АРХИМАНДРИТ КОНСТАНТИН (ЗАЙЦЕВ)

Родился о. Константин в 1887 г. Окончил экономическое отд. С.-Петербургского Политехнического Института и в 1912 г. - экстерном Юридический факультет С.-Петербургского Университета.

При обоих Высших Учебных Заведениях был оставлен для подготовки к ученому званию.

В Праге был приват-доцент Юридического факультета.

В Харбине - профессором Политической Экономии тамошнего Университета.

Священник с 1945 г. Пекин-Шанхай.

Иеромонах с 1949 г. - пострижение в Свято-Троицком Монастыре, Джорданвилль.

Возведен в сан архимандрита в 1954 г.

Редактор журнала "Православная Русь" с 1950 г. и преподаватель св. Троицкой Духовной Семинарии.

В этих скупых строках сухого лаконизма - "осколки" ушедшей России, а в целом - бесценное наше прошлое... неповторимое.

О. Константин, не только возрастным цензом своим являет ... отражение ушедшей русской действительности, он один из тех русских интеллигентов, которые, со школьной скамьи, пронизываясь красотой русской культуры, на всю жизнь оставались выразителями ее чарующей красоты, независимо от их судьбоносной внешней "оболочки" - военной, гражданской или духовной. Ведь есть же русский термин - "ученый монах"? У о. архим. Константина есть нечто народное, по части "русской чисто аристократической интеллигентности", с митр. Анастасием. У обоих, как ни у кого другого, по крайней мере, в эмиграции, есть некий притягательный интерес к классической русской литературе, к поэзии и к прозе, и не меньший - к русской музыке. И не с точки зрения "эстетического наслаждения" движется эта устремленность у обоих, а в преломлениях духовно-религиозных. У обоих есть литературные труды с аналогичными темами и даже с одинаковыми заголовками.

Так, говоря о творчестве Гоголя, - Владыка митрополит писал в "Беседах с собственным сердцем":

"Гоголь долго искал правды на земле, и, не найдя ее здесь, устремил свой взор на небо. Как истинный христианин, он распялся для мира, отвергся земной славы и частью самого своего таланта. И именно в этот период своей жизни, когда он поднялся на такую нравственную высоту, он сам отвергнут был миром, т. е. обществом, потерявшим с ним общий язык. Как и все пророки, он остался одиноким среди людей, но его великие заветы не были забыты ни русским народом, вообще, ни его литературными потомками. Он породил целое поколение русских писателей и поэтов, поставивших своею задачею не только изображать жизнь, как она есть, льстя низменным вкусам развращенного общества, а напротив, поднимать его на высоту и служить духовному обновлению человечества. От него идет, как золотая нить, нравственная и религиозная традиция нашей литературы, строгой, совестливой и гуманной... Пусть Запад не понимает ее духа, видя в нем проявление какого-то юродства; это доказывает только то, что мудрое в очах Божиих, действительно, кажется безумие для мира". (стр. 346).

"Если бы Лермонтов", - говорит в другом месте, преосв. Анастасий, - "не писал ничего другого, кроме своего глубокого философского стихотворения "Ангел", то и тогда бы он был бы достоин бессмертия. Здесь изображена вечная тоска о "Потерянном Рае", никогда не покидающая сердце человека... " (там же стр. 335).

Говоря о человеческом таланте и, называя его "роскошью природы" владыко Анастасий так отвечает на этот вопрос: "Что такое талант по своему существу?"

Талант - это сверкающая искра Божия в человеке, эта - помазание свыше, это - огонь и свет, согревающий и озаряющий нашу душу, это - незримая власть Божией милости.

Будучи аристократичен по природе, талант, подобно царственным особам, первый заговаривает с нами. Приближаясь к нему, мы испытываем некоторый трепет, но зато после соприкосновения с ним в нашем сердце ощущается праздничное настроение".

Вот это стремление "ощутить праздничное настроение в сердце", и есть объяснение причины устремленности обоих к классической русской литературе, "поднимающей общество на высоту и служащее духовному обновлению человечества".

О. Константин как бы откликаясь на мысли преосв. Анастасия о Русской Литературе в своей статье посвященной 150-летию рождения Лермонтова (см. "Православный Путь" за 1964 г. стр. 78), написал:

"Русская литература являет собой нечто отличное от остальных национальных литератур - в соответствии с особым местом, которое занимает русский народ среди других наций. Поскольку мы не даем себе в этом отчета, мы окрадываем себя, предвзято, в духе Западной культуры, расценивая достижения своего народа".

А в статье "Чайковский - Национальный Композитор", написанной им к 125-летию его рождения, читаем:

"Чайковский не просто великий или даже гениальный композитор: подобный эпитет, рядом с ним, можно дать не малому числу русских композиторов. В кандидатский список войдут и Бородин, и Римский-Корсаков, и Мусоргский, и Скрябин, и может быть и Даргомыжский, и Глазунов, и Лядов, Рахманинов, и Танеев, и Балакирев. Но ни кому из них не пристало называться национальным, русским композитором. Есть что-то, делающее Чайковского особенно созвучного русской душе...

