городѣ, на отдаленномъ вокзалѣ, утромъ иду я въ церковь къ ранней обѣднѣ: обширный храмъ, — и весь онъ переполненъ и рабочими и солдатами, имѣвшими здѣсь остановку. Спрашиваю батюшку о настроеніи рабочихъ; оказывается, огромное большинство — „соціалъ-демократы", всѣ пропи­таны этими самыми дешевенькими книжками въ красныхъ оберткахъ. Спрашиваю далѣе: какъ же они относятся къ религіи, къ церкви, къ вамъ, батюшки? „А вотъ сами видели,-отвѣчаетъ священникъ, — въ церковь ходятъ, говѣютъ и все прочее".

Пришлось мнѣ глубоко задуматься надъ этимъ явленіемъ. Что-то странное и противорѣчивое видѣлось мнѣ во всемъ томъ, что я наблюдалъ и видѣлъ. И еще: стыдно мнѣ стало за себя и мнѣ подобныхъ. Столько книжекъ, производящихъ озлобленіе, и ни одной съ нашей стороны, производящей умиротвореніе. И, наконецъ, невольно я спрашивалъ себя: въ чемъ тайна всего этого вліянія непонятныхъ или малопонятныхъ книжекъ чужихъ авторовъ, говорящихъ о чужой и непонятной жизни?

И отвѣтъ я вамъ скажу съ полной искренностью: тайна эта въ томъ, что въ соціализмѣ много своей соб­ственной правды, жизненной правды, много такого, что не­посредственно понятно бѣдному, простому рабочему и крестьянину, что наболѣло у него на сердцѣ. Правда, что на свѣтѣ много недостатковъ и несовершенства; правда, что трудолюбивый рабочій часто голодаетъ, а работодатель-капиталистъ живетъ и роскошествуетъ; правда, что крестьянинъ-пахарь бьется на своей землицѣ и часто не накормить ни себя, ни семьи, а землевладѣлецъ живетъ только арендою своей земли и, не зная труда и изнури­тельной нужды, предается покою, а иногда лѣни, а то и безумному разврату и прожиганію жизни. Все это жесто­кая правда. И то правда, что трудящіеся и малоимущіе классы народа несутъ налоги на государственныя нужды не въ должной равномѣрности съ богачами, что они не обезпечены на случай старости и болѣзни, что они необразованы, что сама религія, по ихъ невѣжеству, пред­ставляется имъ только со стороны обряда, а не со стороны своей духовной, возвышенной, преобразующей. И, конечно, все это надо бы передѣлать, переустроить, надо бы дать торжество правдѣ, надо бы дать всѣмъ трудя­щимся и обремененнымъ, всѣмъ униженнымъ и оскорбленнымъ выходъ къ достойному существованію, человѣческому, а не звѣриному. Бѣдность-то, конечно, не порокъ, но нищета уже часто близка къ пороку, — къ озлобленію, къ животному чувству насилія, ненависти, къ забвенію о всѣхъ нуждахъ и запросахъ души. И вотъ почему, когда заговорятъ обо всемъ этомъ простому человѣку, онъ, какъ я видѣлъ среди запасныхъ солдатъ и рабочихъ, сразу за­горится нехорошимъ огнемъ; не понимая книжекъ, которыя ему подсовываютъ, онъ чувствуетъ это единственное и ему понятное: что онъ бѣденъ, голоденъ, что онъ обиженъ...

Съ полною откровенностью и искренностью мы отмѣчаемъ предъ вами эту правду соціализма. Но только здѣсь она и вся. Больше въ немъ правды никакой нѣтъ. Всѣ дальнѣйшія разсужденія соціализма о томъ, какъ по­лучились несовершенства жизни, отчего они зависятъ, и особенно о томъ, какими средствами ихъ исправить и пе­ределать, — все это одна сплошная неправда. Это все равно, какъ если бы два доктора стояли около одного и того же больного; страданія больного они видятъ, видятъ, въ чемъ именно они состоятъ, но въ вопросѣ о томъ, какая при­чина породила болѣзнь, и особенно о томъ, чѣмъ ее лѣчить, — они расходятся до полной противоположности. Болитъ, напримѣръ, голова у больного. Оба врача признали болѣзнь; но одинъ говорить, что голова болитъ отъ нервнаго разстройства, и даетъ ему соотвѣтственное лѣкарство, а другой увѣряетъ, что причина болѣзни — угаръ, и сколько ни лѣчи больного, пока не выведешь его на свѣжій воздухъ изъ угарнаго помѣщенія, ничего добраго для его здоровья не будетъ. Эти врачи: соціализмъ и христіанство.

Спросите: неужели такъ они расходятся между со­бою? Неужели нельзя быть вѣрующимъ христіаниномъ и вмѣстѣ съ тѣмъ социалъ-демократомъ? Неужели правда, что единеніе пролетаріевъ всѣхъ странъ, ихъ борьба противъ зла и угнетенія, стремленіе къ справедливости и равенству, стремленіе дать рабочимъ достаточный, умѣренный, а не чрезмѣрный трудъ, справедливый и до­статочный заработокъ, — неужели все это противно хри­стианству? Развѣ оно стоитъ на сторонѣ угнетателей, на сторонѣ тѣхъ, которые купаются въ золотѣ, утопаютъ въ нѣгѣ и развратѣ и пьютъ беззаконіе, какъ воду?

Вотъ здѣсь-то и великое искушеніе для русскаго православнаго человѣка. Есть истины, и есть такъ-называемыя полуистины: это когда по наружности и по первому впечатлѣнію мысль представляется и правдивою и нрав­ственною, а по существу — она вредная или губительная. Такъ ядъ можно завернуть въ подслащенную и позоло­ченную пилюлю. Вѣдь Каинъ звалъ брата своего Авеля въ поле погулять: невинное занятіе, окончившееся братоубійствомъ. Вѣдь Адамъ и Ева захотѣли знать добро и зло, когда коснулись древа запрещеннаго, а вышла изъ того пагуба всего человѣчества. Вѣдь ребенокъ на рукахъ у матери тянется къ свѣчѣ на столѣ или къ кипящему самовару; свѣчу онъ хочетъ взять въ ротъ, а самоваръ обнять ручками. Желаніе невинное, но едва ли мать ему его разрѣшитъ.

И соціализмъ представляется именно такою полуисти­ной. Русскіе люди охотно къ нему прислушиваются и не догадываются, что соціализмъ подъ собою не имѣетъ ни­какой истинно человѣческой и нравственной основы, а съ христіанствомъ онъ въ прямой и открытой враждѣ. Слѣдовать ему и слушать его — это продавать душу діаволу за обѣщанія сытости и хлѣба. Руководители соціализма его безбожія и не скрываютъ; они открыто говорить и пишутъ о томъ, что соціализмъ не признаетъ никакой религіи и совершенно отрицаетъ христіанство. А мы хорошо знаемъ, что изъ такого источника никоимъ образомъ не можетъ быть дано человѣку истиннаго счастья. Но кто же читаетъ и понимаетъ всѣ эти ихъ книжки, написан­ныя туманнымъ языкомъ, со множествомъ иностранныхъ словъ и описывающія жизнь то германскихъ, то англійскихъ рабочихъ? Всѣмъ ясно одно: соціализмъ обѣщаетъ хлѣбъ, одежду, жилище; соціализмъ обѣщаетъ сытую жизнь. Это заворожить можетъ бѣдняка и голоднаго, зату­манить страдальца, и онъ идетъ впередъ, все забывши, ни на что не обращая вниманія. Но остановись, несчаст­ный! Развѣ уже ничего, кромѣ сытости, нѣтъ, ничего не осталось и ни въ чемъ человѣкъ больше не нуждается?

Такъ можетъ разсуждать единичный озлобленный го­лодный человѣкъ, забывшій подъ вліяніемъ мукъ голода все на свѣтѣ. И мы не осуждаемъ его: онъ боленъ, онъ несчастенъ, онъ неспособенъ къ здравому и спокойному разсужденію. Но не можетъ такъ разсуждать цѣлый народъ, если онъ не обезумѣлъ и не вырождается. Вотъ почему соціализмъ предъ массами народа умалчиваетъ о религіи, о христіанствѣ, или о своей озлобленной враждѣ къ нимъ говорить языкомъ, мало понятнымъ народу. Мало того, — руководители соціализма и его защитники не прочь иногда даже сослаться на христіанство, чтобы при­влечь къ себѣ и вѣрующихъ, чтобы, по слову Евангелія, если возможно, „прельстить избранныхъ"...

Особенно считаютъ нужнымъ временно умолчать о богоборности своего ученія вожди соціализма именно въ Россіи, гдѣ народъ еще преданъ вѣрѣ, гдѣ между цер­ковью и народомъ не образовалось пропасти, гдѣ пастыри и пасомые во всю тысячелѣтнюю исторію государства вмѣстѣ молились, терпѣли, бѣдствовали, голодали, стра­дали, вмѣстѣ подчинялись помѣщичьему праву; гдѣ и доныне въ огромномъ числѣ русскихъ селъ и деревень па­стыри и пасомые работаютъ на одной и той же землѣ и по обстановкѣ жизни мало различаются другъ отъ друга. Жизнь русскаго народа вся ушла въ религію; въ ней даже политическія и государственныя настроенія и направленія до самаго послѣдняго времени окрашивались чаще всего въ религіозную окраску и выражались не въ видѣ политическихъ партій, какъ это мы видимъ среди народовъ Европы, а въ видѣ религіозныхъ сектъ. Поэтому и соціализму, въ цѣляхъ удобнѣйшаго распространенія, некото­рые его усердные распространители желаютъ придать въ Россіи религіозный характеръ. Даже въ трудахъ русскихъ ученыхъ экономистовъ, въ той или другой мѣрѣ раздѣляющихъ воззрѣнія соціализма, послѣдній всегда оцени­вается и съ нравственной точки зрѣнія и чуждъ той гру­бой, сухой и прямолинейной жестокости, которую мы встрѣчаемъ у заграничныхъ научныхъ истолкователей и проповѣдниковъ его (Иванюковъ, Исаевъ, Коссовскій, Чупровъ, Сѣверцевъ, Зиберъ, Ярицкій и друг., не говоря уже о гр. Л. Н. Толстомъ). Мнѣ положительно извѣстно, что и здѣсь, въ Москвѣ, есть лица, которыя исповѣдуютъ соціализмъ среди рабочихъ именно, какъ религіозную секту. Это не новость. На югѣ Россіи такія попытки не разъ бывали въ средѣ нѣкоторыхъ сектъ штундизма и молоканства.

Вотъ почему мы должны разсмотрѣть соціализмъ съ христиан­ской точки зрѣнія и, главнымъ образомъ, на ней остано­виться, въ значительно меньшей степени касаясь собствен­но того, возможно ли вообще и удобопримѣнимо ли общеніе имуществъ, передѣлъ земли, капиталовъ, фабрикъ, машинъ, товаровъ, желѣзныхъ дорогъ и проч. Экономи­ческая, политическая и государственная точка зрѣнія на соціализмъ все-таки имѣетъ второстепенное значеніе, срав­нительно съ главной и основной — религіозно-нравственной и философской. Разъ съ этой послѣдней точки зрѣнія соціализмъ несостоятеленъ, то, очевидно, и съ другихъ сторонъ, въ практическомъ отношеніи, его цѣнность не можетъ быть высокою.

III.

Съ полнымъ убѣжденіемъ и опираясь на множество совершенно достовѣрныхъ и неопровержимыхъ доказа­тельствъ, мы должны заявить, что соціализмъ вообще не признаетъ никакой религіи, слѣдовательно, совершенно отрицаетъ и христианство. Къ послѣднему ужъ потому онъ относится враждебно, что первыми и главными вож­дями соціализма были и доселѣ состоять евреи: Лассаль, Марксъ, Бебель, Энгельсъ, Каутскій и друг.

Чтобы подтвердить сказанное, можно было бы приво­дить безъ конца выдержки изъ разныхъ соціалистическихъ брошюръ, истолковывая каждое отдѣльное выраженіе, по­тому что, какъ и выше мною замѣчено, названныя бро­шюры такъ запутанно и неясно излагаютъ мысли о томъ или другомъ предметѣ, что не всегда сразу за скорлупою вскроешь ихъ настоящее зерно. Я остановлюсь только на главныхъ соціалистическихъ писателяхъ. Предъ нами Лас­саль и его въ своемъ родѣ знаменитая рѣчь: „Программа работниковъ"; предъ нами изложеніе взглядовъ Лассаля въ біографіи его, написанной Бернштейномъ[2].

Уже тогда, 50 лѣтъ тому назадъ, когда соціалъ-демократія дѣлала только первые зачаточные успѣхи въ средѣ германскихъ рабочихъ, она въ устахъ Лассаля явно обнаружила себя безбожной. Лассаль, напримѣръ, издѣвается надъ мыслію о безсмертіи, и на этомъ основаніи отрицаетъ право соб­ственника дѣлать завѣщаніе; онъ смѣется надъ Евангеліемъ Христа; ученіе соціализма онъ называетъ новымъ евангеліемъ; онъ отрицаетъ Церковь Христову и именемъ новой церкви называетъ рабочій пролетаріатъ. Намекая на извѣстныя слова Іисуса Христа о созданіи Церкви на скалѣ вѣры, о ея неодолѣнности вратами ада, онъ обра­щается къ рабочимъ съ такими словами: „Вы — скала, на которой созиждется церковь настоящаго". Самую нрав­ственность, о которой въ упоминаемой рѣчи Лассаль го­воритъ такъ горячо, онъ понимаетъ, какъ условное согласіе большинства людей въ данное время считать то или другое дѣяніе нравственнымъ или безнравственнымъ. Такимъ образомъ, нравственное и безнравственное, добро и зло условны. Это надо хорошо запомнить: это многое объ­яснить. „Мы не вѣримъ въ возможность передѣлать человѣчество путемъ религіозныхъ или свѣтскихъ моральныхъ проповѣдей", — говорить П. Лафаргъ. „Ихъ Богъ", „вашъ Христосъ" — постоянно слышится въ устахъ его, а равно и другихъ вождей социализма, когда приходится говорить съ христіанами или о христіанахъ; ясно, что Богъ и Хри­стосъ — для нихъ нѣчто совершенно чуждое. „Католическіе господа работодатели забываютъ, что всемогущій Господь тоже почувствовалъ необходимость въ отдыхѣ послѣ 6 дней работы", — такъ кощунственно отзывается Лафаргъ о Богѣ въ своей книжечкѣ: „За и противъ коммунизма". Соціалъ - демократъ Ферри прямо говорить: „Новѣйшія научныя исторіи (?) необходимо приводить къ отрицанію Бога". Подумаешь, право, какой счастливецъ Ферри: во­плотить и поглотилъ всю науку, всѣ „новѣйшія научныя исторіи", и съ легкостью рѣшаетъ вопросъ о Богѣ, вопросъ единственный и міровой... Выходить, что вѣрующіе ученые: Пастеръ, Дюбуа-Реймондъ, Гельмгольцъ и другіе — это уже не ученые! Только одинъ Ферри ученъ, вмѣстѣ со своими послѣдователями соціалистами, хотя о соціалистахъ нужно замѣтить, что именно въ наукѣ-то они и не сильны[3].

Правда, въ знаменитой соціалистической программѣ на Эрфуртскомъ конгрессѣ 1891 г. Ферри заявляетъ, что „религія — частное дѣло". Но это только тонъ пренебреженія послѣ приведенныхъ выше его словъ. Больше того: это только такъ-называемый „тактическій пріемъ" соціалистической партіи въ Германіи, разсчитанный на привле­ченiе крестьянъ въ ряды партіи. И все-таки на томъ же съѣздѣ запрещено общественную собственность употреблять на церковныя нужды, а на другомъ съѣздѣ выражено желаніе, чтобы „въ виду боевого положенія, занимаемаго соціалъ-демократіей по отношенію къ церкви, члены ея не занимали почетныхъ церковныхъ должностей". Но даже и такое проявленіе терпимости Вандервельдъ горячо осуждаетъ и требуетъ полнаго „пораженія старыхъ религіозныхъ вѣрованій" и замѣны ихъ „цѣлостнымъ и систематическимъ ученіемъ соціализма". Къ этому выводу Ван­дервельдъ приходитъ потому, что понимаетъ, какъ глу­боко вліяетъ религія на жизнь людей. Вопреки легкомы­сленному увѣренію многихъ учителей соціализма, какъ, напримѣръ, даже его главы — г. Бебеля, Вандервельдъ признаетъ „глубокое воздѣйствіе религіи на соціальную жизнь". Это явленіе онъ объявляетъ вреднымъ: „во имя откровенія, говорить онъ, религія заставляетъ принимать обще­ственную мораль, правила которой рѣшительно противорѣчатъ земнымъ интересамъ бѣдняковъ".

Но чтобы яснѣе и систематичнѣе ознакомиться съ воззрѣніями социализма въ религіозной области, мы по­дробнее остановимся на брошюркѣ Бебеля, этого вождя нынѣшней соціалъ-демократіи въ Гермаиіи. Брошюрка эта, цѣною 5 копѣекъ, очевидно, разсчитанная на самое широ­кое распространеніе, носитъ названіе „Христіанство и соціализмъ".

Прослѣдимъ ее страница за страницею.

„Религія, по мнѣнію Бебеля, есть не иное что, какъ предразсудокъ (стр. 9); христіанство не выше, а часто и ниже другихъ религій, а Христосъ не выше Будды, Конфуція, Магомета; христіане — это глупцы, желаюшіе у цер­кви купить спасеніе души. Христіанскіе догматы заим­ствованы христіанствомъ отъ буддизма; подобно всѣмъ другимъ религіямъ, и христіанство есть созданіе человѣка (стр. 10), особенно ловкихъ жрецовъ. Религія вытекаетъ изъ невѣжества и изъ страха предъ природою; изъ страха предъ врагами-поработителями вышла вѣра въ Мессію у евреевъ, которые потомъ создали христіанство (стр. 11). Христіанство — даже не лучшая и не совершеннѣйшая изъ религій; оно и образовалось не сразу. Только въ IV вѣкѣ будто бы Іисуса Христа признали Богомъ; только въ IV же вѣкѣ признали Троицу, установили крещеніе, а о причащеніи даже и въ это время еще не упоминается".

Нужно просто нарочно выдумать столь невѣжественныя и нелѣпыя положенія. Вѣдь о причащеніи явственно говорить Спаситель на Тайной Вечери, заповѣдуя апостоламъ: „Сіе творите въ Мое воспоминаніе". Въ первыхъ главахъ книги Дѣяній Апостольскихъ указывается, что

христіане собирались для таинства причащенія по домамъ. Въ посланіи ап. Павла къ коринѳянамъ описывается са­мый чинъ таинства и осуждаются безпорядки, которые замѣтилъ апостолъ при совершеніи его (гл. XI). Язычникъ Плиній во II в., Іустинъ, философъ изъ христіанъ, въ томъ же вѣкѣ описываютъ совершеніе христіанами литургіи; въ IV вѣкѣ закончены совершенно переработан­ные свв. Василіемъ Великимъ и Іоанномъ Златоустомъ чины литургіи, употребляемые въ церкви и донынѣ. И вдругъ г. Бебель утверждаетъ, что о причащеніи въ 325 г. еще не упоминалось! А крещеніе младенцевъ, видители, по его словамъ, извѣстно было и древнимъ восточнымъ и даже тевтонскимъ народамъ. Какъ же, во имя чего и для чего они крестили дѣтей? Ужъ не признаетъ-ли Бебель каждое купанье ребенка въ ваннѣ за крещеніе? Иначе понять нельзя. Вѣдь это равносильно утвержденію, что соціализмъ извѣстенъ былъ людямъ за 1000 лѣтъ... до появленія людей на свѣтъ...

Вселенскіе соборы Бебель изображаетъ такими черта­ми, что мы не можемъ изъ чувства гадливости даже по­вторить его выраженій. „Установленные на вселенскихъ соборахъ догматы могли найти милліоны приверженцевъ лишь вслѣдствіе невѣжества людей, вслѣдствіе того, что они не понимали и до сихъ поръ не понимаютъ своихъ отношеній къ міру, къ природѣ и къ ея явленіямъ. Существованіе этихъ милліоновъ приверженцевъ до настоящаго времени возможно только потому, что „состряпанные" на вселенскихъ соборахъ, при помощи ссоръ и дракъ, догматы „вколачивались" человѣчеству въ качествѣ божественныхъ откровеній; такимъ образомъ, въ теченіе двухъ тысячелѣтій значительная часть человѣчества могла вѣрить въ чудеса и откровенія христіанства" (стр. 14—15). Все въ христіанствѣ, всѣ ученія, догматы, обряды богослуженій — все, по мнѣнію Бебеля, заимствовано изъ другихъ религій. Библія, по его словамъ, полна самыхъ рѣзкихъ и неразрѣшимыхъ противорѣчій; Евангеліе подложно, да и Самого Іисуса Христа, пожалуй, не было. Было бы слишкомъ утомительно перечислять здѣсь всѣ эти разсужденія Бебеля, столь же смѣлыя, какъ и кощунственныя, и изумительно нелѣпыя и ложныя. Здѣсь, что ни слово, то ложь, которую можно опровергнуть самою обыкновенного историческою справкою.

Въ одномъ мѣстѣ Бебель выражается: „Евсевій и Златоустъ, жившіе около 390 года послѣ Р. X.". Этого не напишетъ даже и мальчикъ. Какъ это жили около 390 года? Очевидно, все писалось безъ долгихъ справокъ и разсужденій, лишь бы было ругательно и хлестко. Для послѣдователей Бебеля это самое главное. Заканчиваемъ наиболѣе рѣшительными заявленіями Бебеля: „Я противникъ не только католичества (христіанства), но и вообще всякой религіи (стр. 21). Съ точки зрѣнія прогресса человѣчества, упраздненіе христіанства прямо-таки необходимо (стр. 22). Наиболѣе ревностные вѣрующіе, воображая, что они дѣлаютъ добро, больше всего вредятъ человѣчеству (стр. 24). Христіанство враждебно свободѣ и культурѣ. Своимъ ученіемъ о пассивномъ повиновеніи „установленнымъ Богомъ" властямъ, своею проповѣдью покорности и терпѣнія... и блаженства въ загробной жизни христіанство отвлекло человѣчество отъ его цѣли — всесторонняго совершенствованія" (стр. 25). „Существованія же будущей жизни не можетъ быть доказано, ибо оно немыслимо. Все хорошее, возникшее во время господства христіанства, принадлежитъ не ему, а всего того злого и дурного, что оно при­несло съ собою, мы не хотимъ" (стр. 30). „Поэтому, заявляетъ Бебель, христианство и социализмъ враждебны другъ другу, какъ вода и огонь. Такъ-называемое доброе зерно въ христіанствѣ, котораго я, впрочемъ, въ немъ не нахожу, не принадлежитъ собственно исключительно христіанству, но всему человѣчеству, а вся суть его — это масса ученій и догматовъ, враждебныхъ человѣчеству" (стр. 37).

Это „зерно, котораго не нахожу" и которое, однако, „принадлежитъ всему человѣчеству" (т.е., что же тогда принадлежитъ?), — это верхъ нелѣпости. Но каковъ тонъ? Вѣдь изъ приличія, изъ порядочности предъ читателемъ ­

рабочимъ изъ христіанъ такъ нельзя говорить. Это можетъ продѣлать только озлобленный еврей, заклятый врагъ Іисуса Христа, каковымъ и является, подъ личиной со­циализма, г. Бебель. Подобную же нелѣпость повторилъ и Каутскій. Послѣ долгихъ разсужденій о томъ, кто такой былъ Христосъ, что Онъ дѣлалъ и чему училъ, послѣ до­казательству что I. Христосъ былъ собственно соціалистъ (!), Каутскій вдругъ заявляетъ: „Жаль, однако, что Бауръ не рѣшилъ окончательно, жилъ ли Христосъ"... Но тогда зачѣмъ же всѣ разсужденія о Христѣ? И это говорилъ Каутскій, одинъ изъ немногихъ соціалистическихъ писателей, который хоть снисходительно даетъ небольшое мѣсто христіанству въ душѣ соціалъ-демократа: „христіанство-де можно брать въ томъ смыслѣ, который соотвѣтствуетъ соціалистическимъ стремленіямъ". Выходить, не соціализмъ надо провѣрить христіанскою религіей, а, наоборотъ, христіанство надо провѣрять ученіемъ соціализма и брать изъ религіи только то, что нравится соціалисту... Съ развязностью и смѣлостью сужденія въ вопросахъ религіи и науки, въ которыхъ, правду сказать, онъ мало смыслить, и нашъ Горькій важно вѣщаетъ: „Все, что принесло намъ христіанство, — мыльные пузыри[4].

