Митрополит Антоний (Храповицкий)
ГЕНЕЗИС В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО
(Принцип нравственного совершенствования, как основа жизни)
(Краткое содержание речи владыки Антония произнесенной 11 ноября 1929 года в г. Белграде на собрании, организованном трудами г. Павлиница по случаю 107 годовщины со дня рождения Ф. М. Достоевского).
Заграницей мне приходилось в различных городах и странах предлагать свыше 20 рефератов о Достоевском; не раз читал я о нем и в Югославии, но его творчество представляет собой настолько неисчерпаемый источник для размышлений, что я вновь предлагаю свое слово о нем моим Белградским слушателям.
Достоевский был воспитателем целого поколения. Он предлагал свои воспитательные идеи обществу постепенно, по мере усвоения этих идей обществом. Такую постепенность можно легко проследить в его творениях, почти по томам. Сначала он осторожно указал на ценность нравственных начал жизни, затем он смелее заявил о вере в Бога и в Христа и, наконец, только впоследствии указал практический путь для достижения этой веры через Церковь, частнее через монашество, или же через общение светского общества с монастырями и монахами. Вообще у каждого талантливого писателя можно усмотреть генезис, но обычно этот генезис начинается и заканчивается в одной и той же повести, в развитии ее главнейших героев. Так у Гоголевского Плюшкина постепенно растет страсть корыстолюбия, у Тургеневского Санина, у Шекспировских героев постепенно развиваются порочные, главным образом, половые страсти, или же месть. Особенность же Достоевского, сравнительно с другими великими писателями, заключается в том, что генезис проходит через все его творчество.
В русском обществе принято было говорить, что холодность к религии происходит не от порочности и лжи самого общества, а главным образом от недостатков духовенства и поэтому взывали, чтобы в религии на первое место была поставлена нравственная сторона, а обрядовая и догматическая сторона религии отводилась на второе место или же совсем отрицалась. На деле же сводилось к тому, что, кто отрицал догматическую сторону религии, тот не мог держать и ее нравственных требований. Верховенский — отец был не лишен идеалов и в общепринятом смысле мог бы быть назван христианином, однако, Верховенский — сын, воспитанный им, оказался настоящим извергом. В Библии есть замечательное место, в котором изображается, как из змеиных яиц вылезает ехида, а всякий, кто съест эти яйца, умирает (Ис. 55, 5). Вот, точно также Достоевский изображал постепенное рождение злодеяний из злых плодов.
В нашем материалистическом обществе особенно подвергалась осмеянию заповедь смиренномудрия, вообще еще со времени Екатерины в русском обществе осмеивалось не только внешнее, но и внутреннее благочестие. Однако, в русском обществе появилось и другое течение, которое все смелее и смелее подымало свою голову. Эти два течения русской жизни были подобны Волге и Суре: в расстоянии четырех верст одна река течет с севера на юг, а другая в противоположном направлении, с юга на север. Течение противоположное западническому, материалистическому были славянофилы. Существенное свойство славянофилов заключается не в любви к славянам а в признании ими принципа нравственного усовершенствования, как основы жизни. В последнее время Достоевский и возглавил это течение. После этого уже никто, кроме несчастных газетных шавок, не осмеливался открыто смеяться над славянофилами. Создание нового типа интеллигентного человека было главной заслугой этого течения. Несколько отдельно от них стоял А. С. Пушкин. Он своим всеобъемлющим гением и показал, что нельзя Россию хаять, что в ней было много хорошего. Ужасное явления русской жизни под названием нигилизма не было присуще всем западникам, но Ф. М. прорицал, что появившиеся террористы — прямые предтечи большевиков, не были чем то новым в русской жизни. В своем письме к Цесаревичу Александру Александровичу, при коем он посылал свое творение «БЕСЫ», Ф М. писал, что эти террористы являются родными духовными сыновьями таких писателей, как Белинский, Грановский и им подобные. Некрасов когда то сетовал, что русский мужик покупает на базаре наивные сказки Бову Царевича и выражал пожелания, что бы русский мужик приобретал Белинского и Гоголя, о Гоголе ничего сейчас не скажем, о Белинском же скажем, не дай Бог, чтобы русский мужик когда-нибудь его покупал. В романе «Бесы» Достоевский описал, как на одном литературном вечере один из либеральных профессоров, рассказывая «о безобразиях предшествующих эпох русской жизни», заявил, что все-таки Россия никогда не была в таком глупом положении, как сейчас, и при том привел пример, что в Новгороде поставили бессмысленный шар (памятник в честь 1000-летия России) против бесполезной Софии (собора) и при этом оратор ударил с гневом кулаком по столу. Зал завыл от восторга, покрывая позором все, что было в России дорогого и доброго.