Приведемъ, наконецъ, и свидетельство новой поэзіи не особенно даровитыхъ стихотворцевъ изъ соціалъ-демократовъ. Вотъ, что поетъ кузнецъ:

„Дзинь, бумъ!

„Я не буду взывать къ небесамъ, Слезы лить и молить съ малодушными, Свою долю я выкую самъ Трудовыми руками послушными".

Но вотъ стихоплетство еще откровеннѣе.

Изъ „Новыхъ пѣсенъ":

„Молитесь вы, рабы, трусливые душой, Съ наивной вѣрою предъ Божествомъ глухимъ. Мы дѣти новыхъ дней; позорною мольбою Мы нашей гордости во вѣкъ не оскорбимъ"[5].

Еще образчикъ:

„Проклятіе Богу, предъ кѣмъ мы съ мольбою Склонялися въ холодъ и голодъ зимою".

Это изъ „Пѣсенъ революціи", изданія Росс. Соціалъ-Демократ. Партіи.

Но довольно. Можно-ли послѣ приведенныхъ отзывовъ соціализма утверждать, что онъ можетъ быть основанъ на христіанской почвѣ, что онъ является произведеніемъ христіанства, какъ нѣкоторые проповѣдуютъ? По улицамъ Москвы продавали копѣечную книжку „Но­вая нагорная проповѣдь", — произведете какого-то Кармелюка. Авторъ прямо и открыто заявляетъ, что нагор­ная проповѣдь Спасителя о смиреніи, кротости, любви и милости негодна и должна быть замѣнена совершенно противоположнымъ ученіемъ о ненависти, мести, кровавой борьбѣ не на жизнь, а на смерть. Лишь въ такой борьбѣ, а не въ христіанскихъ добродѣтеляхъ, труждающіеся и обремененные обрѣтутъ право свое. Къ этой брошюркѣ мы еще вернемся.

Чтобы заключить все сказанное о соціализмѣ и его отношеніяхъ къ религіи, приводимъ еще рядъ выдержекъ изъ соціалистическихъ писателей.

Вотъ что грубо и кощунственно заявилъ Бебель въ германскомъ рейхстагѣ: „Мы противъ всѣхъ небесныхъ авторитетовъ, которыми вы до сихъ поръ морочите массы; небо мы уступаемъ ангеламъ и воробьямъ". Плоское и неумѣстное острословіе!

Соціалистка Штейнбахъ на Гамбургскомъ съѣздѣ подъ рукоплесканіе толпы прямо заявила: „Мы ни въ какого Бога не вѣруемъ". А Зингеръ идетъ дальше: „Мы не успокоимся, пока красное знамя не будетъ развѣваться со всѣхъ церквей". Либкнехтъ заявляетъ: „Наша обязанность— тщательное искорененіе вѣры, и только тотъ достоинъ имени соціалиста, кто, будучи самъ невѣрующимъ, со всѣмъ усердіемъ содѣйствуетъ распространенію невѣрія". Моостъ вопить: „Богословіе съ его небомъ и адомъ — извѣстная чушь! Если бы даже все поповское сословіе закрыло солнце, налетѣвъ, какъ саранча, соціалистическихъ рабочихъ все-таки не отвратить отъ ихъ пути и цѣлей". Любимый поэтъ социализма еврей Гейне оставилъ стихотвореніе, которое часто повторяется въ соціалистическихъ брошюркахъ и книгахъ. Называется оно: „Зимняя сказка". Вотъ оно:

„Мы будемъ счастливѣй, мы будемъ умнѣй, Отбросимъ гнилыя повѣрья... Лѣнивому брюху мы ѣсть не дадимъ, Что добыли дѣльныя руки, И царство небесное здѣсь создадимъ Себе мы безъ слезъ и безъ муки"...

Стихотвореніе говорить само за себя. Ясно, что здѣсь отвергается всякая религія и всякая вѣра въ загробную жизнь.

IV.

Послѣ такихъ столь откровенныхъ заявленій можно ли придавать значеніе проповѣди нѣкоторыхъ соціалистовъ (Морелли, Кабе, отчасти даже Каутскій и друг.), которые хотятъ доказать, что и христіанство въ началѣ своего появления въ мірѣ проповѣдывало соціализмъ?

Вотъ лукавый отзывъ Каутскаго: „Социалистическое движеніе стоить ближе къ древнему христіанству, чѣмъ всякое другое современное движеніе (?); оба они — пролетарскаго происхожденія... Правда, свою печать на христи­анство положилъ безпомощный нищій пролетаріатъ, а не смѣлый борющійся, но все-таки пролетарское стремленіе къ уничтоженію классовыхъ различій вполнѣ соединимо съ христіанскимъ ученіемъ, съ Евангеліемъ". Вотъ тутъ и пойми, какое же здѣсь собственно христіанство разумѣется и какой соціализмъ!..

У насъ въ Россіи появилась недавно книжечка: „Разсказы изъ Русской Исторіи" г. Шишко, гдѣ наряду съ такими явно нелѣпыми увѣреніями, будто бы „Пилатъ передалъ Христа на судъ первосвященникамъ" (на самомъ дѣлѣ было обратное), читаемъ открытіе о томъ, что „у христіанъ было имущество общее", что Іисусъ Христосъ былъ врагомъ всѣхъ богатыхъ и что Онъ отвергалъ „власть человѣка надъ человѣкомъ" (стр. 12—13).

Обыкновенно ссылаются на нѣкоторыя наставленія Іисуса Христа и затѣмъ на жизнь первыхъ христіанъ въ Іерусалимѣ, чтобы показать, что Іисусъ Христосъ былъ учителемъ соціализма.

По ученію соціализма, счастье людей осуществится при равномѣрномъ распредѣленіи между ними всѣхъ имуществъ. Все должно быть общее и все поровну; ничего своего; „собственность есть кража" (слова Прудона); „соб­ственность — чужое добро" (выраженіе Лассаля); „капиталъ есть результатъ грабительства" (слова Маркса); „собствен­ность отрицается и христіанствомъ и должна быть уни­чтожена" (это ученіе Толстого).

Такъ ли учить христіанство? Ни въ Ветхомъ Завѣтѣ, который предшествовалъ Новому и былъ изначальнымъ и подготовительнымъ словомъ того же Божественнаго Откровенія, которое мы видимъ въ Новомъ Завѣтѣ, ни въ уче­ши I. Христа и Его апостоловъ нельзя найти ничего въ опроверженіе понятій и права собственности. Власть надъ землею и земными существами и предметами даровалъ Господь человѣку при твореніи. И сказалъ Господь: „Сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобію нашему: и да владычествуетъ онъ надъ рыбами морскими и надъ звѣрями, и надъ скотомъ, и надъ всею землею, и надъ всѣми гадами, пресмыкающимися на землѣ" (Быт. 1, 26 ср. IX, 1). Здѣсь же человѣку въ его блаженномъ состояніи заповѣданъ трудъ — хранить и воздѣлывать рай, трудъ святости, трудъ радости, какъ выраженіе потребности человѣка и какъ условіе его болбшаго и большаго совер­шенства и вмѣстѣ съ тѣмъ и большаго господства надъ природою. Послѣ грѣхопаденія не отнято у человѣка это право собственности, но достиженіе ея стало сопровождаться тоже трудомъ, но уже трудомъ тяжкимъ, изнурительнымъ. Такой трудъ — есть плодъ грѣха; трудъ радостный и бла­гословенный есть плодъ святости и добродѣтели. Это бы нужно помнить соціалистамъ, возмущающимся тяготою труда и думающимъ уравненіемъ всѣхъ благъ земли, безъ нравственнаго перерожденія людей, создать человѣку счастье и радость „святого труда", какъ поется въ ихъ пѣсняхъ.

Мы видимъ въ Ветхомъ Завѣтѣ, что Богъ и богатитъ Іова, и отнимаетъ у него имущество; видимъ Его благоволеніе къ богатому Аврааму, къ одинокому и бѣдному Іакову, и къ тому же Іакову разбогатѣвшему; видимъ благоволеніе Господа къ пастуху Давиду и неблаговоленіе къ царю Саулу; видимъ любовь къ Давиду на царскомъ престолѣ, и укоръ ему же на томъ же престолѣ; видимъ умноженіе благъ земныхъ во Израилѣ, но безъ раздѣленія ихъ поровну: видимъ богача Вооза и нищую Руѳь, равно угодившихъ Богу. Господь смотритъ на сердца людей и на ихъ нравственное расположеніе: и въ богатствѣ и въ бѣдности Іовъ не согрѣшилъ предъ Богомъ, — вотъ въ чемъ существо богоугожденія. Въ общемъ міроправленіи Божіемъ въ неравномѣрности распредѣленія благъ земныхъ Библія видитъ планы Божества, воспитательные для человѣка и Богу одному вѣдомые; „Господь дѣлаетъ нищими и обогащаетъ, унижаетъ и возвышаегь" (1 Цар. 2, 7). Отъ Господа стопы человѣку исправляются. Бѣдность и богат­ство — отъ Господа (Сир. XI, 14). Таковы воззрѣнія Ветхаго Завѣта. Они перешли и въ Новый.

Христосъ Спаситель не отвергалъ права собственно­сти. Но Онъ училъ, что блага земныя — не цѣль, а только средство для достиженія цѣли — царства Божія, нравственнаго самоусовершенствованія. Онъ училъ, что жизнь человѣка не зависитъ, не цѣнится отъ изобилія имѣнія его; Онъ предупреждалъ, чтобы въ богатствѣ человѣкъ обладалъ имъ и былъ свободенъ, а не наоборотъ; чтобы бо­гатство не владѣло человѣкомъ и не дѣлало его рабомъ; Онъ говорилъ, что собираніе матеріальнаго богатства безъ „обогащенія въ Богѣ" есть безуміе и зло. (См. Лук. гл. XII). Поэтому для однихъ богатство могло служить помѣхою для Царства Божія, а для другихъ, напротивъ, средствомъ для дѣланія добра: „Продавайте имѣнія и давайте милостыню; приготовляйте себѣ влагалища неветшающія, сокровище не оскудевающее на небесахъ; гдѣ сокровище

ваше, тамъ будетъ и сердце ваше (ст. 33 — 34). Душа больше пищи" (ст. 23). И все же нигдѣ и никому Онъ не повелѣвалъ непремѣнно дѣлить имущество. „Продавайте имѣніе и давайте милостыню", говорить Онъ. Но продажа предполагает собственность, милостыня же вовсе не ком­мунизмъ а добровольная передача своей собственности другому тоже въ собственность, и притомъ одному больше, другому меньше, смотря по расположенію и усмотрѣнію дающаго. Для убѣжденія въ этомъ стоить только прочи­тать и вспомнить притчу Евангелія о разной платѣ работникамъ въ виноградникѣ (Мѳ. XX, 1—16).

„Если хочешь быть совершеннымъ, продай имѣніе твое и раздай нищимъ, и будешь имѣть сокровище на небесахъ", — заповѣдуетъ Спаситель богатому юношѣ (Мѳ. XIX, 21). Но на этихъ словахъ не можетъ утверждать своей правды соціализмъ. „Если хочешь", — а развѣ у соціалистовъ есть „если хочешь"? „Быть совершеннымъ", — а развѣ у соціалистовъ цѣль предполагаемаго насильственнаго раздѣла имуществъ есть нравственное совершенство? „Со­кровище на небесахъ", — а развѣ такое сокровище, говоря по совѣсти, имѣютъ въ виду соціалисты? Припомните только социалистическую пѣсенку:

„Царство небесное здѣсь создадимъ Себѣ мы безъ слезъ и безъ муки"

Спаситель, правда, собственности своей не имѣлъ; но дѣлалъ Онъ это Самъ добровольно, ради свободы въ благовѣстіи. Но Онъ самъ же сказалъ: „Блаженнѣе давать, нежели принимать" (Дѣян. XXI, 25). Развѣ соціализмъ учитъ этому? Не совершенно ли обратному? Онъ хочетъ все „принять и взять", но не давать. А главное, Спаси­тель, приглашая къ раздаянію имущества, имѣлъ въ виду добровольное и нравственное рѣшеніе, а не принудитель­ное. „Учитель, раздѣли между мною и братомъ имѣніе",— просить его нѣкто. Спаситель говорить: „Кто Меня поста­вить судить и дѣлить васъ?" Но тутъ же переводить Онъ наставленіе на нравственную почву и поучаетъ: „Смотрите, берегитесь любостяжанія, ибо жизнь человѣка не зависитъ отъ изобилія имѣнія его". Въ поясненіе сказаннаго, Спа­ситель здѣсь же приводить извѣстную притчу о любостяжательномъ богачѣ. (Лк. XII, 13—20).

Богачъ этоть осужденъ Спасителемъ. Въ этомъ опять видятъ соціалисты для себя опору: „Христосъ ненавидѣлъ богатыхъ". Это неправда. Вѣрно только то, что нѣкоторыхъ богатыхъ Господь осуждать, и именно за то, что они попадали въ рабство богатству и жизненнымъ благамъ. Онъ осудилъ богача и восхвалить бѣдняка въ притчѣ о богачѣ и Лазарѣ; Онъ восхвалилъ бѣдную вдову за ея двѣ лепты и осудилъ богатыхъ фарисеевъ. Но за что хвалилъ и осуждалъ? Развѣ за то, что богатые — богаты, а бѣдные — бѣдны? Развѣ за то, что бѣдные добиваются имуществъ отъ богатыхъ? Ничего подобнаго. Одновре­менно богатый женщины служили Спасителю отъ имѣній своихъ добровольно; въ домахъ людей богатыхъ Спаситель бывалъ и не гнушался ихъ угощеніемъ и гостепріимствомъ. Іосифъ Аримаѳейскій и Никодимъ, богатые люди, были учениками Іисуса Христа, и Онъ не повелѣвалъ имъ раз­давать имѣній. А въ притчѣ о талантахъ Спаситель осу­дилъ не того, кто имѣлъ болѣе всѣхъ, 5 талантовъ, а того, кто имѣлъ одинъ. Что это значитъ? А то значить, что ни богатство само по себѣ не губитъ человѣка, ни бѣдность сама по себѣ не спасаетъ. Все зависитъ отъ душевнаго настроенія человѣка и отъ его нравственнаго состоянія. Можно, обладая имуществомъ, сохранить полную свободу и независимость духа и не прилѣплять къ богатству сердца, а можно, ничего не имѣя, только и помышлять о богатствѣ, прилѣпляться къ нему духомъ, горѣть завистью и злобою къ богатымъ, и, такимъ образомъ, быть въ рабствѣ у своего духовнаго идола, — умопредставляемаго бо­гатства.

Это все равно, какъ развратъ. Можно, имѣя жену, быть цѣломудреннымъ въ мысляхъ и свободнымъ отъ нечистыхъ пожеланій, и можно, не имѣя жены, развратить мозгъ и душу постоянными нечистыми желаніями, соблаз­нительными образами, мыслями, преслѣдующими разврат­ника и наяву и во снѣ. Тоже мы видимъ и въ обсуждаемомъ вопросѣ.

Соціализмъ только и мечтаетъ о благахъ земныхъ, о пищѣ, одеждѣ, о жилищѣ, капиталахъ, только о нихъ и думаетъ и говорить; видя богатыхъ, онъ ненавидитъ ихъ и завидуетъ. Скажите, оправдаетъ ли такое настроеніе христіанство? Нѣтъ, здѣсь именно и умѣстно наставленіе, данное богатому юношѣ: „Если хочешь со­вершеннымъ быть и имѣть сокровище на небѣ, — откажись совсѣмъ отъ всякаго имущества; такимъ оно — вредъ. И откажись, прежде всего, отъ этой жадности къ богатству, которая тѣмъ больше распаляется, чѣмъ далѣе отстоитъ у тебя предметъ твоихъ пожеланій".

Какъ же относится христіанство къ богатымъ?... Въ то время, какъ соціализмъ имъ завидуетъ и ихъ ненавидитъ, христіанство ихъ жалѣетъ. Да, именно жалѣетъ. Почему же? Да потому, что богатство представляетъ боль­шое искушеніе, большой соблазнъ для человѣка, большую нравственную опасность; не всякому, нѣтъ, рѣдкому че­ловеку по силамъ воспользоваться имъ къ добру и не употребить его во зло. Вѣчно слово Христово и страшно: „Трудно имѣющимъ богатство войти въ Царствіе Божіе". Устрашились даже апостолы этихъ словъ: „Господи, кто же можетъ послѣ этого спастись"? — спрашиваютъ они, — т.е. кто же свободенъ отъ пристрастій къ благамъ земнымъ? „Человѣку это невозможно, Богу же все возможно". Такъ отвѣтилъ Спаситель. Къ Богу, къ религіи, ко Христу и Его ученію, къ Его благодатной помощи идите, люди, и тамъ спасетесь отъ рабства землѣ и ея порабощающимъ благамъ.

Но соціализмъ, мы видимъ, идетъ путемъ со­вершенно обратнымъ. Такъ, вѣдь и красота, и молодость, и дарованія могутъ быть нравственно опасны для христіанина, порождая гордость, тщеславіе, толкая на соблазнъ и развратъ. Что же, и эти дары надо раздать и подѣлить поровну? Нѣтъ, и здѣсь, при помощи Бога, при добровольномъ желаніи нравственной чистоты, можно уберечься отъ зла и порока. И мы видимъ въ христіанствѣ, въ частности и относительно опасности богатства, какъ отъ Бога все возможно: видимъ богатаго Закхея — мытаря; видимъ богатаго Лазаря съ сестрами Марѳой и Маріей; видимъ про­консула Кипра Сергія — Павла, богатаго и знатнаго Діонисія Ареопагита, видимъ царедворцевъ изъ дома Кесаря римскаго, видимъ въ апостольское время немало людей богатыхъ и властныхъ, принимающихъ христіанство. Что же? Каждый изъ нихъ по-своему и добровольно распоря­жается своимъ имѣніемъ: Закхей половину отдаетъ нищимъ; ап. Павелъ оставляетъ богатую свою семью и пи­тается трудами рукъ своихъ; Марія большія деньги тра­тить на душистое миро, чтобы помазать ноги Іисуса... Видимъ, что осудилъ за это Марію одинъ изъ учениковъ Іисуса Христа, и говоритъ: „Зачѣмъ такая трата? Лучше бы продать миро и деньги раздать нищимъ". Подъ этими словами сколько и теперешнихъ христіанъ, и особенно изъ увлекающихся соціализмомъ, подписались бы съ готовно­стью! А вѣдь говорившій-то былъ Іуда... Это надо помнить. А вотъ Анастасія Узоразрѣшительница и преподобный Ан­тонiй, — эти все свое имѣніе роздали; тысячи другихъ христіанъ поступили такъ же. Въ Іерусалимской церкви, на-конецъ, видимъ мы и общеніе имуществъ, — это осуществленіе мечты соціалистовъ. Но это общеніе имуществъ, на которое такъ любятъ ссылаться социалисты въ оправданіе своего ученія, совершенно ничего не говорить въ ихъ пользу.

Прочитаемъ объ этомъ въ кн. Дѣян. апостольскихъ.

„У множества увѣровавшихъ было одно сердце и одна душа, и никто ничего изъ имѣнія своего не называлъ сво­имъ, но все у нихъ было общее. Не было между ними никого нуждающагося; ибо всѣ, которые владѣли землями или домами, продавая ихъ, приносили цѣну проданнаго и полагали къ ногамъ апостоловъ; и каждому давалось, кто въ чемъ имѣлъ нужду" (Дѣян. II, 44—45; IV, 32—35).

Чтобы хорошо понять это мѣсто изъ священной книги, надо прочитать ее всю, надо знать о деятельности апо­столовъ и объ устроеніи ими христіанскихъ общинъ не въ одномъ только Іерусалимѣ; надо, прежде всего, вду­маться въ смыслъ того явленія, которое описано въ только-что приведенныхъ словахъ Дѣяній.

Прочитаемъ еще нѣсколько стиховъ.

„Такъ Іосія, прозванный отъ апостоловъ Варнавою, что значить: сынъ утѣшенія, у котораго была своя земля, продавъ ее, принесъ деньги и положилъ къ ногамъ апо­столовъ. Нѣкоторый же мужъ, именемъ Ананія, съ женою своею Сапфирою, продавъ имѣніе, утаилъ изъ цѣны, съ вѣдома и жены своей, а нѣкоторую часть принесъ и по­ложилъ къ ногамъ апостоловъ. Но Петръ сказалъ: „Ананія! Для чего ты допустилъ сатанѣ вложить въ сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить изъ цѣны земли? Чѣмъ ты владѣлъ, не твое ли было, и пріобрѣтенное про­дажею не въ твоей ли власти находилось? Для чего ты положилъ это въ сердцѣ твоемъ? Ты солгалъ не человѣкамъ, а Богу. Услышавъ эти слова, Ананія палъ бездыханенъ". Такъ же была наказана и соучастница лжи, жена его Сапфира (Дѣян. IV, 36—V, 10).

Разсмотримъ это все, и сравнимъ съ ученіемъ со­циализма. Какая основная причина общенія имуществъ въ церкви Іерусалимской? Вотъ она: „У множества увѣровавшихъ было одно сердце и одна душа". Они были объеди­нены началомъ любви, которая и давала въ жизни такіе благотворные результаты. У первыхъ христіанъ не было противорѣчія между ученіемъ ихъ и ихъ жизнію.

На томъ ли основаніи требуетъ соціализмъ подѣлить всѣ имущества? Мы видѣли, что до религіозно-нравственныхъ соображеній соціализму нѣтъ дѣла. Онъ желаетъ объединить человѣчество не на основѣ любви, единодушія и единосердечія, а на началахъ экономическихъ, прель­щая людей мечтою, что принудительно можно совершенно уничтожить среди нихъ всякое неравенство, богатство и бѣдность. Ясно, что соціализмъ здѣсь беретъ только слѣдствіе, но безъ причины, и поэтому такъ же далекъ отъ христіанства, какъ далеко, напримѣръ, обыкновенное употребленіе вина и хлѣба отъ таинства причащенія, какъ далеко купанье ребенка въ ваннѣ отъ таинства крещенія. Здѣсь только видимое сходство, но глубокое внутреннее различіе.

Далѣе, тотъ ли коммунизмъ мы видимъ у первыхъ христіанъ, о которомъ мечтаютъ соціалисты? Нѣтъ. Мы видимъ здѣсь, выражаясь языкомъ писателей соціалистическихъ, коммунизмъ потребления, а не коммунизмъ про­изводства. Послѣдній-то и является главнымъ въ соціализмѣ, и отъ него собственно зависитъ общность потребленія. Иначе христіане все бы скоро распродали и роздали,— а дальше что? Ихъ община была не экономическая, а религіозно-нравственная. Это надо знать и помнить твердо.

Отрицалась ли первыми христіанами собственность при томъ общеніи имуществъ, которое мы видѣли въ цер­кви Іерусалимской? Иначе говоря, принудительно ли со­вершалась продажа имѣній и внесете денегъ въ общую кассу, обязательно ли это было для всѣхъ христіанъ перваго времени? Ни то, ни другое, ни третье. Въ той же книгѣ Дѣяній читаемъ, что Марія, мать Іоанна Марка, имѣла собственный домъ въ Іерусалимѣ (XII, 12). Изъ словъ ап. Петра къ Ананіи: чѣмъ ты владѣлъ, не твое ли было и проч., заключаемъ, что ничего принудительнаго въ продажѣ имѣній не было, а если Ананія съ Сапфирою были наказаны, то наказаны не за то, что оставили соб­ственность у себя, а за обманъ, за ложь съ цѣлями тщеславія. Никто не заставлялъ ихъ продавать имѣнія, но они захотѣли обманомъ пользоваться равными правами со всѣми, можетъ быть, даже сообразивъ и разсчитавъ, что имъ очень выгодно внести часть имѣнія въ общую сокровищницу и затѣмъ поступить на общественное содержаніе.

Такимъ образомъ, у Ананіи съ женою не было того, что одно цѣнно въ христіанствѣ: нравственной чистоты цѣлей, намѣренiй и побужденій. Но предположимъ даже, что они были богаты, и вкладъ, ими сдѣланный, былъ великъ, что, слѣдовательно, здѣсь не можетъ быть рѣчи просто о выгодной сдѣлкѣ съ ихъ стороны. И опять, съ нрав­ственной, съ христіанской точки зрѣнія, дѣло не мѣняется.

Ничего не стоитъ жертва, которая принесена неохотно, по принужденію, по простому подражанію, но противъ воли, лицемѣрно или тщеславно. Нѣтъ никакой разницы въ нравственной настроенности: остаться ли при имѣніи и прилѣпиться къ нему сердцемъ, или хоть продать его и раздать, но въ душѣ хранить сожалѣніе о немъ, привя­занность къ нему. Посему и этотъ подвигъ раздаянія иму­щества, и всякій другой подвигъ восхваляется и цѣнится христіанствомъ только тогда, когда онъ совершается до­бровольно.

И теперь есть общежительные монастыри: при­нимающее обѣты монашества отказываются отъ собствен­ности: на Аѳонѣ даже тѣло монаха, у котораго найдутъ послѣ смерти деньги или имѣніе, выбрасываютъ и лишаютъ погребенія. Но это подвиги добровольные, а не при­нудительные; они обязательны для тѣхъ, кто самъ себя обязалъ ими.

Поэтому и у первыхъ христіанъ мы видимъ общеніе имуществъ только въ церкви Іерусалимской. Другія церкви, основанныя апостолами, такого опыта не дѣлали. Антіохійскіе христіане, христіане въ Ахаіи и Македоніи собираютъ пожертвованія иногда и во время богослуженія и посылаютъ ихъ чрезъ апостоловъ другимъ бѣднымъ церквамъ. Въ кн. Дѣяній читаемъ: „Ученики (въ Антіохіи) положили каждый по достатку своему по­слать пособіе братіямъ, живущимъ въ Іудеѣ, что и сдѣлали, пославъ собранное къ пресвитерамъ (т.е. къ священникамъ) чрезъ Варнаву и Савла" (Дѣяній XI, 29— 30). Къ Коринѳянамъ апостолъ Павелъ пишетъ: „При сборѣ же для святыхъ (т.е. для христіанъ) поступайте такъ, какъ я установилъ въ церквахъ галатiйскихъ. Въ первый день недѣли (т.е. въ воскресенье, когда христіане собирались на молитву общую) каждый изъ васъ пусть отлагаетъ отъ себя и сберегаетъ сколько позволитъ ему состояние" (1 Кор. XVI, 1—3). Стоитъ далѣе почитать VIII и IX главы изъ второго посланія того же апостола къ Коринѳянамъ, чтобы увидѣть истинный духъ и движущее начало въ раздачѣ имѣній.

„Увѣдомляемъ васъ, братіе, о благодати Божіей, дан­ной церквамъ Македонскимъ, ибо онѣ среди великаго испытанія скорбями преизобилуютъ радостію; и глубокая нищета ихъ преизбыточествуетъ въ богатствѣ ихъ радушія. Ибо онѣ доброхотны по силамъ и сверхъ силъ (я сви­детель). Онѣ весьма убѣдительно просили насъ принять даръ и участіе ихъ въ служеніи святымъ (т.е. въ по­мощь христіанамъ). А какъ вы изобилуете всѣмъ: вѣрою и словомъ, и познаніемъ, и всякимъ усердіемъ, и любовію, такъ изобилуйте и сею добродѣтелію. Говорю это не въ видѣ повелѣнія... Я даю на это совѣтъ... При семъ скажу... каждый удѣляй по расположенію сердца, не съ огорченіемъ и не съ принужденіемъ: ибо доброхотно дающаго любитъ Богъ".

Кажется, яснѣе яснаго здѣсь выражено воззрѣніе хри­стианства на источникъ общенія имуществъ. Мы заключимъ указаніемъ, что общеніе имуществъ, даже добро­вольно предпринятое въ Іерусалимѣ, скоро вызвало злоупотребленія и раздоры какъ бы въ оправданіе старинной поговорки: Communio — mater rixarum, т.е. общеніе — мать раздоровъ. Ибо, гдѣ люди, тамъ и страсти. Что же апо­столы? Поддерживали во что бы то ни стало общеніе иму­ществъ? Нѣтъ.

Сначала они избрали для служенія трапезамъ себѣ въ помощники семь особыхъ мужей (см. Дѣян. VI гл.), а затѣмъ общеніе имуществъ совершенно прекра­щается въ Іерусалимѣ: поддерживать насильно и внѣшне то, что не вытекало изъ добровольнаго и внутренняго настроенія христіанъ, апостолы не пожелали, а послѣ въ другихъ церквахъ этой попытки общенія имуществъ мы уже не видимъ. Значить, явленіе это было временнымъ и необязательнымъ для христіанства. Не запрещается оно и теперь; напротивъ, оно поощряется; мы это видимъ въ монастыряхъ. Съ радостью привѣтствовалъ бы его всякій христіанинъ и въ мірѣ, внѣ обителей, но не какъ насиль­ственно и принудительно проводимый строй жизни, что хотѣли бы сдѣлать социалисты, — а какъ результатъ того, что было у первыхъ христіанъ: сердце едино и душа едина.

Когда это главное достигнуто, второстепенное и выводное придетъ само собою. Но, не посѣявши зерна, нечего ждать всходовъ и тѣмъ болѣе плода. Не желѣзомъ и кровью, а миромъ и любовью во Христѣ можетъ быть соединено человѣчество. А безъ любви, при насиліи будетъ действо­вать Христовъ законъ: поднявшій мечъ — мечомъ погибнетъ.

Общеніе, основанное на принуждены и насиліи, разсыплется въ спорахъ и погибнетъ во взаимной ненависти. Люди бѣдные и обездоленные были близки сердцу Спасителя, и Онъ звалъ ихъ къ Себѣ, обѣщая имъ покой, но какая разница Его призыва отъ зова соціалистовъ! Спаситель говорить: „Пріидите ко Мнѣ всѣ труждающіеся и обреме­ненные и Я успокою васъ. Возьмите иго Мое на себя и на­учитесь отъ Меня, ибо Я кротокъ и смирень сердцемъ, и найдете покой душамъ вашимъ" (Мѳ. XI, 28—29).

Поставьте рядомъ призывы социализма: „Пролетаріи всѣхъ странъ, соединяйтесь!" „Въ борьбѣ обрѣтешь ты право свое".

И, наконецъ:

„На воровъ, на собакъ - на богатыхъ! Бей, души ихъ, злодѣевъ проклятыхъ!"

Выводы изъ этихъ сопоставленій ясны.

Итакъ, соціализмъ, какъ религіозное ученіе, есть нелѣпость, и основываться на христіанской нравственности, на Евангеліи, онъ не имѣетъ ни малѣйшаго права. Сход­ство его съ христіанствомъ видимое, случайное, внѣшнее; оно — въ словахъ и буквахъ, въ звукахъ, выражающихъ то или иное понятіе, но не въ самыхъ понятіяхъ. По своей сущности соціализмъ совершенно противоположенъ хри­стианству, несоединимъ съ нимъ, „какъ огонь и вода", по откровенному заявленію г. Бебеля, этого самаго виднаго дѣятеля современной соціалъ-демократіи.

Скажемъ больше: соціализмъ совершенно устраняетъ христіанство и хочетъ стать на его мѣсто. Онъ желаетъ преобразовать весь міръ, все человѣчество, онъ береть на себя ту всемірную за­дачу, которую указалъ Христосъ для Своей Церкви: шедше въ миръ весь, проповѣдуйте Евангеліе всей твари; шедше научите всѣ народы. Онъ обѣщаетъ внѣ религіи создать для людей царство вѣчнаго счастья.

Посмотримъ, на какихъ основахъ, какими средствами соціализмъ обѣщаетъ выполнить свое обѣщаніе, каково его обѣтованное счастіе и можемъ ли мы довѣриться его гордымъ обѣщаніямъ.

V.

Мы намѣренно очень долго и подробно остановились на отношеніяхъ соціализма къ религіи и христіанству. Главные представители соціализма, какъ мы видѣли, не­скрываемо заявляютъ о томъ, что, прежде всего, они желаютъ сдѣлать движеніе народныхъ массъ атеистическимъ. Такъ какъ ученіе, претендующее обновить и пересоздать всю жизнь людей, по необходимости, должно быть связнымъ, стройнымъ и послѣдовательнымъ, то изъ указанныхъ отношеній соціализма къ религіи и христіанству, какъ изъ зерна, вытекаютъ и всѣ прочія стороны этого ученія — все міровоззрѣніе социализма и самые способы его воздѣйствія на жизнь людей.

Первый вопросъ, послѣ отрицанія религіи, есть вопросъ о духовномъ мірѣ въ человѣкѣ, о душѣ и ея безсмертіи. Есть ли что-либо по смерти? Есть ли жизнь послѣ могилы? Всякому ясно, что тотъ или иной отвѣтъ на во­просы о безсмертіи далеко небезразличенъ для жизни и ея устройства.

Мы знаемъ, какъ на эти вопросы вездѣ и всегда отвѣчало общечеловѣческое сознаніе. Всегда и вездѣ люди вѣрили, что, кромѣ тѣлеснаго, въ человѣкѣ есть начало духовное, что именно душа человѣка вступаетъ въ религіозный союзъ съ Богомъ, что душа человѣческая безсмертна.

Я сейчасъ говорю; вы меня слушаете, понимаете мою мысль, дѣлаете ее своею. Какой процессъ происходить? Ясно, что не тѣлесный, а какой-то иной. Ясно, что и са­мая мысль — явленіе не тѣлесное: ее нельзя взвѣсить, измѣрить въ длину и ширину. Это — процессъ духовный. А духъ не разлагается, слѣдовательно, не умираетъ: онъ безсмертенъ. Такъ разумомъ человѣкъ приходить къ признанію души и ея безсмертія, ея особыхъ духовныхъ запросовъ. И всегда человѣкъ дорожилъ своею душою, дорожилъ правомъ вѣчной жизни духа и къ ней стремился. Извѣстный путешественникъ Ливингстонъ, которому уда­лось пройти почти всѣ страны, объѣхать всѣ моря, гово­ритъ намъ о такой именно вѣрѣ, свойственной даже самымъ дикимъ народамъ: „Съ этою вѣрою негръ находить себѣ защиту отъ враговъ; съ нею онъ безстрашно пу­скается на гнилой доскѣ въ открытое море, уходить въ глубину лѣсовъ, вступаетъ въ неравный бой съ тигромъ и, возвращаясь, ложится подъ открытымъ небомъ. А когда онъ испускаетъ духъ въ когтяхъ звѣря, онъ поднимаетъ взоръ свой къ небу, ища тамъ примиренія".

То, что древнему человѣку и язычнику предносилось только какъ темное предчувствіе, христіанство указало ясно и определенно. Выше всего ставить Евангеліе заботу о душѣ. Не бойтесь убивающихъ тѣло, души же не могущихъ убити... Не только удовлетвореніе всѣхъ жизненныхъ тѣлесныхъ потребностей и распредѣленіе земныхъ благъ между всѣми людьми поровну не дастъ человѣку счастья, но и обладаніе всѣмъ міромъ, всѣми его сокро­вищами, полное господство надъ вселенной не принесетъ человѣку удовлетворенія, если его приходится покупать цѣною погибели души. Да и не можетъ міръ удовлетво­рить запросамъ духа; они выше міра, они идутъ въ безконечность. При сытости тѣла можетъ тосковать душа, и это состояніе заставило древняго мудреца-царя, владѣвшаго всѣми сокровищами міра, сказать: „все суета и томленіе духа" (Екклез. II, 11). Къ таковому выводу пришелъ онъ послѣ того, какъ далъ себѣ волю и возможность удо­влетворить всѣмъ желаніямъ своимъ на землѣ.

„Не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ, но о всякомъ глаголѣ, исходящемъ изъ устъ Божіихъ, — говорить Спаситель (Мѳ. IV, 4). Онъ же учитъ: „Какая польза человѣку, если онъ пріобрѣтетъ весь міръ, а душѣ своей повредить?" Или: „что человѣкъ дастъ взамѣнъ души своей?" (Мѳ. XVI, 26).

Жизнь человѣка не ограничивается землею, она про­должается и за могилою; тамъ будетъ судъ, тамъ будетъ вѣчное, безконечное развитіе жизни, тамъ удовлетвореніе всѣхъ запросовъ души, на которые здѣсь на землѣ нѣтъ отвѣта. Жизнь земная есть путь, есть средство, а цѣль выше ея и дальше ея, цѣль — на небѣ. „И возвратится тѣло въ землю, какъ оно было, и духъ возвратится къ Богу, Который и далъ его". Это знали и въ Ветхомъ Завѣтѣ. А въ Новомъ это яснѣе яснаго: „Надлежитъ человѣку однажды умереть, потомъ судъ". „Новаго неба и новой земли по обѣтованію Божію мы ожидаемъ, гдѣ живетъ вѣчная правда". „Знаемъ, что когда земной нашъ домъ, эта храмина тѣла, разрушится, мы имѣемъ отъ Бога приготовленное жилище, домъ нерукотворенный и вѣчный". „Тамъ праведники просвѣтятся, какъ солнце, въ царствѣ Отца ихъ" (Евр. IX, 27; 2 Петр. III, 13; 2 Кор. V, 1; Мѳ. XIII, 43).

Таково вкратцѣ всѣмъ намъ извѣстное ученіе христіанства о духовномъ мірѣ въ человѣкѣ о безсмертіи души.

Какъ смотритъ на это ученіе соціализмъ? Онъ смотритъ на него съ нескрываемымъ отрицаніемъ и презрѣніемъ. Онъ все для человѣка полагаетъ въ землѣ, и только въ землѣ. Ищите, прежде всего, царствія Божія и правды его, и все прочее приложится вамъ, говорить Евангеліе. Соціализмъ ищетъ не только прежде всего, но исключи­тельно этого прочаго, т.е. земного благополучія, и въ немъ и полагаетъ всѣ свои желанія и всѣ стремленія безъ остатка. Какъ бы такъ онъ говоритъ человѣку: „Знай, человѣкъ, что ты — только умное животное. При жизни ты былъ нѣчто, послѣ смерти ты — ничто. Ни Бога, ни духовнаго міра, ни души, ни неба, ни суда, ни безсмертія нѣтъ!" „Естествознаніе, по словамъ Бебеля, сдѣлало сотвореніе міра миѳомъ, математика и физика показали, что небо есть только воздушное образованіе". Вся эта легко­мысленная болтовня кажется для Бебеля вполнѣ убѣдительною. Наука показала — и конецъ. Какая наука, что

именно показала, почему нѣтъ ни одного истиннаго и глубокаго ученаго безрелигіознаго и невѣрующаго, — объ этомъ Бебель умалчиваетъ. Такъ надо, такъ выгодно для соціализма — и всѣмъ разговорамъ конецъ. Съ неменьшимъ легкомысліемъ и Энгельсъ въ небольшой брошюркѣ[6] бу­квально на восьми строкахъ съ развязностью и самоувѣренностью разрѣшаетъ вопросъ о душѣ: „дикарямъ-де сни­лись сны; они и рѣшили, что есть у человѣка душа. Съ тѣхъ поръ и вѣрятъ въ душу, которой на самомъ дѣлѣ нѣтъ". Такое отрицаніе духовнаго міра соціалистамъ пред­ставляется великимъ достоинствомъ ихъ ученій. Бебель по этому поводу замѣчаетъ: „Убѣжденіе, что небо на землѣ, а умереть — значить покончиться, заставитъ жить людей болѣе по естественному". Что такое: по естественному, Бебель не объясняетъ, забывая, что каждый пойметъ это, какъ ему угодно, но мы должны запомнить это выраженіе: оно намъ многое объяснить.

А теперь только спросимъ: звѣри живутъ по естественному или нѣтъ? Ясно, что по естественному, иначе они жить не могутъ. Что же, звѣрь сытый заботится о томъ, чтобы и сосѣдъ его былъ сытымъ? Тоже ясно, что нѣтъ. Въ такомъ случаѣ примѣните эту естественную жизнь къ людямъ и выйдетъ, что всѣ разговоры о томъ, чтобы всѣмъ людямъ жилось счастливо и хорошо, что все нужно дѣлить поровну, яв­ляются самыми неестественными. Еще: естественно ли за­ботиться о будущемъ, которое наступитъ послѣ моей зем­ной смерти? При христіанской вѣрѣ естественно: къ тому побуждаеть мысль о моемъ безсмертіи, объ отвѣтѣ предъ Высшею Правдою и болѣе всего — любовь къ людямъ. Съ христіанской точки зрѣнія, вполнѣ естественнымъ пред­ставляется разсказъ нашихъ дѣтскихъ хрестоматій: „Дѣдушка, — спросили дряхлаго старика, — зачѣмъ ты садишь эту яблоню? Вѣдь тебѣ не дожить до плодовъ. Кто же будетъ пользоваться ими?" — „Мои благодарные внуки", — отвѣчалъ старикъ. — Такой отвѣтъ понятенъ въ устахъ вѣрующаго.

Но какъ на него долженъ смотрѣть соціалистъ? Вотъ как. „Какую цѣну, — говоритъ Лассаль въ рѣчи своей рабочимъ, — какую цѣну можетъ имѣть для васъ мысль, что настоящее ваше положеніе лучше, чѣмъ положеніе рабочихъ за 80, 200 или 300 лѣтъ, и какое это можетъ доставить вамъ удовлетворенiе?" То, что сказано Лассалемъ о прошломъ, приложимо и къ будущему. Тотъ же Лассаль, основываясь на отрицаніи безсмертія души, какъ мы уже отмѣтили выше, отвергалъ право родителей завѣщать дѣтямъ нажитое имѣніе и всякое право наслѣдства, такъ какъ „загробной воли" у человѣка нѣтъ и быть не можетъ. Для соціалиста, живущаго „по естествен­ному", безъ вѣры въ Бога, безъ вѣры въ духовный міръ и безсмертіе, совершенно неестественны всякія заботы о людяхъ и всякія думы о будущемъ. „Будемъ ѣсть и пить, ибо завтра умремъ" — вотъ философія невѣровъ, равная философіи безсловесныхъ. И понятно, что земная жизнь, при отсутствіи духовныхъ запросовъ, въ глазахъ соціализма пріобрѣтаетъ исключительное и единственное значеніе. Здѣсь они договариваются до невѣроятныхъ утвержденій.

Менгеръ, профессоръ, ученый человѣкъ, не стыдится писать въ своей ученой книгѣ „Новое государство": „Религіозная жизнь только внѣшнимъ образомъ выражается въ отдѣльныхъ дѣйствіяхъ — въ молитвѣ, посѣщеніяхъ храмовъ, въ принесеніи жертвъ, которыя лишь въ незна­чительной степени измѣняютъ общее теченіе человѣческой жизни. Напротивъ, переходъ къ практическому соціализму предполагаетъ поистинѣ полное возрожденіе человѣка, потому что здѣсь какъ разъ то, что составляетъ собственно содержаніе человѣческои жизни, именно хозяй­ственная работа и потребленiе хозяйственныхъ благъ, под­вергается коренному измѣненію"[7]. Итакъ, вотъ гдѣ соб­ственно содержаніе человѣческой жизни: хозяйственная работа и потребленіе хозяйственныхъ благъ... Это, оказывается, несравненно глубже религіи. Какъ это жалко и узко!

Интересно, какая же разница человѣка отъ пчелы и муравья?

Какъ пусто и какъ холодно становится отъ такого ученія! Вспоминаются намъ слова великаго нашего писа­теля Достоевскаго: „Безъ вѣры въ свою душу и въ ея безсмертіе бытіе человѣка неестественно, немыслимо, не­выносимо"[viii][8].И сами соціалисты невольно признаются въ этомъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ Лейпцигская соц.-демократ. „Народная Газета" писала: „Нѣтъ загробной жизни, нѣтъ воскресенья, нѣтъ никакой сверхъестественной бо­жественной силы... Какой же смыслъ жить и мучиться?!" Такой адъ на землѣ, такое безсмысліе и жизни, и смерти приноситъ это безвѣріе. Спросимъ и себя самихъ: неужели наши симпатіи на сторонѣ тѣхъ, кто только и думаетъ объ однихъ матеріальныхъ благахъ, о разсчетахъ, о пріобрѣтеніи? Нѣтъ и нѣтъ! Душа человѣческая вопіетъ противъ такого жалкаго взгляда, противъ такого узкаго взгля­да на существо человѣческой жизни и дарить своими симпатіями людей, имѣющихъ стать выше соображеній корысти и сытости, выше всего временнаго. Мы цѣнимъ героевъ любви, труда и подвига во имя ближнихъ, смотрящихъ далеко вдаль, въ будущее человѣчества, умѣющихъ себѣ во всемъ отказать и даже умереть ради возвышенныхъ интересовъ духа человѣческаго. Люди почитаютъ святыхъ, прославляютъ героевъ и подвижниковъ, но не видно, чтобы почитали ищущихъ только то, что, по Менгеру, „составляетъ собственно содержаніе человѣческой жизни, именно хозяйственную работу и потребленіе хозяйственныхъ благъ". Не помнится, чтобы таковымъ ста­вили памятники, чтобы въ честь ихъ писались поэмы...

Станемъ, однако, на время на точку зрѣнія социализ­ма. Съ давнихъ поръ, еще со временъ Фурье, соціализмъ заявилъ, что онъ желаетъ „возстановить плоть въ ея правахъ". По мнѣнію соціалистическихъ писателей, „все въ мірѣ произошло изъ желудка"; „изъ желудка" и вся исторія человѣчества; иныхъ побужденій и основъ жизни оно будто бы никогда не знало. По мнѣнію Каутскаго, даже христіанство съ его возвышеннымъ нравственнымъ ученіемъ создано тѣмъ же путемъ, и не Христосъ создалъ то или другое теченіе жизни человѣческой, напротивъ, Онъ Самъ со Своимъ ученіемъ созданъ современными Ему теченіями, и именно — временемъ императора Каракаллы... Замѣтимъ здѣсь кстати, что Каракалла жилъ послѣ Христа чрезъ три вѣка, и Каутскій, по обычаю „научныхъ" дѣятелей соціализма, въ данной „научной" справкѣ допустилъ, какъ видите, не маленькую ошибку, по примѣру Бебеля... Для обсужденія интересующаго насъ вопроса это весьма характерно. Итакъ, все отъ же­лудка и все къ желудку. Цѣль жизни человѣка и го­сударства — одно матеріальное благополучіе, сытость и фи­зическое довольство. Допустимъ этотъ идеалъ скотнаго двора. Но посмотрите, какой неожиданный выводъ! Спросимъ: а капитализмъ, противъ котораго такъ злобно бо­рется соціализмъ, не къ тому же самому стремится? Развѣ его идеалъ не въ обладаніи земнымъ благополучіемъ? Развѣ онъ, въ концѣ-концовъ, не то же самое, что и соціализмъ по своимъ началамъ, цѣлямъ и стремленіямъ? Итакъ, враги ли это?

Ясное дѣло, что по внутреннему содержанію, по своимъ идеальнымъ стремленіямъ, соціализмъ и капитализмъ — братья, а не враги, это единомышленники, а не против­ники. И посмотрите, дѣятели капитализма (напр., всесвѣтно-извѣстный Ротшильдъ) и создатели соціализма (Лассаль, Марксъ, Бебель, Энгельсъ, Либкнехтъ, Каутскій и др.) вышли изъ одного и того же еврейскаго племени, которое съ тѣхъ поръ, какъ мы его знаемъ въ исторіи, было не­обыкновенно предано земнымъ стяжаніямъ, которое от­вергло пророковъ и Христа только за то, что они ему обѣщали духовное царство истины, а не земное, чувствен­ное царство, со всѣми благами міра и всемірнымъ господствомъ надъ людьми. Исторія Іуды, предавшего Христа за сребренники, — типичная исторія для этого племени.

Глубокій и грубый матеріализмъ характеризуетъ соціалистическое ученіе и совершенно роднитъ его съ капитализмомъ.

Но почему же они враждуютъ? Отвѣтъ былъ бы ясный и простой: они не подѣлили одного и того же блага, ко­торое они считаютъ главнымъ и единственнымъ, именно — земного благополучія. Капитализмъ забираетъ его себѣ одно­му, соціализмъ желаетъ разделить его между всѣми поровну. Во имя чего же?

Во имя свободы, братства и равенства, во имя спра­ведливости и любви! Такъ отвѣчаетъ соціализмъ и, такимъ образомъ, въ своихъ, по крайней мѣрѣ показныхъ, сужденіяхъ переходить на нравственную почву.

VI.