Представители либерализма заявляют, что они отрицают догматы и обряды, но уважают мораль. Достоевский показал, что это ложь, что тот, кто отрицает бытие Божие, тот не может твердо держаться моральных принципов и в тех случаях, когда он него потребуется не теоретическое изложение морали, а практическая борьба за нее, он не удержится в ее принципах. Не понимая заповеди смиренномудрия, наше общество добродетель терпения смешивало с рабством и ему постоянно грезилась конституция. Наши либералы не могли понять, какое значение для общественной жизни может иметь личное усовершенствование. Они говорили: что хорошего в том, что если Гоголевская Коробочка будет молиться и бить своих крестьян. Они не понимали, что законами государства далеко не исчерпывается необходимый для общества нравственный минимум, что законы карают лишь выдающиеся преступления и что характер общественной жизни определяется наличностью доброй воли, имеющейся в данном поколении, которую создают возвышенные души. Эти души, даже совершенно не занимаясь общественными делами, являются светом для общества, их или все любят, или ненавидят, как ненавидели Христа Спасителя Его современники.
Под влиянием таких людей общество преображается, начинает философствовать и богословствовать и объединяется на принципе нравственного совершенствования. Вот эту великую идею Достоевский неизменно и проповедовал в течение всего своего литературного служения. Все его униженные и оскорбленные светили миру, а его идиот был единственным не идиотом в обществе действительных идиотов. Толстой, необычайно завистливый, ко всякому гению, признавался, что самое лучшее, что создал человеческий ум во всей мировой литературе — не только в русской, но в европейской и американской — это «Братья Карамазовы».
Один из героев Достоевского Макар Алексеевич (в Подростке), на вопрос о христианстве сказал: — не мудри, помни 10-ую заповедь, а за ней и остальные. Это великая мысль, 10-ая заповедь, единственная в десятословии, касается внутренней стороны человека, остальные же внешнего поведения.
Один из немецких ученых думал, что он сделал великое открытие, установив сходство заповедей Моисея с индийским сборником Гумораби. Конечно, всякое общество может существовать только тогда, когда будут соблюдаться правила внешнего поведения, заключенные в заповедях, но Божественное происхождение заповедей Моисея доказывается именно 10-ой заповедью, касающейся внутренней стороны человеческой жизни — настроения его души.
Есть у Достоевского некоторые неясности (пропуски), которые однако становятся вполне понятными при последовавших открытиях о его творчестве. Так для читателя не вполне понятно, почему Сердяков убил своего отца и почему Ставрогин был так мрачен и чем то подавлен. Казалось, что в описании их жизни есть что то недоговоренное. Только теперь выяснилось, что по первоначальной рукописи Смердяков был подвергнут Содомскому осквернению своим отцом Федором Павловичем, эта часть рукописи была упущена автором по настоянию его друзей Победоносцева и Каткова, а Ставрогин изнасиловал малолетнюю девочку, которая затем повесилась. Достоевский самоубийство русского человека изображал, как результат борьбы с самим собой, страшной борьбы добра со злом, завершившейся победой зла.
Смерть Достоевского была завершением его праведной жизни. Он, умирающий, просил свою жену читать над ним Евангелие и когда жена прочла слова Евангелиста: «Иоанн же удерживал Его», Достоевский произнес: «и ты меня не удерживай, мне пора в путь» и с этими словами скончался.
Кн. Мышкин перед припадками эпилепсии переживал восторженное чувство любви ко всему миру. Это было содержание души Достоевского. Напрасно говорят, что Достоевский был жестокий талант (Михайловский). Когда он скончался мне было 18 лет и через его близких я лично знал, что Ф. М. был человек мягкой, нежной, любящей, почти сентиментальной души, он лишь воспламенялся против зла и порока; так же поступали и все пророки древности.
Когда говоришь об этом великом человеке, теснятся мысли одна на перебой другой, но время и место побуждает нас закончить наше краткое слово, посвященное светлой памяти Ф. М. Достоевского.