Переходимъ теперь и мы къ оцѣнкѣ социализма съ нрав­ственной точки зрѣнія. На чемъ основать и чѣмъ дока­зать можно эти понятія чисто-нравственныя: свобода, брат­ство, равенство, любовь и справедливость? Для человѣка, вѣрующаго въ Бога, въ Его законъ, признающаго душу и ея безсмертіе, всѣ эти понятія — близкія, родныя, убѣдительныя. Богъ есть Любовь; человѣкъ — образъ Божій; от­того любовь есть законъ жизни, дыханіе жизни христіанина; оттого въ другомъ человѣкѣ онъ видитъ образъ Божій и, любя ближняго, тѣмъ самымъ проявляетъ свою любовь къ Богу... Но „предоставивъ небо воробьямъ", отвергнувъ душу и безсмертіе, ограничивъ все землею, на чемъ же соціализмъ можетъ основать нравственныя требованія? Почему, съ точки зрѣнія соціализма, я долженъ быть справедливымъ, и что такое справедливость? Почему я долженъ любить людей, за что, да и что такое любовь? И что это такое: свобода, братство и равенство? Почему я долженъ подчинить имъ свою жизнь? Все это для соціализма, разъ онъ отвергъ религію и безсмертіе, — все это вопросы неразрѣшимые и полные противорѣчій.

Возможна ли нравственность безъ религіи и безъ признанія въ человѣкѣ духовнаго начала, и какая это нрав­ственность? Кто даетъ ей содержаніе и кто обяжетъ человѣка свободно и любовно, по убѣжденію, ей подчиниться? Вѣдь нравственность есть только практическое приложеніе извѣстныхъ религіозныхъ воззрѣній. Утверждать же, что можно жить только одною нравственностью безъ религиоз­ной вѣры — это, выражаясь грубо, все равно, что думать, будто бы можно двигать культуру одними машинистами безъ науки механики, или нагрѣвать комнату однимъ дымомъ безъ огня.

Послѣдствія исчезновенія религіознаго чувства въ об­ласти нравственныхъ настроеній и деятельности такъ изо­бражаетъ Масарикъ въ извѣстной книгѣ — „Философскія и соціологическія основанія марксизма" (стр. 505)[9]: „Марксъ и Энгельсъ на мѣсто Бога поставили матерію и отдались во власть слѣпого случая. Энгельсъ вполнѣ послѣдовательно видитъ въ слѣпомъ злѣ движущую міровую силу; исторія дѣлается слѣпыми страстями хищности и жажды власти. Въ слѣпомъ и ничтожномъ мірѣ нѣтъ ни мѣста, ни времени для радости и любви. Когда Христосъ испустилъ духъ Свой, разсказываетъ евангелистъ, стало темно на землѣ и солнце потускнѣло: такъ же за­темняется и внутренняя жизнь человѣка, когда въ немъ умираетъ вѣра въ Божество, или когда человѣкъ убиваетъ ее". Соціализмъ убилъ вѣру въ Бога и въ міръ духов­ный, и стало въ немъ темно и солнце померкло; въ немъ не можетъ быть ни ученія о нравственности, ни побуж­денiй слѣдовать ей. Зачѣмъ же, въ такомъ случаѣ, со­циалисты взываютъ къ любви, къ братству и справедли­вости, зачѣмъ они говорятъ о нравственности и честности? Всѣ прокламаціи, всѣ рѣчи, всѣ воззванія соціалистическія полны постоянными напоминаніями о нравственныхъ началахъ. Либкнехтъ въ брошюрѣ „Отъ обороны къ на­падению", изложивъ желанія социализма, восклицаетъ: „Порядокъ въ равенствѣ вмѣсто безпорядка въ подчинении — вотъ чего мы хотимъ! И какой честный человѣкъ найдетъ это несправедливымъ" (стр. 60). Но что же такое честность и что такое справедливость? Есть ли и могутъ ли быть на эти вопросы отвѣты въ самомъ соцiализмѣ, — отвѣты, не взятые напрокатъ и временно изъ христіанства? Разберемся въ этомъ вопросѣ.

Чтобы быть нравственнымъ, надобно прежде всего знать, что нравственно и что безнравственно; надобно правильно различать добро отъ зла. Вѣрующему человѣку это даетъ религія. Откуда же это возьметъ соціализмъ? Можно отвѣтить: голосъ совѣсти подсказываетъ. Но голосъ совѣсти — это голосъ не изъ духовнаго ли міра? А затѣмъ: развѣ совѣсть не нуждается въ руководствѣ? Послѣ грѣхопаденія этотъ внутренній нравственный законъ, живущій въ человѣкѣ, повредился и нуждается въ руководствѣ закона внѣшняго, исходящаго отъ Того же Законо­дателя, Который даровалъ и совѣсть, т.е. отъ Бога. Такъ, у всѣхъ людей есть и умъ; но умъ можетъ воспринимать и истину и ложь. То же видимъ и съ совѣстью. Одного она мучитъ за то, что человѣкъ отомстилъ убійствомъ за убійство его родственника. Это у христіанина. Другого совѣсть мучитъ, если онъ не отомстилъ крови убитаго брата. Это у мусульманина. Мусульманинъ имѣетъ много женъ и спокоенъ въ душѣ. Христіанина это мучило бы и заставило бы стыдиться. Итакъ, повторяемъ, совѣсть нуж­дается въ руководствѣ, которое и даетъ ей истинная, богооткровенная религія.

Гдѣ же найдетъ это руководство соціализмъ, если онъ отвергъ религію? Тутъ и выступаетъ мысль Бебеля, которую мы выше подчеркнули: безъ вѣры въ Бога человѣкъ живетъ „тѣмъ болѣе по-естествен­ному". Жить естественно — это все равно, что жить по при­роде. Спросите же природу: знаетъ она нравственное и безнравственное? Она знаетъ высокое и низкое, горячее и холодное, но добраго и злого она не различаетъ. Это разли­чаетъ только душа человѣка. Ни одно животное въ этомъ отношеніи не похоже на человѣка, ни одно животное не задумывается надъ тѣмъ, честно ли или безчестно оно поступаетъ. Животное знаетъ только полезное и пріятное, а человѣкъ еще знаетъ должное. И соціализмъ, отрицая Бога и душу, долженъ, по необходимости, все поведеніе свести къ полезному и пріятному, и только этими понятіями направлять жизнь человѣческую. Но на полезномъ и пріятномъ нельзя утвердить нравственнаго. Пріятное у всѣхъ различно; что для одного удовольствіе, для другого непріятность; тутъ не только молодого и стараго не срав­няешь, но и двухъ людей одного возраста нельзя урав­нять. А затѣмъ, если и одному и другому нравится одно и то же, и оба хотятъ этимъ предметомъ удовольствія об­ладать, то отсюда родится не любовь и братство, а нена­висть и вражда. Точто также не всѣ признаютъ одно и то же полезнымъ. Пользу того или другого еще надо доказать; польза, большею частью выясняется послѣ опыта, а человѣку для опредѣленія своего поведенія на­добно знать, полезно ли оно до того или другого поступка; къ тому же одна и та же вещь, одно и то же явленіе имѣетъ и полезный и вредныя стороны. Полезное, кромѣ того, не всегда пріятно: отрѣзать руку при антоновомъ огнѣ полезно, но непріятно. Полезное чаще всего полезно въ отдаленномъ будущемъ: а разъ нѣтъ вѣры въ безсмертіе и душу, то къ чему мнѣ упоминаніе о будущемъ? Доктору нужно лѣчить заразнаго больного. Онъ знаетъ, что это полезно для больного и для людей, но это вредно для самого доктора: онъ самъ можетъ заразиться и уме­реть. Докажите же ему, что ему полезно заразиться, уме­реть и оставить семью въ нищетѣ, докажите ему, безъ христіанства и религіи, что вообще для пользы другого человѣкъ долженъ подвергаться опасности. У вѣрующаго человѣка здѣсь выступаетъ сознаніе долга предъ Богомъ и ближними, и мы видимъ тысячи геройскихъ подвиговъ и жертвъ на основѣ религіозно-опредѣленнаго долга. Что же даетъ вмѣсто этого соціализмъ? Упоминаніе о природѣ? Но природа боится смерти; это каждый сознаетъ...

Далѣе: знаетъ ли природа о любви? Въ природѣ, напротивъ, мы видимъ господство грубаго себялюбія, назы­ваемаго звѣрствомъ.

Собака не только не интересуется знать, имѣетъ ли другая собака пищу, но если и увидитъ эту пищу, то старается отнять ее. Это безъ долгихъ объясненій понятно. Говорятъ: но въ человѣкѣ отъ природы замѣтны такъ-называемыя альтруистическія чувства, т.е. чувства любви къ себѣ подобнымъ. Но, во-первыхъ, они воспитаны въ человѣкѣ длиннымъ рядомъ вѣковъ и тысячелѣтій подъ воздѣйствіемъ религіи. А, во-вторыхъ, если рядомъ съ альтруистическими живутъ и дѣйствуютъ въ человѣкѣ эгоистическія чувства, то почему же онъ долженъ пред­почитать первыя вторымъ? Не ближе ли эгоизмъ? „Своя рубашка ближе къ тѣлу", — говоритъ и пословица народная.

Знаетъ ли природа равенство и свободу? На это много потрачено кликовъ и рѣчей. Знаменитая „Декларація правь человѣка", которою такъ увлекается соціализмъ, съ этого именно и начинается: „Люди всѣ рождаются по природѣ свободными и равными"... До чего же можно дойти въ увлеченіяхъ! Родился ребенокъ. Вотъ свободный человѣкъ! Развѣ только въ насмѣшку можно назвать его свободнымъ. Попробуйте его на день оставить безъ при­зора и предоставить свободѣ! И въ пищѣ, и въ питьѣ, и въ снѣ, и во всѣхъ мелочахъ жизни онъ — рабъ, онъ за­висить отъ окружающихъ. Гдѣ при этомъ равенство? Мальчикъ и дѣвочка, хилый и здоровый, красивый и без­образный, кавказецъ и монголъ, англичанинъ и негръ, способный и неспособный — съ безконечнымъ разнообразіемъ въ степеняхъ этихъ качествъ... Гдѣ здѣсь равенство? По­словица говорить, что „Богъ и лѣсу не равняетъ." И это вѣрно не только при сравненіи кустарника и огромныхъ сосенъ, но и по отношенію къ одной и той же породѣ деревьевъ: отъ чахлаго дубка Амура до огромныхъ дубовъ нашей Малороссы и Южной Россіи — какое огромное разстояніе! Только тамъ, гдѣ нѣтъ никакой жизни, — въ минералахъ, въ кристаллахъ, въ скованныхъ холодомъ

льдинахъ, — мы видимъ равенство и однообразіе, но гдѣ только замѣтны хоть слабые зачатки жизни, отъ водоросли и мха до высшихъ ступеней растеній и животныхъ, мы видимъ все болѣе и болѣе увеличивающееся разнообразіе. Наука говоритъ, что если взять одинъ листочекъ съ де­рева, то другого, во всемъ ему подобнаго, не найдешь ни на этомъ деревѣ, ни во всемъ мірѣ. Наука же говорить, что всѣ зародыши живыхъ существъ приблизительно оди­наковы, но чѣмъ дальше они живутъ, тѣмъ болѣе и болѣе обнаруживается въ нихъ различіе. И больше всего различіе сказывается именно на высшихъ степеняхъ жизни: еще собака данной породы болѣе или менѣе похожа по виду, силамъ и способностямъ на другую особь той же породы, но человѣкъ отъ человѣка всегда значительно разнится, и каждый по своему внѣшнему виду, въ своемъ складѣ ума и способностей представляетъ совершенно осо­бое, своеобразное и неповторяющееся явленіе. Людей, равныхъ Пушкину по геніальности, можно указать; но дру­гого Пушкина все-таки не найдется: онъ неповторяемъ.

Итакъ, мертвая природа не подтверждаетъ ученія о люб­ви, справедливости, братствѣ, свободѣ, равенствѣ и вообще о нравственности: она не только не даетъ опредѣленнаго содержанія для этихъ понятій, но и основанія для нихъ. Спрашиваемъ опять: гдѣ же найдетъ соціализмъ основанія для нравственности?

И для оправданія безбожія, невѣрія въ безсмертіе и для основъ своей нравственности соціализмъ любитъ ссы­латься на науку. „Наука рѣшила", „наука доказала", „те­перь наука достигла" и подобныя выраженія такъ и сы­плются въ рѣчахъ и книгахъ соціалистовъ. Бѣдная наука! Чего только ей ни приписывали! Развѣ наука есть понятіе навсегда установившееся? Что если предстоящее столѣтіе будетъ столь же чревато открытіями и изобрѣтеніями, какъ минувшее, какими покажутся тогда чрезъ 100 лѣтъ теперешнія якобы научныя утвержденія? И можно ли на такомъ зыбкомъ фундаментѣ строить ученіе о нравствен­ности, о религіи? Да и разрѣшаетъ ли наука вопросъ о нравственности?

Когда Марксъ и Энгельсъ писали свои книги, господ­ствовала матеріалистическая наука (Фейербахъ, Контъ), отрицательно относившаяся къ религіи, а въ научной разработкѣ христианства служили авторитетами ученые Штраусъ и Бауръ. Но съ того времени за 60 лѣтъ ясно доказано, что историческія свѣдѣнія и построенія Штрауса и Баура ложны, хотя Бебель по старой памяти повторяетъ ихъ; научно-философскія новыя теченія давно и совер­шенно отвергли матеріализмъ и невѣріе. Можно указать цѣлый рядъ ученыхъ, идеалистовъ, глубоко вѣрившихъ въ Бога, въ твореніе міра, въ душу человѣка, въ религіозныя основы нравственности: Ньютонъ, Галилей, Коперникъ, Либихъ, Гершель, Левуазье, Рейнке, Аміель, Дрюммондъ, Мейеръ, Гельмгольцъ, Ляйель, Шлейденъ, Медлеръ, Секки... Мы бы утомились перечислять ученыхъ, глубоко вѣровавшихъ въ Бога. Для нихъ твореніе міра, какъ и для самого Дарвина, не было миѳомъ, для нихъ небо не представлялось только воздухомъ, и они его не предоставляли только воробьямъ: они стремились къ нему, они вѣрили, они молились! Укажемъ въ самое послѣднее время хоть на Пастера, который говорилъ, что онъ мо­лится, когда работаетъ въ своей лабораторіи. Первымъ словомъ его въ Академіи безсмертныхъ, по избраніи членомъ этого учрежденія, когда, по обычаю, ему нужно было сказать вступительную рѣчь, было слово исповѣданія религіи: Господа, прежде всего, я долженъ сказать, что я глубоко вѣрую въ Бога". Это было всего 10 лѣтъ тому назадъ. Укажемъ раньше Пастера — Тиндаля, разрушившаго матеріалистическое ученіе о самопроизвольномъ зарожденіи; укажемъ астронома Фламаріона, укажемъ Сабатье, научно доказывавшаго безсмертіе души. Почему же Марксъ забылъ этихъ великихъ ученыхъ? Или онъ одинъ только ученый? Что же скажетъ на все это соціализмъ? Что онъ можетъ сказать въ отвѣтъ ученому Дюбуа-Реймонду, который въ рѣчи въ Королевской академіи наукъ въ Берлинѣ заявилъ, что человѣкъ, какъ бы далеко ни простирались его познанія, всегда будетъ стоять предъ областью невѣдомаго, которая властно будетъ говорить ему о религіи. Что ему сказать на слова Спенсера, заявившаго, что при всѣхъ успѣхахъ знанія „всегда останется мѣсто для религіи?" Что сказать на слова Паульсена: „Позитивизмъ думаетъ, что человѣкъ уже готовъ вычерк­нуть то влеченіе къ Безконечному, которое характеризуетъ религію. Я считаю это заблужденіемъ. Стремленіе это есть врожденное человѣку и неутрачиваемое имъ влеченіе". Какъ понять Литтре, изъ яраго позитивиста обратившагося въ вѣрующаго? Что значитъ обращеніе П. Бэра, яраго го­нителя религіи въ школахъ Франціи, къ христіанству, — обращеніе настолько горячее, что оно заставило его отпра­виться миссіонеромъ-проповѣдникомъ въ отдаленныя стра­ны?

Мы бы здѣсь могли заполнить цѣлыя страницы по­добными свидѣтельствами слова и жизни ученыхъ, глу­боко вѣрующихъ. Это увлекло бы насъ слишкомъ далеко. Намъ нужно было только отмѣтить и показать, какъ не­надежно для соціализма ссылаться на какую-то науку въ защиту своего атеизма. На повѣрку вѣдь выходить, что никакой науки въ соціализмѣ нѣтъ, а есть только громкія и самоувѣренныя фразы научнаго невѣжества, разсчитанныя на публику, не способную къ действительно научному анализу и критикѣ. Въ частности скажемъ: наука не даетъ и нравственныхъ ученій. Эти ученія всегда стояли въ связи только съ религіей и на ней опирались; что они представляютъ лишь практическое примѣненіе религіозньгхъ истинъ и воззрѣній и безъ религіи не имѣютъ подъ собою почвы, это горячо доказывалъ даже Л. Н. Толстой въ особой статьѣ: „Религія и нравственность". Даже при­знавая справедливость требованій соціализма, ихъ можно обосновать только на авторитетѣ Евангелія. „Тотъ, кто хочетъ разрѣшить соціальный вопросъ, говорить Лавелэ, и способствовать его разрѣшенію, долженъ имѣть съ правой стороны книги по политической экономіи, съ лѣвой — сочиненія о научномъ соціализмѣ и прямо предъ собою — откры­тыя страницы Новаго Завѣта. Политическая экономія играетъ роль анатоміи, — она показываетъ намъ строеніе человѣческаго тѣла, соціализмъ — патологіи, описывающей болѣзни, а Евангеліе — это терапія, указывающая лѣкарства и методъ лѣченія".

Но предположимъ, нравственныя основанія соціализмомъ найдены и доказаны: природа ли, наука ли дока­зала и показала высоту, необходимость и обязательность нравственности — любви, справедливости, самоотверженія ради братства и равенства. Нужны вѣдь и надежныя по­бужденiя къ исполненію нравственныхъ правилъ, нужны и силы для ихъ исполненія. Знать добро не значитъ еще непремѣнно его исполнить. Вѣдь богачи злые и себялю­бивые отлично знаютъ, что надобно служить отъ богат­ства своего бѣднымъ, однако, часто этого не дѣлаютъ. И рабочіе прекрасно понимаютъ, что пьянствомъ губить скуд­ный заработокъ и оставлять семью безъ хлѣба нехорошо, и, однако, это часто дѣлаютъ. Еще древній языческій пи­сатель мѣтко опредѣлилъ раздвоенность человѣческой при­роды и ея стремленіе ко злу: „Nitimur in vetitum, semper cupimusque negata. Video meliora proboque, deteriora sequor": „Всегда мы стремимся къ недозволенному, всегда желаемъ страстно того, что воспрещено. Видимъ прекрасное и одобряемъ его, а на дѣлѣ слѣдуемъ противоположному". Но съ необыкновенною ясностью и проникновенностью изображаетъ это св. апостолъ: „Знаю, что не лежитъ во мнѣ, т.е. въ плоти моей, доброе, ибо желаніе добра есть во мнѣ, а чтобы сдѣлать доброе, того не нахожу. Не понимаю, что дѣлаю, потому что не то дѣлаю, что хочу, а что ненавижу, то дѣлаю. По внутреннему человѣку нахожу удовольствіе въ законѣ Божіемъ, но въ членахъ моихъ вижу иной за­конъ, противоборствующій закону ума моего и дѣлающій меня плѣнникомъ закона грѣховнаго, находящагося въ членахъ моихъ" (Римл. VII, 15—24).

Для вѣрующаго человѣка въ религіи христіанской и въ христіанской Церкви, въ ея таинствахъ даны и ука­заны и побужденія для добра, высшія и низшія, смотря

по нравственному развитію каждаго человѣка, — отъ любви къ Богу, къ вѣчной красотѣ добра, и до страха наказанія вѣчнаго; даны и силы къ исполненію долга и къ прощенію грѣховъ содѣянныхъ.

Откуда возьметъ и укажетъ эти силы и побужденія соціализмъ? Предъ этимъ вопросомъ онъ безотвѣтенъ со­вершенно. Соціализмъ повторяеть слова о нравственности, честности, любви, справедливости, братствѣ, равенствѣ, но скажемъ откровенно, — онъ ихъ укралъ у христіанства. Со­вершается постоянный, безпрерывный обманъ и подмѣнъ понятій: не вѣря въ христіанство, соціализмъ пользуется имъ, пользуется его святыми ученіями, призывами, завѣтами, понятіями, словами и вводитъ въ заблужденіе сла­бый души.

Вотъ что говорить намъ по этому поводу извѣстный русскій писатель Гончаровъ: „Современный соціализмъ, не признавая человѣка съ душой, съ правами на безсмертіе, проповѣдуетъ какую-то правду, какую-то честность, какія-то стремленія къ лучшему порядку, къ благороднымъ цѣлямъ, не замѣчая, что все это дѣлается ненужнымъ при томъ указываемомъ имъ порядкѣ бытія, гдѣ люди, по его словамъ, толпятся, какъ мошки въ жар­кую погоду, въ огромномъ столбѣ, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, грѣются, исчезаютъ въ безтолковомъ процессѣ жизни, чтобы завтра дать мѣсто другому тако­му же столбу. Если это такъ, тогда не стоитъ работать надъ собою, чтобы къ концу жизни стать лучше, чище, правдивѣе, добрѣе. Зачѣмъ? Для обихода на нѣсколько лѣтъ? Для этого надо запастись, какъ муравью, зернами на зиму, обиходнымъ умѣньемъ жить, такою честностью, которой синонимъ — ловкость, столькими зернами, чтобы хватило на жизнь, иногда очень краткую, чтобы было тепло, удобно. Какіе же идеалы у муравьевъ?"[10].

Для служителей современнаго соціализма есть еще опора въ томъ, такъ-сказать, безсознательномъ христіанствѣ, которое неминуемо и неистребимо живетъ въ каждомъ, даже открытомъ и яростномъ безбожникѣ. Мы ро­дились и выросли среди христіанскаго общества, среди христіанскихъ понятій, нравовъ и обычаевъ. Мы всосали ихъ съ молокомъ матери, мы слышали ихъ съ дѣтства отъ людей, которые насъ окружали, мы усвоили ихъ изъ книгъ, которыя прочитали, мы впитали ихъ въ себя, какъ бы вмѣстѣ съ окружающимъ воздухомъ. Поэтому мы не можемъ не отзываться сердцемъ на такія слова, какъ любовь, милосердіе, справедливость, и мы подставляемъ въ нихъ не соціалистическое, а пока еще христіанское содержаніе: такъ, солнце, зашедшее на западѣ, свѣтитъ землѣ отраженнымъ свѣтомъ; такъ, рѣка, перехваченная въ истокѣ, будетъ еще долго въ низинахъ теченія идти полною водою, обманывая зрителя своимъ существованіемъ. Но придетъ время, солнце скроется совершенно и наступитъ тьма; рѣка протечетъ вся и изсякнетъ. Тогда соціализму нужно будетъ отвѣтить на нравственные за­просы человѣчества своимъ собственнымъ, а не украденнымъ содержаніемъ.

На чемъ же тогда можетъ основать нравственность соціализмъ? Отрѣшившись отъ всякаго откровенія Боже­ства, въ которое онъ не вѣритъ, какъ укажетъ соціализмъ, что добро и что зло, что нравственно и что безнравствен­но, и чѣмъ докажетъ правоту своихъ воззрѣній?

Вопросъ этотъ въ высшей степени важный. Человѣку такъ врождено въ совѣсти стремленіе знать добро и зло, слѣдовать первому и избѣгать второго, что съ этой сто­роны всякія попытки приравнять человѣка къ животному заранѣе осуждены на полный неуспѣхъ. Если человѣкъ подъ вліяніемъ мученій совѣсти рѣшается на самоубійство, какъ Іуда; если онъ, охваченный сознаніемъ грѣха, ме­чется по всей землѣ, не зная себѣ покоя, какъ Каинъ; если преступники, какъ это нерѣдко случается, подъ вліяніемъ голоса совѣсти, сами себя предаютъ въ руки суда и на колѣняхъ выпрашиваютъ себѣ не прощенія, а наказанія, которое примирило бы ихъ съ Богомъ и съ самими собою, — то, значить, все это не шутка и не выдумка. Если вслѣдъ за учителями нравственности всегда шли народы; если къ каждому святому всегда стекались люди, ища наставленій, и притомъ въ неизмѣримо большемъ количествѣ, чѣмъ къ людямъ науки, — то это значить, что потребность нравственнаго просвѣщенія заложена въ человѣкѣ слишкомъ глубоко и выражается гораздо ярче и настойчивѣе, чѣмъ даже потребность знанія. Есть народы и племена, у которыхъ это исканіе правды и нравственнаго совершенства становится всеохватывающимъ, первенствующимъ предъ всѣми прочими запросами и потребностями жизни. Таковъ народъ русскій.

Его безчисленные святые и праведники; его храмы, обители, скиты; его народныя преданія; его постоянный богомоленія и путешествія ко святымъ мѣстамъ, — все это яркія свидетельства указаннаго нами исканія святости. И образованный классъ въ Россіи, хотя и воспитался подъ вліяніемъ Западной Европы, не могъ не проникнуться тѣми же самыми интересами: всѣ наши писатели въ своихъ произведеніяхъ отыскивали нравственные идеалы, всѣ стояли на нравственной точкѣ зрѣнія, обсуждая тѣ или другія событія или явленія жизни. Самые выдающіеся наши писатели, чѣмъ зрѣлѣе и старше становились, тѣмъ больше приближались къ исконно-любимому народному типу и стремленію: искать правды жизни, учить правдѣ жизни. Карамзинъ, Пушкинъ, Гоголь, Тургеневъ, Гончаровъ и особенно Достоевскій и Толстой неизмѣнно и какъ бы помимовольно склонялись къ этому. Наши мыслители: Хомяковъ, Страховъ, Соловьевъ, Гротъ, Трубецкой зани­мались тѣмъ же. Въ народѣ нашемъ самое любимое чтеніе — „божественное", самая любимая и распространенная литература — нравоучительная. И только этимъ объясняет­ся, что проповѣдь соціализма, какъ только она заговоритъ о правдѣ, справедливости, любви и жалости къ обездоленнымъ, тотчасъ же привлекаетъ вниманіе и сочувствіе народа. Но народъ вѣдь подъ этими словами, повторяемъ, мыслитъ понятія христіанскія, а ему тихонько соціализмъ

подмѣниваетъ ихъ и вмѣсто христіанскихъ даетъ свои собственныя.

Итакъ, возвращаемся къ поставленному вопросу: что соціализмъ считаетъ нравственнымъ и что безнравственнымъ? Не имѣя руководства и основъ религіи, соціализмъ не отвѣчаетъ на этотъ вопросъ ничего, или отвѣчаетъ жалкимъ лепетомъ. Лассаль въ своей рѣчи къ работникамъ говорить: „Что въ данное время и въ данномъ обществѣ принято считать обязательнымъ и добрымъ, то и нравственно". Бернштейнъ, истолкователь Лассаля, такъ опредѣляетъ его взглядъ на нравственность: это — „пре­данность всеобщему". По словамъ Бебеля, „нравственно то, что соотвѣтствуетъ соціальнымъ потребностямъ данной эпохи", а потребности эти опредѣляются условіями произ­водства[11].

То же читаемъ у Менгера въ его послѣдней книгѣ: „Новое ученіе о нравственности" (изд. 1906 г.). По его мнѣнію, „нравственность есть продуктъ соціальныхъ соотношеній силъ". Менгеръ утверждаетъ, что нравствен­ность всегда опредѣляется интересами господствующаго класса. Нравствененъ тотъ, кто приспособляется къ существующимъ соціальнымъ отношеніямъ, безнравствененъ тотъ, кто имъ сопротивляется. Разсмотрѣвъ съ этой точки зрѣнія главнѣйшія этическія системы, проф. Менгеръ выражаетъ предположеніе, что улучшеніе нравственныхъ воззрѣній можно ожидать лишь отъ перехода къ соціалистическому строю государства. Является ли, однако, этотъ строй дѣйствительнымъ средствомъ къ поднятію нравствен­ности? Неравенство силъ, способностей и талантовъ, раздѣленіе на классы и профессіи останутся и въ новомъ государствѣ; слѣдовательно, сохранятъ силу и свойствен­ные этимъ отношеніямъ пороки. Съ этимъ согласенъ и проф. Менгеръ. „Есть основаніе думать, — говорить онъ,— что въ соціалистическомъ государствѣ классовый противорѣчія не только сохранятся, но быть - можетъ получать еще большее значеніе". Мы видимъ, такимъ образомъ, что съ этой точки зрѣнія соціалистическій строй не оправдываетъ чаяній его сторонниковъ, и что, съ другой сто­роны, — для развитія въ людяхъ болѣе высокихъ нравственныхъ понятій недостаточно одного измѣненія матеріальной среды.

Итакъ, значитъ, добро и зло — не постоянныя понятія; что сегодня добро, то завтра можетъ быть зломъ, и наоборотъ. Пусть такъ. Но въ такомъ случаѣ, почему же я долженъ слѣдовать этому добру, если оно мнѣ невы­годно или если я его таковымъ не признаю? Другіе соціалисты идутъ еще дальше и заявляютъ: нравственность — дѣло условное: каждый классъ людей имѣетъ свою нрав­ственность. Но спросимъ, почему же, въ такомъ случаѣ, я долженъ нравственность одного класса уважать, а нрав­ственность другого класса отрицать? Почему нравствен­ность капиталистовъ есть зло, а нравственность рабочихъ есть благо? И почему же не имѣетъ права на существованіе нравственность воровъ, разбойниковъ? Здѣсь мы запутываемся въ лабиринтѣ безысходныхъ противорѣчій. Соціализмъ, исходя изъ этой точки зрѣнія, прямо вынужденъ признать правду капиталистическаго строя и, вмѣсто борьбы съ капиталистами, признать ихъ братьями и еди­номышленниками. Но если въ религіи и даже нравствен­ности не могутъ быть люди едино, то на чемъ же осно­вать ихъ единство и пресловутое братство? Неужели только на желудкѣ? Но въ такомъ случаѣ, гдѣ же грань между человѣкомъ и скотомъ? Скоты тоже вѣдь имѣютъ желудокъ. Какой выводъ слѣдуетъ изъ такого ученія, ясно указано въ брошюрѣ А. М. „Довольно", написанной въ память покойнаго кн. С. Н. Трубецкого: „Чего ждать отъ соціалистовъ въ моральномъ отношеніи? Вся проповѣдь Горькаго (главарь нашей соціалъ-демократіи) была проповѣдью грубаго насилія, кулачнаго права. И въ этомъ отношеніи онъ явился только вѣрнымъ хранителемъ завѣтовъ марксизма. По ученію Маркса, не существуетъ ника­кой безусловной морали, которая была бы общеобязательна для всѣхъ временъ и для каждаго человѣка, а существу­ естъ только классовая мораль: буржуа имѣютъ свою мораль, а пролетаріи — свою. Но вѣдь это равносильно отрицанію всякой морали, потому что такой взглядъ оправдываетъ любой поступокъ, лишь бы онъ былъ выгоденъ въ интересахъ того класса, къ которому принадлежитъ лицо, совер­шающее этотъ поступокъ. Въ основѣ такого взгляда лежитъ безнравственный принципъ: цѣль оправдываетъ средства, чреватый всякими насиліями, что наши социа­листы и показали на дѣлѣ". Нравственность условная— не нравственность. Должна быть общепризнанная одна правда, иначе столько будетъ правдъ и столько представленій о нравственности, сколько отдѣльныхъ людей. И тогда мы дойдемъ до наивнаго и прямолинейнаго, а съ точки зрѣнія соціализма, единственнаго правильнаго отвѣта на вопросъ о существѣ добра и зла, который далъ нѣкогда дикарь: „добро, — если я у сосѣда украду корову, зло, — если онъ украдетъ у меня". Но при такомъ воззрѣніи не любовь положена будетъ въ основу жизни, не царство мира и справедливости наступитъ въ будущемъ, а звѣриная борьба всѣхъ противъ всѣхъ, которая и отбро­ситъ жизнь человѣчества ко временамъ первобытнаго вар­варства. Должна быть общепризнанная и одна правда, но она немыслима безъ высшаго авторитета, которому бы всѣ подчинились и котораго у социализма нѣтъ и быть не можетъ.

VII.

Въ основу своихъ воззрѣній на жизнь людей соціализмъ, какъ извѣстно, полагаетъ такъ-называемую эконо­мику и борьбу, вѣчную борьбу общественныхъ классовъ. «Борющійся пролетаріатъ" — вотъ названіе рабочаго класса. Оправданіемъ этого взгляда служитъ-де наука, подъ ко­торою соціализмъ разумѣетъ исключительно тѣ научныя воззрѣнія, которыя ему нравятся: именно матеріализмъ и Дарвинизмъ. Извѣстно, что дарвинизмъ возвелъ въ законъ всемірной жизни борьбу за существованіе.

Попробуемъ стать на эту точку зрѣнія социализма. Спрашиваемъ: какимъ же образомъ въ основу борьбы, и притомъ вѣчной борьбы, ляжетъ любовь? Гдѣ здѣсь мѣсто для справедли­вости, равенства и особенно свободы? Законъ Дарвина го­воритъ, что побѣждаетъ сильнѣйшій, что слабые инди­виды и цѣлые роды живыхъ существъ въ борьбѣ за существованіе осуждены на вымираніе, что выживаютъ только самые сильные. Основою борьбы служить животный эгоизмъ, который и соцiализмъ открыто восхваляетъ и признаетъ основою своихъ воззрѣній. По увѣренію марксистовъ, „такъ-называемыми альтруистическими чувствами руководятся лишь отдѣльныя лица, но цѣлые общества и классы могутъ действовать исключительно подъ вліяніемъ эгоизма; альтруизмъ для нихъ не существуетъ, почему во взаимныхъ отношеніяхъ между собою они и находятся въ по­стоянной борьбѣ за существованіе"[12]. Законъ борьбы выраженъ очень просто и ясно; человѣкъ можетъ сказать другому человѣку: „ты моя пища". (Т. Штирнеръ). „Біологическая борьба между животными высшихъ разрядовъ (а къ нимъ принадлежитъ, по Дарвину, и человѣкъ) выра­жается такъ: одно животное нападаетъ на другое, умерщвляетъ его, ѣстъ и ассимилируетъ его мясо своему тѣлу при помощи пищеваренія"[13]. Вотъ достойный выводъ изъ за­кона: „все изъ желудка"... Авторъ вышеприведеннаго от­рывка увѣряетъ, что когда въ 1859 году Дарвинъ выпустилъ свою работу о происхожденіи видовъ, „у всѣхъ вы­рвался глубокій вздохъ облегченія; было, наконецъ, распу­тано ярмо капризной божественности"[14].„Произволъ исчезалъ изъ природы; во всемъ водворялся стройный, величе­ственный (!) порядокъ. Человѣчество начинало чувствовать подъ своими ногами надежный фундаментъ реальнаго: по­явилась возможность оставить зыбкую почву субъективныхъ фантазій"... Сколько радости отъ открытія, что можно,

наконецъ, по природѣ ѣсть другъ друга!

И посмотрите, съ какою послѣдовательностью этотъ законъ проявляется въ соціалистическомъ движеніи! Развѣ „борющійся классъ пролетаріата" имѣетъ гдѣ-либо въ виду чужіе интересы? Нѣтъ, движущая сила его — классовый, собирательный эгоизмъ. Развѣ любовью къ человѣчеству проникнуто это дви­женiе? Напротивъ, даже въ книжкахъ, издаваемыхъ соціалистами и указывающихъ способы пропаганды, открыто и настойчиво дается агитаторамъ наставленіе постоянно и неизмѣнно поддерживать въ трудящихся классахъ „возбужденіе, вѣчную неудовлетворенность", недовольство, озлобленіе, зависть и вражду къ обезпеченнымъ классамъ[15]. Это, по выраженію одного оратора-соціалиста, — „ненависть творческая". Стоитъ посмотрѣть на нашего обыкновеннаго русскаго крестьянина послѣ того, когда онъ становится въ ряды соціалистовъ, или, какъ выражаются соціалисты, становится „распропагандированнымъ" и „сознательнымъ". Прежняго добродушія въ немъ какъ не бывало. Глаза горятъ недобрымъ огнемъ, постояннымъ задоромъ; онъ всегда возбужденъ; онъ теряетъ чувство уваженія къ тѣмъ, кого недавно искренно уважалъ; къ высшимъ и обезпеченнымъ, если они и очень хорошіе люди, которыхъ онъ еще не­давно почиталъ и не за страхъ, а за совѣсть, онъ ста­новится враждебнымъ только за то, что они выше и обезпеченнѣе его. Мира и покоя нѣтъ въ этой душѣ; ее то­читъ червь зависти и злобы; ее съѣдаетъ огонь постоян­наго озлобленія. Скажутъ: „но зато эти люди между собою дружны и сплочены любовью; между ними сколько случаевъ и примѣровъ самоотверженнаго страданія другъ за друга"! Но вѣдь это не любовь, понимаемая въ нравственномъ смыслѣ, не та любовь, о которой апостолъ въ возвышенномъ гимнѣ любви въ XIII гл. 1. посл., къ Коринѳянамъ говорить: „Если я говорю языками человѣческими и ангельскими, а любви не имѣю, то я — мѣдь звенящая, или кимвалъ звучащій. Если имѣю даръ пророчества и знаю всѣ тайны, и имѣю всякое познаніе и всю вѣру, такъ что могу и горы переставлять, а не имѣю любви, то я ничто. И если я раздамъ все имѣніе и отдамъ тѣло, мое на сожженіе, а любви не имѣю, — нѣтъ мнѣ въ томъ никакой пользы. Любовь долготерпитъ, милосердствуетъ, любовь не завидуетъ, любовь не превозносится, не гордится, не безчинствуетъ, не ищетъ своего, не раздражается, не мыслитъ зла, не радуется неправдѣ, а сорадуется истинѣ, все покрываетъ, всему вѣритъ, всего надѣется, все переноситъ, любовь никогда не перестаетъ!"

Вотъ любовь, какъ нравственная сила, составляющая основу жизни, — не взаимную борьбу и ненависть классовъ, а симбіозъ, сожитіе мирное и любовное всѣхъ классовъ и сословій, всѣхъ людей, во исполненіе ангельской пѣсни, воспѣтой въ часъ рожденія Богочеловѣка: Слава въ вышнихъ Богу, на земли миръ, въ человѣцѣхъ благоволеніе...

А та классовая любовь, которою хвалятся и думаютъ быть сильными соціалъ-демократы, — это только превращенное и безъ конца умноженное озлобленіе и собирательный эгоизмъ. На немъ нельзя построить жизни и ожидать отъ этого мира, любви и господства справедливости. Не любовь, а ненависть полагается соціализмомъ въ основу классовой борьбы. Для этого стоитъ только заглянуть въ копѣечную брошюрку Кармелюка „Новая нагорная проповѣдь", о ко­торой мы уже упоминали. Вотъ это новое слово о новой правдѣ и любви: „Нѣтъ другого царства небеснаго, кромѣ царства правды на землѣ. Утѣшенія надо искать въ сопротивленіи. Милостивые умножаютъ зло на землѣ. Войнѣ надо противопоставить войну, насилію — силу, — таковъ за­конъ жизни и дѣятельности любви (!). Блаженны сѣющіе сѣмена борьбы и возстанія противъ зла. На каждый ударъ отвѣчайте ударомъ. Ненавидьте враговъ вашихъ всѣми силами души, если эти враги суть въ то же время гони­тели истины и справедливости". Какъ видите, здѣсь есть упоминаніе о правдѣ, любви, истинѣ и справедливости. Но такъ какъ каждый, по ученію соціализма, понимаетъ все это по-своему, то ясно, что каждый и правъ въ борьбѣ. Какъ настроенъ „борющійся пролетаріатъ", видно изъ пѣсни рабочихъ:

„На воровъ, на собакъ — на богатыхъ, Бей, губи ихъ, злодѣевъ проклятыхъ!

А вотъ неожиданный выводъ изъ этого призыва:

„И взойдетъ за кровавой зарею Солнце правды и братство людей".

Трудно представить, какимъ образомъ все это случится...

Мы знаемъ, что въ соціализмѣ нравственность — по личному вкусу или, какъ выражаются люди науки, мораль личнаго каприза. Новѣйшіе соціалисты совсѣмъ отказы­ваются отвѣчать на вопросъ о томъ, что такое правда, ра­венство и проч. Въ брошюрѣ Гэда „Коллективизмъ (изд. „Колокола") относительно соціализма заявляется, что онъ „не покоится ни на одномъ изъ апріорныхъ (напередъ условленныхъ и извѣстныхъ) представленій справедливо­сти, свободы, равенства или братства; эти представленія входятъ въ область той метафизики, о которой Вольтеръ сказалъ: „метафизика тамъ, гдѣ два человѣка не могутъ понять другъ друга". Соціализмъ, по словамъ Гэда, уже не ссылается на „великодушныя чувства" или на „стремленія къ благосостоянію", которыя были во всѣ времена, но никогда не достигали цѣли". Сказано весьма откро­венно. Но какой выводъ можно сдѣлать изъ сказаннаго? По заявленію одного соціалистическаго писателя, „шкура проклятаго буржуа годна только на перчатки, какъ шкура собаки". Каждый классъ имѣетъ свою мораль. Предположимъ, мы уважили эту мораль рабочаго. Но вотъ, тотъ же буржуа со своей стороны заявитъ, что и „шкура рабочаго годна развѣ только на перчатки или сапоги". Каждый классъ имѣетъ свою мораль; выходить, надо уважить и мораль буржуа. Что же изъ этого выйдетъ? Соціализмъ ссылается на науку и исповѣдуетъ дарвинизмъ, по кото­рому въ жизни, въ борьбѣ за существованіе, побѣждаютъ сильнѣйшіе, а слабѣйшіе обречены на умираніе. Право на жизнь за тѣмъ, у кого больше силы. Но не оправдывается ли этимъ происхожденіе капитализма, того самаго, кото­рый такъ ненавистенъ соціализму? Въ прошломъ за капиталомъ рядъ насилій, угнетеній, эксплоатацій рабочаго класса. Это такъ. Но развѣ, съ точки зрѣнія соціализма, это можно осудить? Вѣдь правда за силою, и каждый классъ имѣетъ свою нравственность. Къ такимъ неожиданнымъ выводамъ приходить соціализмъ, если онъ со­вершенно отрѣшится отъ религіозной нравственности, а отрѣшиться отъ нея онъ долженъ, если не хочетъ продол­жать обмана.

Какъ далеко все это отъ христіанства! Въ немъ уче­нiе о любви исходить изъ понятія о Богѣ-Любви и во­площено въ Личности Богочеловѣка-Искупителя. Заповѣди Господни вѣчны, вѣчна Божія правда, какъ вѣченъ Богъ; въ Божественномъ Откровеніи — въ Священномъ Писаніи, въ живой Церкви дано постоянное руководство совѣсти живого человѣка. Не борьбу и злобу, — „на землѣ миръ и благоволеніе въ человѣкахъ" воспѣли ангелы въ часъ рожденія Искупителя. Возрастать непрерывно въ любви и мирѣ, въ мѣру возраста исполненія Христова, — вотъ за­дача христіанскаго общества. Правда, христіанство тоже заповѣдуетъ человѣку борьбу. Оно говорить, что всѣ нестроенія и непорядки въ жизни человѣческой отъ грѣха, надо бороться съ грѣхомъ, съ тѣмъ зломъ, которое внутри человѣка. Пока этотъ врагъ не побѣжденъ, никакія формы жизни, никакое устройство общества и государства, ника­кая равномѣрность въ распредѣленіи земныхъ благъ, ни­что и ничто не сдѣлаетъ человѣка счастливымъ: голова не перестанетъ болѣть, пока не выйдешь изъ угарной ком­наты на чистый воздухъ. Пока не преобразуется нашъ внутренній человѣкъ, до тѣхъ поръ всѣ внѣшнія преобразованія будутъ почти безполезны. Древній мудрецъ по­этому и оставилъ правило: „Сынъ мой, всякимъ храненіемъ — больше всего хранимаго сохраняй свое сердце, ибо изъ него источникъ жизни" (Притч. IV, 23).

„Христіанство, говорить одинъ ученый богословъ, держится того убѣжденія, что когда духъ общества пре­образуется, проникается высшими идеями и началами, тогда сами собою, безъ насилій и переворотовъ, естествен­но и послѣдовательно развиваются въ немъ и лучшія внѣшнія формы и отношенія жизни. А когда духъ обще­ства огрубѣлъ, нравственныя силы въ немъ разслаблены, никакими внѣшними мѣрами и гарантіями нельзя создать между людьми идеальныхъ нравственныхъ отношеній; всякія же насильственныz мѣры и перевороты только болѣе способствуютъ огрубѣнію духа, разслабленію нрав­ственныхъ силъ и потому, значить, болѣе закрѣпляютъ между людьми дурные порядки и отношенія". Всѣ попытки устроить счастье людей безъ освобожденія ихъ отъ этого коренного, существеннаго зла будуть равносильны цѣлебнымъ лѣкарствамъ, прикладываемымъ къ мертвому тѣлу. Это значить бить не по коню, а по оглоблямъ, по выраженію пословицы. Зло и грѣхъ найдутъ себѣ выходъ при всѣхъ формахъ жизни и отравятъ ихъ.

Та борьба классовъ, о которой говорить соцiализмъ, только будетъ способствовать злу и грѣху: это ихъ род­ная стихія. Христіанство учить, что человѣкъ своими си­лами, поврежденными въ первородномъ грѣхѣ, не побѣдитъ зла и грѣха: ему нужна помощь Божія, благодать, которую и далъ людямъ Іисусъ Христосъ и теперь подаетъ вѣрующимъ чрезъ вѣру, молитву, подвиги добродѣтели и таинства въ Св. Церкви.

„Некуда убѣжать человѣку отъ вѣры, потому что онъ самъ отъ себя убѣжать не можетъ". И никогда не найти иной основы для нравственности, кромѣ религіи. Къ этому невольно приходить и авторъ „Новаго Государства" — Менгеръ. Указывая на недостижимость задачи Гаагской мир­ной конференціи 1899 г., онъ невольно замѣчаетъ: „Миръ внѣшній можетъ исходить только изъ мира внутренняго[16]. А миръ внутренній долженъ каждый человѣкъ прежде всего утвердить въ себѣ самомъ. Это немыслимо безъ религіозно-нравственнаго воззрѣнія на человѣка, безъ глубокой внутренней работы надъ самимъ собою. Такъ вѣковѣчнымъ останется вопросъ юноши, въ изображеніи поэта, обращенный къ безмолвнымъ волнамъ моря:

„Вы мнѣ скажите, въ чемъ тайна отъ вѣка? Въ чемъ состоитъ существо человѣка? Откуда пришелъ онъ, куда онъ идетъ? Кто тамъ вверху надъ звѣздами живетъ?"

Соціализмъ грубо отрекается отъ всѣхъ такихъ запросовъ. Для него существуетъ только земля, и на землѣ — матеріальное благополучіе. Отвергнувъ понятіе о грѣхѣ, какъ же, однако, онъ можетъ надѣяться, что человѣкъ исполнитъ хотя бы только то добро условное, которое онъ признаетъ по нравственности, общепринятой хотя бы въ томъ классѣ общества, къ которому онъ принадлежитъ? Вѣдь ясно, что человѣкъ иногда по слабости не дѣлаетъ того, что онъ считаетъ добрымъ и полезнымъ. Какія же ему дать побужденія для исполненія принимаемаго имъ нравственнаго закона? Вѣдь будутъ всегда и при всѣхъ формахъ жизни, въ томъ числѣ и при будущихъ соціалистическихъ, случаи лѣности, обмана, непослушанія, обиды, разврата, пьянства. Кстати сказать, этихъ случаевъ и те­перь въ жизни множество, но сколько я ни читалъ кни­жекъ, брошюръ и листковъ, исходящихъ изъ соціалистическихъ организацій, я буквально ни разу не встрѣчалъ осужденія этихъ постоянныхъ пороковъ рабочаго люда: какъ будто всему этому такъ и быть должно... Менгеръ въ сочиненіи, о которомъ мы выше упомянули, — „Новое Государство", всѣ упованія возлагаетъ на „нравственное перерожденіе людей" при новомъ соціалистическомъ строѣ жизни: соціализмъ, по его словамъ, воспитаетъ народныя массы „въ духѣ братства и самопожертвованія". Это ска­зано на стран. 127-й, а на стран. 197-й той же книги Менгеръ вынужденъ сознаться, что преступленія будуть существовать и въ этомъ новомъ обществѣ, что они будутъ вызывать кары со стороны власти, и „народное трудовое государство не будетъ имѣть возможности выпустить изъ рукъ мечъ".

Любопытно и характерно: какъ бы въ подтвержденіе сказаннаго нами выше о томъ, что въ соціализмѣ каждый будетъ понимать нравственность по своему, Менгеръ при­водитъ на той же страницѣ своего капитальнаго сочиненія мнѣнія такихъ выдающихся дѣятелей соціализма, какъ Прудонъ и Морисъ, которые стоятъ за безнаказанность убійства, а ниже, на стр. 202 — мнѣніе Р. Оуэна, по кото­рому должны быть упразднены всякія наказанія...

Итакъ, что же дѣлать противъ порочности членовъ общества и что дѣлать, въ случаѣ торжества соціализма, со всѣми несо­гласными съ его выводами и взглядами? Какими путями проводить въ жизнь эти взгляды?

VIII.

Разъ соціализмъ отрицаетъ Бога, душу, безсмертіе, свободу духовную въ человѣкѣ, постоянныя правила нравственности, то онъ долженъ обратиться къ единствен­ному средству воздѣйствія на человѣка — къ насилiю. Ино­го выхода для него нѣтъ и быть не можетъ. Этимъ со­щализмъ рѣзко отличается отъ христіанства. Ждать соцiа­лизмъ не можетъ: отвергнувъ небо и все помѣстивъ на землѣ, онъ по необходимости долженъ отвергнуть всякія соображенія о будущемъ, ибо чрезъ нѣсколько десятковъ лѣтъ каждый изъ теперешнихъ людей исчезнетъ безслѣдно, прекратитъ совершенно существованіе. Надо спѣшить, надо торопиться жить и наслаждаться жизнью.

Поэтому всѣ стремленія нѣкоторыхъ представителей соціализма въ такъ - называемой соціалъ-демократіи или парламентарномъ соціализмѣ вести свою работу мирно — заранѣе и неизбѣжно обречены на неудачу: прямолиней­ные, пылкіе, послѣдовательные соцiалисты всегда будутъ прорываться къ революціи и насилію. Такъ всегда и бы­вало — отъ „заговора равныхъ" Бабефа въ концѣ ХѴІII в., кончая коммуною въ Парижѣ въ 1871 г. и послѣднимъ Московскимъ вооруженнымъ возстаніемъ. Здѣсь особое ,,обаяніе зла" и его притягательная сила: освободить себя

отъ всякихъ нравственныхъ обязательствъ и рѣшить, что „мнѣ все позволено"... Для послѣдовательнаго соціализма путь дѣятельности одинъ: заставить человѣка силою дѣлать то, что другіе за него рѣшили. Отсюда насильствен­ное уравненіе всѣхъ въ правахъ, въ обязанностяхъ и въ степени обезпеченія матеріальными благами. Отсюда борьба всѣми средствами противъ несогласныхъ, отсюда оправданіе убійствъ, грабежей и проч.

Слишкомъ ясно, что между соціализмомъ и христіанствомъ въ этомъ пунктѣ нѣтъ никакого общенія. Христіанство также желаетъ, чтобы не было несправедливости жизни, чтобы не было угнетенія слабыхъ и бѣдныхъ бо­гатыми и сильными; нѣтъ словъ, которыми бы Священ­ное Писаніе и отцы Церкви не клеймили жестокосердыхъ и неправедныхъ богачей. Еще Іовъ за 3000 лѣтъ до нашего времени, самъ богачъ, но богобоязненный, бичевалъ бога­чей неправедныхъ: „Они межи передвигаютъ, угоняя стада, и пасутъ у себя, у сиротъ уводятъ осла, у вдовы берутъ въ залогъ вола; бѣдныхъ сталкиваютъ съ дороги; всѣ униженные земли принуждены скрываться; нагіе ночують безъ покрова и безъ одѣяній на стужѣ" (XXIV, 2—18). Другой ветхозавѣтный писатель говорить: „Какое общеніе у богатаго съ бѣдными? Какъ отвратительно для гордаго смиреніе, такъ отвратителенъ для богатаго бѣдный. Когда пошатнется богатый, онъ поддерживается друзьями, а когда упадаетъ бѣдный, то отталкивается и друзьями. Когда подвергнется несчастію богатый, у него много помощниковъ; сказалъ нелѣпость, и оправдали его. Подвергся несчастію бѣднякъ, и еще бранятъ его; сказалъ разумно, и его не слушаютъ. Заговорилъ богатый, и всѣ замолчали и пре­вознесли рѣчь его до облаковъ; заговорилъ бѣдный, и говорятъ: кто это такой? И если онъ споткнется, то и совсѣмъ низвергнутъ его" (Сир. XIII). Спаситель указывалъ богатымъ, что трудно имъ войти въ царство небесное; апостолъ говорилъ, что корень зла — это сребролюбіе (1 Тим. VI, 10). Другой апостолъ указывалъ, что богатые не­честивцы кладутъ пятно на чистую первую общину хри­стіанскую: „Не богатые ли притѣсняютъ васъ и не они ли влекутъ васъ въ суды? Не они ли безславятъ доброе имя, которымъ вы называетесь?" (Іак. II, 6—7).

Если прочитать громовыя рѣчи и обличенія Василія Великаго и Іоанна Златоустаго противъ богачей ихъ времени, то востину подтвердится горе богатымъ, провозглашенное древле про­роками, „прибавляющимъ домъ къ дому" (Ис. V, 8), „боль­ше мѣры обогащающимъ себя" (Ав. П, 6), и закрѣпленное вѣчнымъ словомъ Спасителя (Лк. VI, 24).

И при всемъ томъ христіанство осуждаетъ всякое насиліе. Насилію оно противополагаетъ свободу, террору — терпѣніе, зависти къ богатымъ — жалость къ нимъ, какъ находящимся въ опасности нравственной гибели, ненави­сти — любовь. Христіанство знаетъ, что если бы для спасенія и счастья міра остался бы только одинъ путь, — путь насилія, то это бы сдѣлалъ Самъ Богъ, какъ всемогущій. Но Онъ нравственно-разумнымъ существамъ даровалъ духовную свободу; ею одною и определяется нравствен­ная цѣнность всякаго жизненнаго являенія. Путь насилія представляется быстрымъ и рѣшительнымъ, но на дѣлѣ онъ только замедляетъ ходъ добра. Путь любви и терпѣнія кажется слишкомъ медленнымъ. Но онъ единственно вѣрный. О немъ сказано христіанину вѣчное слово: „Творя добро, да не унываемъ, ибо въ свое время пожнемъ. если не ослабѣемъ" (Гал. VI, 9). Всемѣрно желая улучшить жизнь, христіанство, при невозможности передѣлать ее нравственнымъ воздѣйствіемъ на людей, указываетъ человѣку, что спасенія душевнаго и нравственнаго совер­шенства онъ долженъ искать при всякомъ порядкѣ жизни и что онъ можетъ найти это спасеніе и совершенство при всякомъ положеніи и состояніи. „Спаситеся богатые мило­стынею, спаситеся убогіе терпѣніемъ, спаситеся всѣ люди любовію", — такъ всегда учили христіанскіе наставники. Болитъ голова — ее надо лѣчить; неразумна она — надо учить; послѣ лѣченія и ученія — ожидать добрыхъ плодовъ; нѣтъ добрыхъ плодовъ — надо терпѣть, а не рѣзать голову, чтобы наставить другую... Насиліемъ дѣйствуетъ тотъ, кто не вѣруетъ въ силу своей правоты, кто чувствуетъ тайно, что онъ въ существѣ своего дѣла неправъ. Насиліемъ, за­вистью и ненавистью нельзя устроить доброй и счастли­вой жизни, какъ нельзя въ грязной водѣ сдѣлать бѣлымъ и чистымъ грязное бѣлье. Изъ насилія и принужденія не выйдетъ равенства и свободы, изъ зависти и ненависти не родится любви и общаго счастья. „Творческой ненави­сти" быть не можетъ, какъ нѣтъ горячаго снѣга; нена­висть только можетъ разрушать. Средствами насилія, если ихъ сдѣлать доступными и позволенными для каждаго, нельзя упорядочить жизни. Это все равно, что лѣчить и подравнивать у хромого ноги тѣмъ, что одну ногу обрѣзать наравнѣ съ другою, короткою, или короткую насильно вытянуть до длины здоровой. Ясно, что отъ такихъ пріемовъ лѣченія не уничтожится, а гораздо больше усилится хромота и болѣзнь ноги.

Принужденіемъ противъ зла хри­стианство разрѣшаетъ дѣйствовать не отдѣльной личности, а только законной и богоучрежденной власти. По слову апостола, она не напрасно носитъ мечъ; это ея тяжкій долгъ. Начальникъ — Божій слуга въ наказаніе делаю­щему злое... (Римл. XIII, 4;ср. 1Петр. II, 13—20;III, 13;IV, 14—16).

Предоставленіе такого права каждому отдель­ному человѣку повлекло бы за собою полное крушеніе всякой человѣчески-достойной жизни...

Можетъ ли, однако, соціализмъ отказаться отъ пути революціи и насилія? Отвѣчаемъ фактами исторіи и сло­вами самихъ же глашатаевъ соціализма. Почти всѣ извѣстные главари французской революціи были социалисты или коммунисты. Мирабо и Транше, Робеспьеръ и Сенъ-Жюстъ слѣдовали тому же революціонному началу возмущенія и разрушенія, что и Бабефъ. По словамъ извѣстнаго ученаго Леруа Болье, соціализмъ — естественный сынъ революціи, но возмутившійся и противъ нея и пошедшій въ отрицаніи и разрушенiи еще дальше. Въ брошюркѣ Гэда и Лафарга „Чего хотять соціалъ-демократы?" читаемъ: „Привилегированные классы всегда оказывались неспособ­ными жертвовать своими минутными и кажущимися вы­годами дѣйствительнымъ и прочнымъ интересамъ своихъ сочленовъ. Приходилось освобождать ихь насильно, путемъ революціи" (стр. 18). Это называется „свобода". Въ газетѣ „Слово", въ приложены къ № 340 за 1905 годъ, напечатанъ былъ фотографическій снимокъ циркуляра Совѣта рабочихъ депутатовъ въ Москвѣ во время послѣдняго вооруженнаго возстанія. Въ циркулярѣ читаемъ буквально слѣдующее: „Если электрическіе рабочіе не присоединятся добровольно и немедленно къ забастовкѣ, Комитетъ при­метъ самыя рѣшительныя репрессивныя мѣры противъ электрическихъ станцій, не останавливаясь ни передъ чѣмъ". Послѣднія слова подчеркнуты и въ циркулярѣ. Угрозы приводились въ исполненіе даже и не по такому поводу.

Въ началѣ 1906 года въ одномъ изъ петербургскихъ трактировъ собрались рабочіе, несогласные по убѣжденіямъ съ крайними революціонерами; въ нихъ бро­шены были бомбы, а издали въ нихъ же, послѣ страшнаго переполоха отъ взрыва бомбъ, производили безпрерывную стрѣльбу изъ револьверовъ. Любимымъ средствомъ эконо­мической и притомъ „мирной" борьбы соціалисты считаютъ забастовки. Не обходится и здѣсь безъ насилія и по отношенію къ своимъ же собратьямъ, если они продолжаютъ работать, — ихъ просто силою снимаютъ съ работы, иногда и подстрѣливаютъ. Но вотъ на что слѣдуетъ обра­тить вниманіе. На забастовки и стачки рабочихъ стали въ Америкѣ отвѣчать забастовками капиталисты, которые, стакнувшись вмѣстѣ, путемъ отказа рабочимъ въ работѣ, доводили плату имъ прямо до ничтожныхъ размѣровъ. Создались союзы капиталистовъ; въ результате появились изъ милліонеровъ милліардеры, люди, обладающіе прямо колоссальными богатствами, предъ которыми цари и пра­вители и цѣлые народы оказались бѣдняками. Такъ насиліе породило насиліе съ другой стороны, и борющійся стачками пролетаріатъ способствовалъ опять-таки укрѣпленію того самаго капитализма, противъ котораго онъ воюетъ.

Въ отвѣтъ на обвиненіе въ насиліи соціализмъ го­воритъ, что эти мѣры насилія онъ допускаетъ только вре­менно, впредь до побѣды надъ враждебными силами, и что впослѣдствіи въ царствѣ соціалистическомъ воцарится счастливый строй жизни людей, основанный на свободѣ, равенствѣ, братствѣ, справедливости и любви. Будетъ рай на землѣ и главное его счастье — всеобщая сытость. Трудно представить, какъ ненависть явится творческою и созида­тельною силою; трудно помириться съ ученіемъ, что до­брая цѣль можетъ оправдывать всякія средства. Но пусть такъ; допустимъ, что соціализмъ достигъ своей цѣли. Мо­жетъ ли тогда водвориться свобода и прекратится ли тогда насиліе? Будетъ ли это царство мира, любви и порядка?

Имѣемъ полное основаніе отвѣтить на этотъ вопросъ отрицательно и утверждать, что никакихъ нравственныхъ началъ въ соціалистическомъ обществѣ по существу быть не можетъ, и что всѣ наши теперешнія нравственный понятія о семьѣ, о чистотѣ нравовъ, о патріотизмѣ, любви, самоотверженіи, объ уваженіи къ ближнему, — вообще всѣ понятія о долгѣ должны будутъ неминуемо рухнуть, какъ рушатся они и въ современномъ соціализмѣ. Недаромъ Менгеръ, хотя и уповающій „на нравственный переворотъ" въ людяхъ подъ вліяніемъ социализма, все-таки увѣряетъ, что „трудовое будущее государство" не выпустить изъ рукъ меча... Только мечомъ и насиліемъ оно и будетъ дѣйствовать...

IX.

Всѣ нравственныя и общественныя понятія находятся между собою въ неразрывной связи.

Все станетъ общимъ; частной собственности не будетъ. Вотъ уже первое и самое главное стѣсненіе свободы. Разъ я не могу ничего имѣть своего и вынужденъ буду поль­зоваться въ пищѣ, питьѣ, одеждѣ, жилищѣ тѣмъ, что мнѣ дастъ и укажетъ социалистическое государство, ясно, что о моей свободѣ не можетъ быть рѣчи. Это большая ка­зарма, большой пансіонъ, гдѣ сотрется всякая личность. Все уравняется, сотрутся всякія различія, все будетъ оди­наково, и въ этомъ насильственномъ уравненіи погибнетъ свобода, и, скажемъ прямо, погибнетъ жизнь, и счастье, и радость. Соціалистъ Ферри, рисуя будущій рай соціализма, говоритъ съ увлеченіемъ о всеобщемъ равенствѣ: „даже галстухи у всѣхъ будутъ одинаковы и съ одинаковыми крапинками"... Онъ и не подозрѣваетъ, какъ убійственно тяжко это равенство. Скучно, невыносимо скучно будетъ человѣку въ этомъ скотномъ дворѣ у своего стойла, у своей порціи пищи. Все возьметъ въ руки всесильное со­циалистическое государство. Оно предусмотритъ и опредѣлитъ всѣ мелочи жизни, оно раздѣлитъ квартиры, мебель, пищу, лѣкарства, книги... Но гдѣ же личность человѣка? Идеалъ такого государства не новъ. Древній міръ дохристіанскій осуществилъ его; найдемъ его и теперь въ строѣ жизни языческихъ народовъ. Все — для государства. Отсюда вышло оправданіе рабства, ибо безъ рабовъ не могло существовать государство въ то время, какъ граж­дане были заняты войною; отсюда оправданіе жестокаго обычая бросать со скалы и убивать слабыхъ и хилыхъ дѣтей, ибо они — будущее бремя государства и портятъ породу; отсюда у дикарей обычай убивать старыхъ и больныхъ, ибо они мѣшаютъ племени безпрепятственно пере­двигаться съ мѣста на мѣсто. При уравнительномъ идеалѣ соціалистическаго общества всѣ эти звѣрства не только могутъ, но должны возродиться и повториться. Не возра­жайте, что это жестоко и безнравственно; нравственность вѣдь — вещь условная и, по ученію соціализма, представляетъ лишь то, что данный классъ людей въ данное время считаетъ для себя обязательными. Ясно, что съ свободою рухнетъ и равенство, ибо равенства нѣтъ и быть не можетъ ни при какихъ условіяхъ.

Культура и жизнь процвѣтаютъ и живутъ при соревнованіи и разнообразіи. Не одинъ цвѣтъ въ природѣ, не одноцвѣтная картина красива, не однообразная пища вкусна и питательна. Для яснаго представленія приблизительнаго облика жизни же­ланнаго соціалистическаго общества во всѣхъ подробностяхъ слѣдуетъ прочитать весьма интересную книжечку Евг. Рихтера: „Соціалъ-демократическая картинки буду­щего"[xvii][17].

Мы подчеркиваемъ теперь самое главное и основ­ное: соціализмъ, обожествляя государство, совершенно поглощаетъ личность человѣка. Личность въ немъ не имѣетъ никакого значенія и приносится въ жертву общему; человѣкъ имѣетъ цѣну не самъ по себѣ, а какъ членъ той или другой организации, или общественной группы. Здѣсь могила для свободы, и здѣсь коренное противорѣчіе соціализма по сравненію съ христіанствомъ.

Христіанство именно освободило личность отъ поглощенія государствомъ и проповѣдало ея самоцѣнность. И въ рабѣ, и въ ребенкѣ, и въ женщинѣ — во всѣхъ, обездоленныхъ древнимъ міромъ, христіанство указало личное до­стоинство, душу безсмертную, равно Богомъ сотворенную по Его образу и подобію, равно искупленную и призванную къ высшей духовной жизни и къ спасенію. Въ этомъ и было высшее религіозно - нравственное, духовное равен­ство всѣхъ людей предъ Богомъ, а не равенство сытости. „Смотрите, не презирайте ни одного изъ малыхъ сихъ, ибо говорю вамъ, что ангелы ихъ на небесахъ всегда видятъ лицо Отца Небеснаго" (Мѳ. ХѴІII, 10). Этими словами Спаситель отдѣлилъ христіанство отъ язычества непрохо­димою пропастью въ воззрѣніяхъ на личность человѣка. Въ частности, женщина изъ самки, служившей государ­ству и обществу только для размноженія гражданъ и только потому цѣнной (оттого дѣвичество и бездетность счита­лись позоромъ), возвышена была въ христіанствѣ и объ­явлена цѣнною сама по себѣ, по своему духовному міру и отношенію къ Богу. Отсюда явились девственницы въ христіанствѣ. Отсюда дѣти — даръ Божій. Отсюда жизнь каждаго человѣка драгоцѣнна сама по себѣ.

Соціализмъ есть возстановленіе древняго языческаго государства, только въ гораздо болѣе жестокой степени.

„Всякій, не подчиняющійся постановленіямъ большинства и пытающійся своею критикою подорвать дисциплину, долженъ быть изгнанъ изъ общества" (куда?), пишетъ Гэдъ. „Кто не слушается — вонъ!", коротко заявляетъ Либкнехтъ. По словамъ Спенсера, „личность въ соціализмѣ не принадлежитъ болѣе себѣ и не имѣетъ права извлекать вы­году изъ своихъ способностей; она принадлежитъ государ­ству, государство ее содержитъ, но за то и руководить ея трудомъ"[18]. Человѣкъ будетъ сыть въ соціалистическомъ государствѣ, но человѣка-то собственно тамъ нѣтъ. Нѣтъ свободы, а безъ нея, что въ мертвомъ равенствѣ? Такъ равны камни въ стѣнѣ, такъ равны мертвые на кладбищѣ.

Отсюда ясно ученіе соціализма и о семьѣ, безъ ко­торой человѣкъ жить не можетъ и съ которой собственно и началась, какъ съ ячейки и зерна, вся общественная, государственная и культурная жизнь людей.

Любопытна въ этомъ отношеніи книга Бебеля „О женщинѣ" и воззрѣнія соціализма, приведенныя въ книгѣ Менгера „Но­вое Государство". Сношеніе половъ между собою должно быть свободно; понятіе о вѣрности и цѣломудріи упразд­нится; матери не будутъ воспитывать дѣтей, не будутъ нести заботъ по дому и хозяйству. Все это будетъ дѣлать государство. Одинъ шагъ отъ такого „казеннаго" воспитанія дѣтей къ общимъ женамъ и къ изданію законовъ, которые должны урегулировать приростъ населенія и да­вать хорошую породу людей. Такъ именно и проектирова­лось по системѣ Фурье; правила свои онъ прямо бралъ изъ заводскихъ конюшенъ. Бебель тоже дѣлаетъ намеки на это. Итакъ, люди, какъ скотъ, будутъ пускаться на племя...

Намъ бы слѣдовало здѣсь, послѣ сказаннаго о сво­боде личности и семьѣ, остановиться подробно на всѣхъ сторонахъ жизни будущаго соціалистическаго общества, особенно имѣющихъ отношеніе къ вопросамъ нравственнымъ. Къ сожалѣнію, трудно сдѣлать это, такъ какъ бу­дущее соціалистическаго общества представляется неяснымъ и для самихъ соціалистовъ. И въ этомъ опять ихъ огромный недостатокъ. Какъ разрушать старое, не сгово­рившись о новомъ, и что дать взамѣнъ разрушеннаго? И относительно настоящаго, и относительно будущаго социа­листы учатъ неодинаково. Такъ въ вопросѣ объ отношеніи къ родинѣ, къ государству и родному народу одни соціалисты отрицаютъ всякій патріотизмъ и всякія обязан­ности къ родинѣ (см. Шефле „Сущность соціализма"; замѣчанія на стр. 97 опровергаютъ изложенное въ книгѣ и отвергаютъ націю), другіе, какъ нѣмцы, считаютъ себя патріотами и заявляютъ, что они — прежде всего нѣмцы и что въ случаѣ опасности для государства и войны съ врагами отечества они исполнятъ свой долгъ честныхъ солдатъ. (См. брошюру: „Соціалъ-демократия и національный вопросъ" Пернерсторфера, стр. 4 и д.; Браке: „Долой соціалъ-демократовъ", стр. 30—31). Трудно, однако, выве­сти патріотизмъ и преданность своей народности изъ при­зыва: „пролетаріи всѣхъ странъ, соединяйтесь". И мы видѣли, что русскіе социалисты въ послѣднюю русско-японскую войну радовались пораженіямъ Россіи, а въ Германіи нѣмецкіе соціалисты въ 1870 году возмущались побѣдами даже своей родной Германіи надъ Франціей. Видимъ и здѣсь полную несогласованность соціалистовъ въ воззрѣніяхъ относительно будущаго: одни соціалисты полагаютъ, что будутъ существовать особые и отдѣльные государства и народы, другіе требуютъ уничтоженія всѣхъ государствъ, требуютъ даже снести теперешніе города и селенія, и землю разбить на отдѣльныя коммуны. Одни увѣряютъ, что собственность навсегда останется какъ свя­щенное право (Менгеръ, Браке), другіе требуютъ, чтобы собственность была рѣшительно уничтожена. Соціалисты не сговорились, каково будетъ ихъ будущее общество. Либкнехтъ самые вопросы объ этомъ называетъ дѣтскими; Бернштейнъ заявляетъ, что „конечныя цѣли соціалъ-демократіи его не интересуютъ", а Бебель, этотъ препрославленный вождь и мудрецъ соціализма, уклоняется отъ отвѣта и замѣчаетъ: „никто не можетъ сегодня предусмотрѣть, какія будущія поколѣнія устроятъ свои учрежденія, какъ они будутъ наилучшимъ образомъ удовлетво­рять свои потребности". Хочется сказать здѣсь, при видѣ пропаганды соціализма, словами Евангелія: „если слѣпецъ слѣпца поведетъ, оба въ яму упадуть"...

Приводимая ниже замѣтка изъ „Новаго Времени" за 1906 годъ даетъ понять, какія могутъ быть неожиданныя измѣненія въ соціализмѣ.

Г. П. Струве въ № 11 „Полярной Звѣзды" даетъ обоснованіе новому философскому тезису — индивидуали­стическому соціализму. Онъ находить, что соціализмъ Платона, Фихте, Адама Мюллера, Родбертуса, этихъ пред­ставителей такъ-называемаго принципіальнаго социализма, не выдерживаетъ критики „чистой" идеи соціализма. Въ основѣ его, говоритъ онъ, лежитъ понятіе общества, какъ высшей, сравнительно съ личностью, цѣнности, какъ ве­личины, стоящей надъ личностью, пользующейся ею, какъ цѣлью. Поэтому соціализмъ этотъ является, по мнѣнію г. Струве, „загрязненнымъ, пропитаннымъ матеріализмомъ, въ той грубой, пошлой его формѣ, которая обрекаетъ все ученіе на полное ничтожество и непригодность". Находя, что огромное большинство соціалистовъ или вовсе не заду­мывалось надъ философскими основаніями своихъ практическихъ идей, или просто не могло додуматься до ихъ истиннаго значенія, г. Струве предлагаетъ собственную идею, которая, очевидно, по ея противоположности съ пре­дыдущей, должна быть названа безпринципной. Въ общемъ Петръ Струве говорить, что въ основѣ „истиннаго" со­циализма должна лежать „идея индивидуалистическая", идея преобладающаго значенія личности и служебнаго положенія общества. Такимъ образомъ, вопреки здравой логикѣ и прямому смыслу, идея соціализма не должна противополагаться идеѣ индивидуализма, а должна, наоборотъ, подчиняться ей и занять въ ней служебное положеніе.

Но не заговорился ли г. Струве? Не дойдетъ ли онъ этимъ путемъ до проповѣди анархизма, являющагося, какь извѣстно, слѣдующей, непосредственной за индивидуализмомъ стадіей соціальнаго развитія?

Впрочемъ, утѣшимся тѣмъ, что г. Струве находитъ, будто „въ философіи культуры и общества окончателъно наступила эпоха безпринципныхъ и безыдейныхъ компромиссовъ между соціализмомъ и индивидуализмомъ и что слѣдовательно и его попытка можетъ быть отнесена къ разряду безпринципныхъ компромиссовъ"...

Х.

Чтобы удостовѣриться въ практической приложимости соціализма, посмотримъ, какъ живутъ теперь сами учители его и содержимыя на соціалистическихъ началахъ предпріятія и учрежденія. Это интересно.

О Лассалѣ можно читать въ его біографіи, напечатанной въ полномъ собраніи его сочиненій и написанной его горячимъ поклонникомъ Бернштейномъ. Лассаль получалъ пожизненную пенсію въ 7000 марокъ въ годъ отъ графини Гацфельдъ, въ слишкомъ близкихъ отношеніяхъ съ которой обвиняла его молва. Умеръ онъ, убитый на дуэли изъ-за обладанія дѣвушкой, которая отказалась быть женою Лассаля, т.е. послѣ исторіи, на которую способенъ самый ничтожный и пошлый человѣкъ... Этого не скрываетъ и Бернштейнъ. Бебель живетъ въ роскоши и изъ токаря давно обратился въ собственника великолѣпнаго имѣнія, подобно и нашему демократу Горькому; у Фольмара чудная вилла; Дицъ зарабатываетъ больше, чѣмъ германскій канцлеръ; Либкнехтъ за одно редакторство газеты получалъ 7200 марокъ; оклады въ 5, 6 и 7 тысячъ— для дѣятелей соціалъ-демократіи обычная сумма; все это берется изъ сбора съ рабочихъ, который въ 1904 году достигъ 20 милліоновъ марокъ[19]. Одно судебное дѣло обнаружило, что, напримѣръ, депутатъ Фохтгерръ взялъ изъ кассы партіи 9 тысячъ марокъ на уплату своихъ частныхъ долговъ.

Въ типографіи извѣстной (соціалистической) газеты „Worwärts" („Впередъ"), которую редактировалъ Либкнехтъ, не соблюдается ни 8-часовой трудъ, о которомъ со­циалисты такъ хлопочутъ для другихъ, ни воскресный отдыхъ; работа не прекращается и на ночь; температура у ротаціонныхъ машинъ — до 28°; работу задаютъ непосиль­ную и часто постороннюю. Между тѣмъ, газета даетъ въ годъ 600,000 марокъ чистой прибыли. Это чисто-капита­листическое предпріятіе подъ флагомъ соціализма. Въ другихъ соціалистическихъ предпріятіяхъ работаютъ до 18 часовъ въ сутки. Не слышно, чтобы въ русскихъ соціалистическихъ газетахъ въ типографіяхъ рабочіе рабо­тали по 8 часовъ въ сутки, или чтобы рабочіе типографіи Русскихъ Вѣдомостей", или „Русскаго Слова", бывшей газеты „Товарищъ" или „Современная Жизнь", „Биржевыхъ Вѣдомостей" и др. участвовали въ прибыляхъ редакцій въ равной долѣ...

Мастера принадлежавшей соціалистамъ въ Берлинѣ булочной, обанкротившейся вслѣдствіе дурного хозяйства, жаловались, что здѣсь съ ними обращаются хуже, чѣмъ гдѣ-либо, а въ такой же гамбургской — пекари даже пре­кращали работу. Типографіи партій соціалъ-демократіи по­стоянно требуютъ субсидій; мастерскія и потребительный товарищества разоряются, въ принадлежащихъ партіи лавкахъ продается товаръ дороже и хуже, на что слышатся постоянныя жалобы. Въ Берлинской и Вѣнской больничныхъ кассахъ, которыя соціалисты забрали въ свои руки, писцы получаютъ нищенское содержаніе, а члены Совѣта — огромные оклады. Извѣстный соціалъ-демократъ Зингеръ въ Берлинѣ, весьма богатый человѣкъ, платилъ мастерицамъ своего заведенія гроши, а въ отвѣтъ на требованія прибавки мастерицамъ объявили, что дополнительное содержаніе онѣ могли бы получать отъ мужчинъ... Совершенно то же повторялось во Франціи, въ Бельгіи; дохо­дило дѣло не разъ до судебныхъ разбирательствъ[20].

Если сами соціалъ-демократы такъ рѣзко отступаютъ отъ основъ своего ученія въ жизни, то ясно, что оно трудно исполнимо или и совсѣмъ неисполнимо. Мы не станемъ говорить здѣсь съ научной экономической точки зрѣнія о примѣнимости требованій социализма. Чтобы го­ворить и слушать по этому вопросу, нужны спеціальныя познанія и спеціальная подготовка. Желающіе могутъ найти это въ книгахъ извѣстнаго профессора Б. Чичерина и въ недавно вышедшей книгѣ Генца „Соціализмъ" съ 130 стр. и д. Нравственно-философская, теоретическая не­состоятельность этого ученія нами выше показана. Здѣсь намъ остается сдѣлать только нѣсколько замѣчаній. Экономическіе вопросы вообще слишкомъ трудны и при нынѣшнемъ состояніи науки всѣ спорны. Право собственно­сти и его основы, право на трудъ и продукты труда, переходъ отъ средневѣковыхъ формъ хозяйства къ капиталистическимъ, экономическія формулы, статистическія данныя — все это не ясно, спорно, все не установилось.

Къ этому прибавить надо разницу условій жизни: въ Россіи 2 милл. рабочихъ изъ 130 милл. населенія, въ Германіи 40 милл. рабочихъ изъ 60 милл. населенія; въ Россіи густота населенія въ 16 разъ меньше, чѣмъ въ Германіи; въ Германіи почва земли и проч. приблизительно одинаковы; въ Россіи отъ Камчатки до Варшавы и отъ Эривани до Архангельска безконечное разнообразіе почвъ, климатовъ, лѣсовъ, земель и проч. Въ Москвѣ земля ценится вершками; въ тундрахъ бери ее сколько хочешь, какъ на лунѣ. Очевидно, выводы экономическіе, сдѣланные соціалистами относительно Германіи, совершенно неприложимы къ Россіи, и наоборотъ. Какъ все это урав­нять? Какъ сравнять у людей и для людей горы, моря, рѣки, климаты, расы, красоту, способности, дарованія, лѣта? Какъ сравнять дикарей Амура и жителей Москвы? Уравненіе имуществъ предполагается для счастья и спокойствія людей. Но именно общность имуществъ произведетъ раздоръ и взаимныя обвиненія въ несправедливости; не­смотря на то, что соціалисты въ пѣсняхъ постоянно восхваляютъ царство „святого труда", въ сущности они стре­мятся къ возможному сокращенію труда. Они и начинаютъ обычно съ требованія 8 часовъ работы безотносительно къ ея большей или меньшей трудности, къ условіямъ рынка и къ качеству труда самого рабочаго. По увѣренію одного изъ нихъ, именно Моста, человѣкъ въ соціалистическомъ обществѣ будетъ трудиться только съ 16 до 28 лѣтъ, осталь­ное время ему дѣлать будетъ нечего, онъ заработаетъ себѣ право пропитанія до смерти.

Бебель увѣряетъ, что при соціалистическомъ строѣ у человѣка будетъ масса свободнаго времени. Онъ воображаетъ, что это обстоятельство создастъ необыкновенное процвѣтаніе жизни, наукъ, изобрѣтеній, литературы. Но мы пока знаемъ, что, по мѣткимъ присловьямъ рѣшительно всѣхъ народовъ, „праздность есть мать пороковъ и преступленій".

Да и возможенъ ли производительный трудъ при послѣдовательной коммунѣ? Особенно это нужно сказать о трудѣ умственномъ. „Нельзя, — совершено справедливо гово­рить Штеккеръ, — нельзя изъ одного пункта определить ходъ всего производства цѣлаго народа; невозможно при помощи государственныхъ мѣръ опредѣлить каждаго человѣка въ отдѣльности на то или другое мѣсто; невозможно сдѣлать человѣка трудолюбивымъ и изобрѣтательнымъ безъ побу­ждающаго стимула личнаго интереса и жизнь рабочаго довольной и счастливой безъ личной свободы". Этого мало. Какъ можно коммуною написать такое, напримѣръ, произ­ведете, какъ „Полтава" Пушкина? Какъ, далѣе, печатать свои произведенія? О свободѣ слова нечего и говорить. „Кто несогласенъ — вонь!" — краснорѣчиво заявляетъ Либкнехтъ. Кромѣ того, вѣдь при отсутствіи частной собствен­ности, и типографіи будутъ государственныя и газеты также. Значить, или печатать надо рѣшительно все, кто бы что ни написалъ, или устроить цензуру, которая должна рѣшать, что можно и чего нельзя печатать... Представляете ли вы весь тотъ гнетъ мысли, который въ такомъ случаѣ ожидается въ соціалистическомъ об­ществе?

Не удовлетворить такое равенство всѣхъ нуждъ, не прекратить страданій. Вѣдь мѣрка страданія не внѣ, а внутри насъ. Что для одного проходить безслѣдно, то другого волнуетъ до крайности. Даже чувствительность къ физическимъ страданіямъ разная: у одного опухшія голосовыя связки совершенно нечувствительны, другой при такихъ связкахъ страдаетъ неимовѣрно при каждой попыткѣ говорить. Въ области духовной разнообразія въ отношеніи къ чувствительности и воспріимчивости духовныхъ страданій безконечно больше. Спаситель тужилъ и скорбѣлъ въ Геѳсиманіи до кроваваго пота въ представленіи огромной тяжести грѣховъ всего міра, чужихъ, а не Его собственныхъ; мы спокойно спимъ, имѣя на со­вести множество неправдъ и преступленій собственныхъ...

Счастье людей вовсе не столь легко достижимая вещь и равенство вовсе не такъ легко осуществить. Неравен­ство останется на землѣ навсегда. Оно — путь нашего воспитанія на землѣ, условіе и среда нашего развитія, больше того — условіе жизни и красоты міра, проявленіе Высшей правды и милости. Пусть люди всѣ матеріальныя блага подѣлятъ поровну и всѣ будутъ всегда сыты: мы видимъ и теперь сытыхъ; они не всегда счастливы: сквозь золото льются слезы. Развѣ это уравненіе утѣшитъ въ потерѣ здоровья, въ приближенiи старости и неизбѣжной смерти, особенно страшной при отсутствіи вѣры въ загробную вѣчность? Но если бы люди и все роздали и подѣлили бы все поровну сегодня, уже завтра, и не завтра, а черезъ минуту опять будетъ неравенство. Даже и на небѣ, въ вѣчной жизни будетъ не все одинаково: „иная слава солнцу, иная лунѣ, иная звѣздамъ, и звѣзда отъ звѣзды разнится въ славѣ. Такъ и при воскресеніи мертвыхъ" (1 Кор. ХV, 41—42). Но на небѣ будетъ каждому указана степень блаженства по всей справедливости Праведнымъ Богомъ, смотря по заслугамъ каждаго человѣка, причемъ Всеправедный, Премудрый и Всевѣдущій взвѣситъ всѣ условія заслугъ съ нравственной стороны, и самое бла­женство дастъ въ мѣру воспріемлемости; на землѣ же, гдѣ живутъ и дѣйствуютъ грѣшные и способные къ ошибкамъ и заблужденіямъ люди, никогда не можетъ быть полной и во всемъ справедливости и равномѣрности въ распредѣленіи всѣхъ благъ земныхъ. Повторимъ раньше нами сказанное: и безотносительно къ грѣховности людей, вообще говоря, нельзя все на землѣ подѣлить поровну, — нельзя, напримѣръ, раздѣлить поровну молодость, умъ, здоровье, способности, красоту, усердіе, таланты и дарованія. Напротивъ, насильственное уравненіе всѣхъ во всемъ вызвало бы новыя неравенства и несогласія, новые споры и безконечную вражду. Communio — mater rixarum, общеніе — мать споровъ!

Такъ соціализмъ, по словамъ Леруа-Болье, „отвергая совершенно религію, порывая со всякимъ христіанскимъ преданіемъ, покушаясь даже изгнать Бога изъ будущаго государства, вовсе не облегчаетъ этимъ принятой на себя задачи, а только дѣлаетъ ее болѣе трудною. Думая быть реалистомъ и практикомъ, онъ оказывается на самомъ дтьлѣ утопистомъ". Вступая въ борьбу съ буржуазіей и капиталомъ, онъ оказывается на самомъ дѣлѣ и при ближайшемъ разсмотрѣніи глубоко имъ родственнымъ: такъ же онъ отводитъ человѣку только землю; такъ же цѣлью стремленій человѣка считаетъ единственное земное благо; такъ же обходить всѣ духовные запросы человѣка; такъ же признаетъ единственно только силу и эгоизмъ движущими началами жизни. Это перевернутая буржуазія.

Даже и осуществленный идеалъ соціализма, идеалъ „мѣщанскаго счастья", тупой сытости и физическаго до­вольства, какъ уничтожающій совершенно свободу и лич­ность человѣка и его духовные запросы, никогда не удовлетворилъ бы людей. Но и этотъ идеалъ — утопія. Вѣрить обѣщаніямъ соціализма совершенно равносильно тому, если бы кто повѣрилъ доктору, что онъ своими лѣкарствами сохранитъ человѣку навсегда молодость и изба­вить навѣки отъ смерти. Это — вѣрить въ сказки.

XI.

Не страшенъ соціализмъ религіи и христіанству, которымъ онъ объявилъ такую безпощадную войну. Религіозные запросы — вѣчные въ душѣ человѣка, и человѣкъ отъ нихъ не уйдетъ никуда. Безъ Бога человѣкъ не найдетъ себѣ мѣста въ мірѣ, безъ христіанства онъ не узнаетъ пути и смысла жизни своей и деятельности. Много грозныхъ тучъ поднималось въ исторіи противъ христіанства, и оно пережило ихъ. Переживетъ оно и это облако шумящее, но въ сущности пустое... Ученіе социализма не новое. Оно — плоть отъ плоти стараго язычества. Въ себѣ самомъ, въ своей узости, въ своемъ мелкомъ пониманіи потребностей человѣка, оно носить сѣмена смерти; въ уче­нiи о насиліи оно себѣ объявляетъ приговоръ. Такъ ча­хотка, поднимая температуру въ тѣлѣ и обманывая видимымъ какъ бы подъемомъ жизни, тѣмъ скорѣе и неизбѣжнѣе приближаетъ къ человѣку смерть. Насиліе обра­тится неизбѣжно внутрь соціализма, совершится не одно убійство Гапона; совершится высшій судъ: поднявшій мечъ — мечомъ погибнетъ.

Придетъ время, будутъ изумляться люди, какъ такое неглубокое, матеріалистическое ученіе, каково ученіе со­циализма, философски необоснованное, духовно безсодержательное могло имѣть столько горячихъ послѣдователей. Новый Вавилонъ, строющій башню до небесъ, съ цѣлью уйти отъ Бога и господствовать надъ землею, — новый Ва­вилонъ рухнетъ отъ смѣшенія и раздѣленія людей на почвѣ дѣлежа земныхъ благъ, рухнетъ, какъ Вавилонъ древній.

Но гдѣ же причина современныхъ успѣховъ социа­лизма? Повторимъ то, что мы говорили въ первомъ нашемъ чтеніи. Причина успѣха соціализма въ томъ, что составляетъ его жизненную правду. Не смѣяться надо надъ соціализмомъ и не возмущаться имъ. „Земныя дѣла, гово­ритъ одинъ философъ, не нужно ни осмѣивать, ни опла­кивать, ихъ должно понимать" (Спиноза). Бранитъ соціализмъ только тотъ, кто боится правды его. Его неправда — въ отсутствіи религіозной основы, въ духовномъ искалѣченіи человѣка, въ продажѣ его первородства за чечевич­ную похлебку земныхъ благъ. Но отсюда нельзя думать, что нѣтъ въ соціализмѣ и правды: правда есть и глубо­кая: она — въ тягостномъ положеніи трудящихся классовъ современнаго общества, она — въ правѣ каждаго человѣка честнымъ трудомъ на землѣ пріобрѣсти себѣ все необхо­димое для жизни: питаніе, одежду, жилище, здоровье, семью и необходимый досугъ для удовлетворенія запросовъ духа, — въ правѣ на достойное человѣческое существованіе. Она, эта правда, — въ горькомъ и справедливомъ упрекѣ современному ложно-христіанскому обществу, среди котораго оказывается возможность голода и лишеній тру­дящихся массъ, среди котораго столь сильно возобладали интересы животности и себялюбія. И вотъ, предъ голоднымъ и бѣднымъ людомъ, вовсе и не думавшемъ отка­заться отъ Бога и Христа, темная сила зла поставила искушеніе, первое искушеніе, которое нѣкогда діаволъ поставилъ предъ Богочеловѣкомъ въ пустынѣ, когда Онъ, являя человѣческое, взалкалъ послѣ 40-дневнаго поста: „Рцы, да каменіе сіи хлѣбы будутъ"... Это искушеніе хлѣбами — страшное искушеніе! Ужасъ его, въ случаѣ успѣха, не вмѣщается въ разумъ. За нимъ впереди полная гибель духовной жизни человѣчества, отреченіе отъ Бога и древній приговоръ Его людямъ предъ потопомъ: „не можетъ обитать Духъ Мой въ людяхъ, ибо они стали—плоть"... И на искушеніе одинъ отвѣтъ: не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ, но о всякомъ глаголѣ, исходящемъ изъ устъ Божіихъ... Всѣ, кому дороги интересы высшей и истинночеловѣческой жизни, должны встать на защиту идеальныхъ, духовныхъ основъ этой жизни, на защиту во всеоружіи трезвой мысли и трезваго слова, основъ христіанской культуры, христіанской государственности, на огражденіе духовныхъ сокровищъ человѣчества отъ назрѣвающей вла­сти толпы, отъ приближающегося разлива звѣрства, отъ приниженія человѣка до уровня животнаго, отъ погибели его свободы и личности — отъ назрѣвающей революціи, въ которой уже блистаютъ далекія молніи и гремятъ отда­ленные раскаты грома... Но какъ стать на защиту? Что дѣлать? Въ чемъ задача современности?

Нужно не одно слово, но и дѣло, нужно осуществленіе христіанскихъ началъ жизни. Въ этомъ разрѣшеніе „соціальнаго вопроса". Упреки христіанскому обществу со стороны соціализма справедливы, но выводъ изъ нихъ дѣлается соціализмомъ неправильный. Когда голодный не насытился полфунтомъ хлѣба, выводъ справедливый бу­детъ не въ томъ, чтобы совсѣмъ отвергнуть необходимость и питательность хлѣба, а въ томъ, чтобы дать его больше. Больше христіанской любви, больше христіанской жизни и деятельности! Нужно признать все, что есть справедливаго въ соціализмѣ — не въ существѣ его, не въ его безбожіи, не въ его ученіи, а въ тѣхъ указаніяхъ неправдъ жиз­ни, который онъ рѣзко отмѣчаетъ. И пусть христіанское государство и христианское общество обратитъ вниманіе на тягостное положеніе трудящихся классовъ! Корпораціи трудящихся, законодательство, направленное къ защитѣ ихъ и къ уничтоженію вопіющей бѣдности, страхованіе жиз­ни и старости, равномѣрность и справедливость налоговъ, огражденіе отъ эксплоатаціи капитала, упорядоченіе аренды земли, справедливая заработная плата, охранительные за­коны о работѣ дѣтей и женщинъ, забота о тѣлесныхъ нуждахъ — больницахъ, жилищахъ и т. п., забота о духов­ныхъ нуждахъ — о школахъ, широкомъ просвѣщеніи, объ удовлетвореніи резигіозныхъ нуждъ, для чего нуженъ досугъ, слѣдователыю, сокращеніе рабочаго времени, конечно, справедливое для обѣихъ сторонъ, для рабочихъ и хозяевъ, и сообразное съ соотношеніемъ экономическихъ силъ въ данное время, и все это не для однихъ „рабочихъ", какъ принято теперь понимать это слово, а для широкихъ тру­дящихся массъ народа вообще и проч., — вотъ вопросы, назрѣвшіе вопросы, которые должно разрѣшить государ­ство и общество, если съ фронтона ихъ зданія не снятъ крестъ, если они не по имени, а по духу и дѣятельности желаютъ быть христіанскими. Христіанское общество обя­зано воплотить и осуществить слово Христа: „Пріидите ко Мнѣ всѣ труждающіеся и обремененные!" Вѣдь въ Евангеліи и Библіи мы читаемъ не только о терпѣніи для бѣдныхъ, но слышимъ и горе богатымъ, жестокимъ и неправеднымъ богатымъ. „Послушайте вы, богатые, плачьте и рыдайте о бѣдствіяхъ вашихъ, находящихъ на васъ. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъѣдены молью. Золото ваше и серебро изоржавѣло, и ржавчина ихъ бу­детъ свидѣтельствовать противъ васъ, и съѣстъ плоть вашу, какъ огонь. Вотъ плата, удержанная вами у работ никовъ, пожавшихъ поля ваши, вопіетъ; и вопли жнецовъ дошли до слуха Господа Саваоѳа. Вы роскошествовали на землѣ и наслаждались, напитали сердца ваши, какъ бы на день закланія. Вы собрали себѣ сокровище на послѣдніе дни"... (Іак. V, 1—5). Итакъ, собственность и богат­ство налагаютъ на человѣка большiя обязанности, великую отвѣтственность. „Если собственность отрѣшается отъ тѣхъ основъ, которыя ее поддерживаютъ, если она пренебрегаетъ Божественными заповѣдями и преступаетъ требованія человѣколюбія, тогда она сама вызываетъ опасность возмущенія" (Штеккеръ). Религіозный долгъ одинаковъ для бѣдныхъ и богатыхъ.

Христіанство, прямо не разрѣшая соціальнаго и экономическаго вопроса, тѣмъ не менѣе даетъ для его разрѣшенія основы и руководящія начала въ своемъ ученіи о любви. Оно не рекомендуетъ застоя, оно не закрѣпощаетъ въ бѣдности и угнетеніи: „Каждый оставайся въ томъ званіи, въ которомъ ты призванъ ко Христу, но если можешь, воспользуйся лучшимъ", говорить апостолъ (1 Кор. УП, 20—21). И въ средѣ соціалистовъ много лю­дей, вовсе не раздѣляющихъ безбожія соціализма и называющихъ себя соціалистами только по недоразумѣнію. „Существуетъ соціализмъ, говорить Герцбергъ, основывающійся на человѣколюбіи и старающійся внушеніемъ рабо­чему самоуваженія довести его до самопомощи, уважающій историческое право и необходимость нынѣшняго общественнаго строя, исходящій изъ того, что недостатки общества въ томъ только случаѣ могутъ быть устранены, если удержать испытанныя опытомъ жизни основы". Самъ же Герцбергъ говорить: „Несправедливо называть все это соціализмомъ"[21]. Это — христіанство, по недоразумѣнію принявшее имя соціализма.

Дѣло христіанскаго общества: не дать слабымъ впасть въ „искушеніе хлѣбами", не дать имъ перейти къ настоя­щему, всегда революционному социализму. Христіанство не­сравненно сильнѣе и больше, чѣмъ соціализмъ, желаетъ для обездоленныхъ и нуждающихся довольства и всего необходимаго. Христіанство говорить, что Господь даетъ человѣку „все изобильно въ наслажденіе" (1 Тим. VI, 17); оно проситъ человѣку ежедневно хлѣба насущнаго; оно молить ежедневно объ изобиліи плодовъ земныхъ; оно лю­бовно благословляетъ плоды земные, брашно и питія — въ пищу вѣрнымъ. Но огромная разница между христіанствомъ и соціализмомъ — въ средствахъ достиженія этихъ благъ. Правда, соціалисты упрекаютъ христіанство въ томъ, что оно обмануло надежды бѣдняковъ, не принесло имъ доселѣ земного полнаго довольства, а въ лицѣ пред­ставителей своихъ будто бы даже перешло на сторону угнетателей народа и стало въ защиту Капитала; превра­тило своихъ служителей въ капиталистовъ. Это неправда, и особенно въ Россіи, гдѣ духовенство и понынѣ въ массѣ бѣдно и стоить, въ отношеніи матеріальнаго обезпеченія, наравнѣ съ бѣдняками и пролетаріями[22]. Но допустимъ, что служители христіанства отступили отъ долга и Евангелія, — гдѣ нѣтъ паденія и злоупотребленій, ихъ не мало и въ соціалистическихъ кружкахъ, — Евангеліе -то само осталось, и его не поддѣлаешь. И развѣ въ прошломъ ничего не сдѣлано христіанствомъ? Въ отвѣтъ слѣдуетъ указать хотя бы на уничтоженіе рабства въ мірѣ, на отмѣну жестокихъ законовъ; припомнимъ здѣсь все, что нами намѣренно говорилось о заслугахъ христіанства въ самомъ началѣ нашихъ чтеній. Нравственный переворотъ, произведенный христіанствомъ въ мірѣ, не поддается описанію, и отрицать его можетъ только или слѣпота намѣренная, или невѣжество.

Для доказательства приведемъ два поразительныхъ примѣра христіанскаго вліянія на жизнь совсѣмъ дикихъ народовъ, имѣвшіе мѣсто въ XIX вѣкѣ. Въ апологетикѣ Эбрарда изъ дѣятельности нѣкоторыхъ христіанскихъ миссіонеровъ разсказывается слѣдующее. Въ 1816 году явились на Сіерра-Ліонскій мысъ христіанскіе проповѣдники Янсенъ и Дирингъ и нашли здѣсь 22 племени негровъ въ состояніи полнаго животнаго растлѣнія. Они ходили нагими и между ними не было никакихъ слѣдовъ брачнаго союза. Между ними господствовало совершенно произвольное смѣшеніе половъ. По 15—20 человѣкъ того и другого пола жили вмѣстѣ въ одной хижинѣ. Физическія слѣдствія такой жизни были налицо. Всѣ они имѣли жалкій, истощенный видъ. Смертность между ними значительно превышала рождаемость. Миссіонеры начали свою дѣятельность, и уже черезъ четыре года на этомъ берегу оказалось болыпое селеніе съ 19 улицами и отдѣльными для каждой семьи жилищами. Оказалось 400 семействъ въ законномъ бракѣ; до 500 дѣтей посѣщали школу. Всѣ хорошія свойства негритянскаго племени: дѣтская откровенность, довѣрчивость, признательность пробудились въ нихъ отъ долгаго усыпленія.

Другой примѣръ. Между австралійскими папуасами господствовалъ гнусный обычай, что вступившій въ бракъ мужчина предлагаетъ за деньги свою молодую жену всѣмъ мужчинамъ своего племени, а затѣмъ родившееся отъ этого дитя убиваютъ и съѣдаютъ. На языкѣ этого племени совсѣмъ не существуетъ словъ для выраженія понятій о любви, вѣрности, честности, прощеніи. Среди него было мало слѣдовъ религіи. Было только весьма слабое представление о какомъ-то добромъ и зломъ духѣ, кото­рому, однако же, не совершалось никакого служенія. Усилія миссіонеровъ обратить въ христіанство этихъ дикарей долго оставались безплодными, но съ 1860 года, благо­даря деятельности миссіонера Трелькельда, папуасы стали принимать крещеніе и вслѣдъ затѣмъ у нихъ появилось стремленіе къ просвѣщенію. Появились школы. Въ настоя­щее время они живутъ культурно-христіанскою жизнью, такъ что трудно и представить себѣ то дикое, варварское, животное состояніе, въ которомъ они были 100 лѣтъ назадъ. (Эбрардъ: „Апологетика", т. II, стр. 664). Указанные примѣры говорятъ сами за себя. Нельзя закрывать глаза на огромный прогрессъ въ исторіи человѣчества подъ вліяніемъ благотворныхъ идей христіанства.

И въ послѣднее время, въ смыслѣ экономическаго благосостоянія трудящихся классовъ, мы видимъ не ухудшеніе, какъ увѣряетъ Марксъ, а постепенное улучшеніе. Приводимъ выдержку изъ упомянутаго труда Генца (стр. 126—9) въ доказательство этого положенія.

Марксисты утверждаютъ, что „пролетаріатъ" постепен­но, съ естественной необходимостью, приходитъ въ полное разореніе (и со своей стороны добросовѣстно всячески ста­раются ускорить этотъ воображаемый ими процессъ: устрой­ство грандіозныхъ стачекъ — одно изъ лучшихъ средствъ). Действительность показываетъ совершенно обратное: благосостояніе массъ не падаетъ, а растетъ. Объясняется это тѣмъ, что, съ одной стороны, капиталы, все растущіе, по­стоянно ищутъ себѣ примѣненія, отчего поднимается спросъ на трудъ, а съ нимъ и заработная плата; съ другой сто­роны, вопреки распространенному мнѣнію, — жизнь все дешевѣетъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ; постоянная конкуренція между производителями вызываетъ въ ихъ средѣ стремленіе превзойти другъ друга и качествомъ и деше­визною издѣлій; наконецъ, изобрѣтаются разныя организаціи и учрежденія для дальнѣйшаго облегченія жизни въ экономическомъ отношеніи.

Въ одной статьѣ объ Амстердамскомъ конгрессѣ 1904 г., помѣщенной во французскомъ журналѣ „Revue de deux Mondes", авторъ (Ж. Бурдо) замѣчаетъ: „Если бы теорія Маркса была вѣрна, если бы крупная промышленность имѣла слѣдствіемъ обнищаніе массъ, то періодическіе ме­ждународные конгрессы должны были бы представлять все болѣе жалкія картины изъ исхудалыхъ, изможденныхъ лицъ. Между тѣмъ, наоборотъ, мы видимъ цвѣтущія физіономіи и расширяющіяся фигуры. Развитіе промышлен­ности увеличиваетъ благосостояніе рабочихъ классовъ, а вовсе не уменьшаетъ его".

Какъ отмѣчаетъ Геркнеръ въ своей книгѣ: „Рабочій вопросъ" (3-е нѣмецкое изданіе, стр. 290): „именно тѣ отрасли промышленности, гдѣ процессъ централизаціи пошелъ относительно далеко, условія труда часто всего лучше". Но затѣмъ основательно добавляетъ тотъ же ав­торъ: если бы, дѣйствительно, наступило разореніе пролетаріата, то развѣ такой, впавшій въ совершенное разореніе пролетаріатъ былъ бы въ силахъ возродить все об­щество къ новой жизни? (Тамъ же).

Даже извѣстный Сидней Веббъ (въ книгѣ „Англійскіе рабочіе съ 1837 по 1897 гг.") долженъ признать, не­смотря на свой пессимизмъ, что наемная плата почти вездѣ повысилась и рабочій за свой трудъ получаетъ го­раздо больше товаровъ, чѣмъ прежде; число рабочихъ часовъ сокращено; жилищныя условія улучшены; дѣло образованія значительно подвинулось впередъ; библіотеки, музеи, собранія произведеній искусствъ стали рабочимъ гораздо доступнѣе... и т. д.

Во Франціи въ концѣ XVIII вѣка нужно было до 32 рабочихъ дней, чтобы заработать гектолитръ зернового хлѣба, въ концѣ же XIX вѣка — не болѣе 11, общій уро­вень заработной платы во Франціи за вторую половину минувшаго столѣтія поднялся до 100%.

По оффиціальнымъ свѣдѣніямъ, во французскихъ сберегательныхъ кассахъ было: въ 1882 году — 4,6 милліона сберегательныхъ книжекъ, съ вкладами на сумму въ 1800 милліоновъ франковъ; въ 1900 году книжекъ уже свыше 10 милліоновъ, вкладовъ — болѣе чѣмъ на 4000 милл.

Въ настоящее время въ Парижѣ, — говоритъ Ле-Бонъ („Психологія соціализма", стр. 391), — около 60% рабочихъ получаютъ въ день отъ 5 до 8 фрранковъ, лучшіе же — даже много больше: иные офицеры, чиновники, инженеры должны годами ждать такого жалованья. Около 4/5 всего національнаго дохода во Франціи, по Леруа-Болье, при­ходится на долю рабочихъ, крестьянъ, мелкихъ буржуа.

Въ Англіи, гдѣ ведется довольно точная статистика пауперизма, съ 1849-го по 1859-й годъ было 5 бѣдныхъ на 1000 жителей, съ 1869-го по 1878-й годъ—всего 4, а затѣмъ уже не болѣе 3. Лавеле нашелъ, что въ Англіи за послѣднія 30 лѣть доходы рабочихъ поднялись на 59%, а классовъ состоятельныхъ — на 30% понизились. Леонъ Леви вывелъ, что въ Соединенныхъ Штатахъ средній доходъ рабочей семьи съ 1859-го по 1883-й годъ поднялся на 59%, — цифру гораздо болѣе высокую, чѣмъ соотвѣтствующія показанія для средняго и высшаго классовъ; извѣстный англійскій статистикъ Джиффенсъ и другіе также пришли къ выводамъ, рѣшительно опровергающимъ утвержденіе, что богатые все богатѣютъ, а бѣдные все бѣднѣютъ (по Джиффенсу заработная плата съ 1830-го по 1880-й г. поднялась на 70%).

Взглянемъ на германскія государства. Въ Саксоніи, занимающей тамъ по развитію промышленности первое мѣсто, въ 1874 году въ средѣ работоспособнаго населенія лица съ годовыми доходами ниже 300 марокъ составляли 7,1%, въ 1894-мъ г. — только 5,6%; съ доходомъ отъ 300 до 800 марокъ: въ 1874 г. — 69,3%, въ 1894 г. — только 59,7%; наоборотъ, съ доходомъ отъ 800 до 1400 марокъ: въ 1874 г. — 13,2%, въ 1894 г. — уже 21,3%; съ доходомъ отъ 1400 до 2200 марокъ: въ 1874 г. — 5,2%, въ 1894 г. — 6,7%; съ доходомъ отъ 2200 до 4800 марокъ: въ 1874 г. — 3,74%, въ 1894 году — 4,63%. Въ Пруссіи населеніе съ 1894-го по 1898-й годъ увеличилось на 8%, число же лицъ съ доходомъ отъ 900 до 1500 марокъ поднялось на 21%. Въ сберегательныхъ кассахъ Саксоніи было: въ 1879 г. — 860 тысячъ вкладчиковъ на сумму 318 милліоновъ марокъ; въ 1895 г. — 1940 тысячъ вкладчиковъ, на сумму 742 милліона марокъ. Въ Пруссіи выдано было въ 1882 г. изъ сберегательныхъ кассъ 31/₃ мил. книжекъ, съ суммой вкладовъ въ 1700 мил. марокъ; въ 1879 году — 71/₂ милл. книжекъ, съ суммой вкладовъ почти въ 5 милліардовъ. Бернштейнъ нашелъ, что число лицъ съ доходомъ свыше 3000 марокъ въ Пруссіи въ періодъ 1854— 1895 гг. усемерилось, тогда какъ населеніе за это время только удвоилось.

Въ Россіи къ 1-му октября 1902 года въ петербургскихъ 30-ти кассахъ вкладчиками по 305,386 книжкамъ положено 42,4 милл. р.; въ 24 московскихъ кассахъ по 233,069 книжкамъ лежало 38,5 милліоновъ; по всей же Имперіи наши сберегательный кассы имѣли уже, вмѣстѣ со вкладами въ процентныхъ бумагахъ, капиталъ въ 882 милл. руб. Къ 1-му октября 1904 года, несмотря на воен­ное время, крайне неблагопріятно отразившееся на операціяхъ сберегательныхъ кассъ, общая сумма вкладовъ со­ставляла все-таки 866,2 милл., а вмѣстѣ съ вкладами въ процентныхъ бумагахъ — 1054,4 милліоновъ.

Еще нѣсколько данныхъ, показывающихъ ростъ благосостоянія рабочаго населенія: англійскія потребительныя общества имѣютъ годовой оборотъ почти въ 1 милліардъ руб.; въ Германіи 9 милліоновъ рабочихъ застрахованы на случай болѣзни, 13 милліоновъ — на случай старости и потери работоспособности, 17 милліоновъ — на случай разныхъ несчастій.

Какъ замѣчаетъ Зомбартъ въ своей (недавно вышед­шей въ Германіи въ пятомъ изданіи) книгѣ „Соціализмъ" (стр. 8), не одинъ наемный работникъ въ Европѣ получаетъ больше университетскаго профессора, а въ Америкѣ средній заработокъ этого класса немного отстаетъ отъ высшаго оклада прусскаго экстраординарнаго профессора.

Если наши русскіе фабричные и не достигли еще та­кого блестящаго положенія, то все-таки и среди нихъ множество уже сейчасъ получаетъ гораздо больше иныхъ „интеллигентныхъ тружениковъ"; но нужно принять во вниманіе и огромную качественную разницу между русскимъ рабочимъ и западно-европейскимъ, а американскимъ тѣмъ болѣе, и не меньшую разницу въ состояніи промыш­ленности и торговли здѣсь и тамъ. Дальнѣйшій же подъемъ благосостоянія нашего отечественнаго фабричнаго „пролетаріата" требуетъ — думается — прежде всего мирнаго раз­витая русской промышленной жизни и вообще соціальнаго мира на Руси, а не массовыхъ забастовокъ съ необходимо сопутствующимъ имъ свыканіемъ съ пьянствомъ и гуль­бой и крахами фабрикъ и заводовъ.

XII.

Итакъ, упреки социализма христианству несправедли­вы. Тѣмъ болѣе несправедливъ и пагубенъ путь его, путь революціи. „Есть классъ людей, говорить Штеккеръ, прямо спекулирующихъ на общественныхъ бѣдствіяхъ и на рево­люции. Положеніе дѣлъ худо, говорятъ они, оно улуч­шится только благодаря великой соціальной революціи; она — та гроза, которая очиститъ воздухъ. Такихъ людей много, и я считаю ихъ точку зрѣнія самой опасной. Ре­волюция — совсѣмъ не гроза... Если бы было такъ, то во Франціи былъ бы самый чистый воздухъ, однако, положеніе дѣла тамъ съ каждой новой революціей становится все болѣе и болѣе угрожающимъ: это показала коммуна. По­этому мы должны сдѣлать все, что находится въ нашихъ силахъ, чтобы предупредить ту великую опасность, кото­рая заключается въ соціальномъ движеніи". Страшныя картины рисуются въ будущемъ при революціонномъ разливѣ этого движенія: господство толпы, приниженіе всего великаго и духовнаго, возвращеніе къ первобытнымъ временамъ варварства и дикости. Вѣдь и коммунизмъ встрѣчается именно у дикарей, даже и коммунизмъ женъ, о чемъ мечтаютъ нѣкоторые соціалисты. Въ состояніи дико­сти подавляется личность; первымъ ея проявленіемъ счи­тается собственность. Уничтожится въ разливѣ революцій весь великій трудъ тысячелѣтій надъ созданіемъ человѣческой культуры и вновь потребуется тотъ же продолжи­тельный процессъ ея возсозданія чрезъ собственность, семью, родъ, племя, государство и общество и проч., при благотворномъ воздѣйствіи и воспитаніи религіи.

И все же главный дѣятель культуры — человѣкъ, а не формы, имъ созданныя. Въ отрицаніи этой истины глу­бочайшее заблужденіе социализма; онъ всего ждетъ отъ формы жизни, забывая, что здѣсь онъ впадаетъ въ противорѣчіе, ибо формы жизни все-таки долженъ создать человѣкъ же, и если онъ безсиленъ и негоденъ, то тако­выми же онъ создастъ и формы жизни. Вотъ что гово­рить историкъ Карѣевъ по этому вопросу: „Нѣчто есть человѣческая личность, ибо все въ исторіи существуетъ чрезъ нее, въ ней и для нея; всѣ виды соціальной жизни суть только разныя системы отношеній между личностями; всѣ явленія жизни духовной суть только различныя состоянія личностей; какое бы учрежденіе мы ни взяли, оно въ концѣ-концовъ создается, поддерживается, измѣняется совокупною деятельностью личностей: индивидуумъ — един­ственное реальное существо, съ какимъ имѣетъ дѣло наука исторіи"[23].

Итакъ, если человѣкъ создаетъ условія жизни, то его-то и нужно прежде всего преобразовать, а не условія жизни. Въ такомъ случаѣ соціальный вопросъ есть вопросъ нравственный. Нужно, значитъ, орудіе, способное преобра­зовать человѣческое сердце вмѣстѣ съ человѣческой при­родой, но этого-то чудеснаго орудія — религіи и нѣтъ въ соціализмѣ. Ищите прежде всего царствія Божія и правды Его, а блага жизни сами приложатся вамъ! Но соціализмъ именно не спускаетъ глазъ съ этихъ благъ міра, совер­шенно отвергнувъ царствіе Божіе. О, если бы столько увлеченія, столько горячности, столько энергіи и жертвъ при­несено было на дѣло религіозно-нравственнаго обновленія

человѣчества, сколько принесъ ихъ соціализмъ на дѣло пріобрѣтенія и отстаиванія земныхъ благъ! Мы были бы свидетелями новаго чуда. Предъ нами давно бы совер­шился нравственный переворотъ въ мірѣ, за которымъ неминуемо послѣдовалъ бы и вожделѣнный переворотъ экономически, котораго соціализмъ такъ и не добился и никогда не добьется!

Вотъ что пишетъ по этому вопросу гр. Л. Н. Тол­стой: „Истинное соціальное улучшеніе можетъ быть до­стигнуто только при религіозномъ и нравственномъ совер­шенстве отдѣльныхъ личностей. Политическая агитація, которая ставитъ предъ отдѣльными личностями губитель­ную иллюзію соціальнаго улучшенія посредствомъ измѣненія внѣшнихъ формъ, обыкновенно останавливаетъ истинный прогрессъ, что можно замѣтить во всѣхъ конституціонныхъ государствахъ — Франціи, Англіи, Америкѣ".

Тотъ же гр. Толстой пишетъ японскимъ соціалистамъ: „Соціализмъ имѣетъ цѣлью удовлетворить низшую сторону человѣческой природы — потребность матеріальнаго благополучія. Но даже и этого онъ не можетъ достигнуть тѣми средствами, которыя онъ проповѣдуетъ. Истинное благо человѣчества — благо духовное и моральное — включаетъ также и матеріальное благополучіе, и эта высшая цѣль можетъ быть достигнута лишь религіознымъ и моральнымъ усовершенствованіемъ каждой отдѣльной личности, такъ какъ изъ отдѣльныхъ личностей состоять народы и все человѣчество. Я знаю, что этотъ путь считается менѣе цѣлесообразнымъ, чѣмъ соціализмъ или другія теоріи. Однако, это единственный вѣрный путь"[xxiv][24].

Это говоритъ философъ. А вотъ и слова соціолога Спенсера: „Нѣтъ, повидимому, никакой надежды заста­вить людей убѣдиться въ истинѣ, однако, очень очевидно, что благоденствіе общества и справедливость его учрежденiй зависитъ въ сущности отъ характера его членовъ, и что ни въ томъ, ни въ другомъ отношеніи улучшеніе невозможно безъ улучшенія характера людей. Вѣрованіе не однихъ соціалистовъ, но и такъ-называемыхъ либераловъ, усердно расчищающихъ путь для первыхъ, состоитъ въ томъ, что при надлежащемъ умѣніи худо функциони­рующее человѣчество можетъ быть вогнано въ формы отлично функціонирующихъ учрежденій. Но это не болѣе, какъ иллюзія. Природные недостатки гражданъ неминуемо проявятся въ дурномъ дѣйствіи всякой соціальной кон­струкции, въ какой бы ихъ ни устроили. Нѣтъ такой по­литической алхиміи, посредствомъ которой можно было бы получить золотое поведеніе изъ свинцовыхъ инстинктовъ"[25].

Нашъ русскій экономистъ А. Миклашевскій заявляетъ: „Не такъ легко перейти въ царство рая (земного благополучія въ мечтахъ демократiи), и демократія еще нуждается въ долгомъ воспитанiи и работѣ надъ собою. Справедливое право и облагороженные нравы медленно, но вѣрно одерживаютъ побѣду надъ силами эгоизма, косно­сти, невѣжества и глупости, и тогда родятся на свѣтъ лучшія и справедливѣйшія учрежденія, работать для достиженія которыхъ ставили своей задачей всѣ крупнѣйшіе идеалисты человѣчества"[26].

Въ этомъ процессѣ постепеннаго облагороженія людей двѣ силы, два устоя, на которыхъ покоится и донынѣ все зданіе европейской и міровой культуры: христіанская религія и христианская наука. Подрубите одну изъ этихъ ногъ великана — и онъ рухнетъ. Давно, на зарѣ исторіи, воспринялъ человѣкъ въ себѣ грѣхъ и зло: болѣзнь во­шла пудами, а выходить, по пословице, золотниками. Но для вѣрующаго есть надежда на высшую помощь въ этой тяжкой внутренней борьбѣ со зломъ, есть основаніе для вѣры въ будущую побѣду, есть опора для бодрости въ жизни и работѣ на благо человѣчества. Думать, что человѣчество не иначе можетъ избавиться отъ зла и неправды жизни, имъ же самимъ созданныхъ, какъ только рѣками крови, дикимъ насиліемъ и разрушеніемъ, — что это зна­читъ? Грѣшный человѣкъ и въ обновленныя формы жизни снова внесетъ зло и неправду, для уничтоженія которыхъ снова и снова потребуются кровь и насиліе, и т. д. безъ конца. Тогда исторія людей будетъ движеніемъ отъ убійствъ къ новымъ убійствамъ, отъ революціи къ новой революціи, отъ зарева пожаровъ къ новому зареву, отъ крови къ крови... Но это значить не вѣрить ни въ Бога, ни въ добро, ни въ самое счастье, ни въ самого человѣка.

Тогда нѣтъ силъ жить. Это и есть конечный выводъ соціализма.

Его слово — смерть. Слово же христіанства — иное.

Іисусъ Христосъ, отправляясь на распятіе и смерть, не склонился предъ этимъ насиліемъ и зломъ, но завѣщалъ вѣрующимъ на всѣ вѣка:

„Я—путь, и истина, и жизнь".

 

---

[1] См. П—ій: Введеніе въ Пр. Богословіе.

[2] Сочиненіе Лассаля, т. 1-й, изд. Глаголева.

[3] Къ этому вопросу мы въ слѣдующихъ чтеніяхъ еще возвратимся.

[4] Газ. „Наша Жизнь" 1906 г. № 3.

[5] См. брош. „Пѣсни свободы".

[6] Фр. Энгельсъ: „Отъ идеализма къ матеріализму". Стр. 17.

[7] Стр. 314.

[8] „Дневн. Писат." 1876 г., № 12.

[9] Генцъ. „Соціалиамъ". Стр. 90.

[10] „Обрывъ". Ч. II. 482.

[11] „О женщинѣ", Н. Стр. 16, 408.

[12] Зомбартъ: „Социализмъ и соц. движенія XIX в.". Стр. 71 и др.

[13] Новиковъ: „Соціальный дарвинизмъ". Стр. 6.

[14] Тоже, стр. 3.

[15] „Об агитацiи". Стр. 22. Ср. Комперъ Морель: „Задачи пропаганды въ деревнѣ". Предисовiе.

[16] Менгеръ. Стр. 219.

[17] Изд. Суворина. Ц. 25 коп.

[18] Спенсеръ: „Основ. соціологіи". Стр. 694.

[19] Генцъ: „Соціализмъ". Стр. 94—95.

[20] Факты взяты изъ кн. Генца „Соціализмъ". Стр. 108—109.

[21] Герцбергъ: „Рабочій вопросъ и соціализмъ". Стр. 24—25.

[22] Людей богатыхъ въ средѣ его едва ли большій процентъ, какъ и среди крестьянъ и рабочихъ, разбогатѣвшихъ купцовъ и промышленниковъ.

[23] Карѣевъ: „Основные вопросы философіи исторіи".

[24] „Русскія Вѣдомости" № 360; „Русское Слово" № 125 за 1905 г.

[25] Генцъ, стр. 156.

[26] „Политика труда и идеалъ распредѣл. справедливости", стр. 94.