С кем его сопоставить из писателей?

Лермонтов, вот кто, раз придя на ум в сопоставлении с Чайковским, властно останавливает наше внимание... Нет поэта ближе Лермонтова для русского человека. Самый интимный уголок души уготован ему; в детском возрасте с его голоса легче и лучше всего мы научаемся любить Родину и славить Бога и Его прекрасный мир, и дольше и прочнее помним мы удивительный, ни с чем не сравнимый лермонтовский голос. Раз запав в душу, он уже не покидает ее, звуча музыкой не здешней, вопреки всем шумам мирской суеты; и так ли ужо мало в русской среде людей, для которых отзвуки рая исчерпываются тем, что они сберегли в душе от молитвенней поэзии Лермонтова!

Не то же ли самое можно сказать о Чайковском?..

Религиозный облик Чайковского сложен. Он был, несомненно, верующим человеком и от Церкви не отрекшимся... Чайковский не разделял религиозной теплохладности, которая типична была для многих, для почти всех больших русских композиторов. Его, напротив, надо поставить в один ряд с Глинкою и Балакиревым по признаку религиозности его натуры. Нельзя не отметить заслуг Чайковского в области церковного пения... Чайковский вложился всей душой в церковную композицию и создал в ней нечто капитальное...

В молитвословиях Чайковского трепещет наша современная душа, больная и сложная, - но это подлинная молитва, и, конечно, она дошла до Того, к Кому она была обращена, как доходит до Бога и молитва тех, кто теперь плачут, воспринимая мелодии Чайковского, передаваемые церковным хором..."

О. Константин, помимо напряженного труда по изданию строго церковного журнала "Православная Русь", является автором многочисленных брошюр и глубоконазидательных статей в Церковно-Богословском Ежегоднике "Православный Путь", не говоря уже о таких, как "Бюллетень Фонда св. Иоанна Кронштадтского", "Свято-Владимирский Календарь" и др.

Его отдельные труды "нравственно-богословского" содержания, как, например:

а) "Пастырское Богословие" - курс лекций, читанный в Свято-Троицкой Семинарии, часть 1-ая на 207 страницах.

б) То же часть 2-ая на 285 страницах.

в) Лекции по Истории Русской Словесности читанные в Св.-Троицкой Семинарии ч. 1. Допетровский период

А такие его отдельные издания, как:

1. "К Познанию Православия"

2. "Церковь Бога Живого, Столп и Утверждение Истины".

3. "Православная Церковь в Советском Союзе".

4. "Оглашеннии Изыдите".

5. "Киевская Русь".

6. "Памяти Последнего Царя".

7. "Памяти Последнего Патриарха".

8. "Черты Личности и Жизни Митр. Филарета Московского" - стали уникальными, в то время, как они должны бы быть настольными книгами в каждой Русской Православной семье.

Много места в своих трудах, много времени и много сил потрачено о. Константином на разъяснение исторической роли в мире русского народа и Промыслительного его назначения.

Так, в одном месте он писал:

"Русский народ получил Промыслительное назначение: хранить Церковь. Это избранничество было обусловлено тем, что совершенно особенной была близость русского народа к Церкви: он буквально сливался с Церковью.

Ощущая своим призванием сохранить абсолютную верность Церкви, русский народ исчерпывал свою жажду познания устремлением к Церковной Истине, служение которой составило сам смысл его существования. Только потому и мог русский народ стать хранителем Церкви... - что ничего иного, кроме восприятия открытой ему Истины, он и знать не хотел. Кругом раскрывалась, в новых широтах и глубинах, мировая история, порождая ярким цветом расцветающую европейскую культуру, - а Россия продолжала жить своей "отсталой" жизнью, всецело пронизанная Светом Церковной Истины. Тем закрепила она за собою наименование Святой Руси...

Да что говорить о чужой культуре! Так исполнено было сознание русского народа Церковью, что у него никакой и своей-то культуры не возникало. Русский человек имел свой быт, пронизанный теснейшей общностью с храмом, со священником. Русский человек имел летопись, которая была свидетельством его совести, всецело церковной, в отношении всего вокруг происходящего, что надо было запомнить. Русский человек имел свою песнь, свой пляс, свои игры, коими он заполнял свои досуги - причем не по какому-либо особому заданию, а просто силою вещей, все это, если и не всегда получало благословение Церкви, то отраженное действие Церкви испытывало в сильнейшей степени. Но никакой особой науки, особого искусства, никакой литературы - вне того, что давала Церковь, русский человек не имел. Он жил Церковью всецело. Даже политики, как самостоятельного плана мысли и действия - не было на Руси, что побуждало иностранных наблюдателей воспринимать русских людей рабами, не смеющими ни о чем самостоятельно мыслить. Партии и политические объединения, даже политические личные убеждения - все это было чуждо русскому человеку и непонятно. Он жил Церковью. Он мог грешить против Церкви, но отдельно от нее жить - этого он представить себе не мог. Жизни, обособленной от Церкви - не было на Руси.

В самом церковном делании, все настолько исчерпывалось заданием спасения души, что не возникло у нас даже богословия, как чего-то, самостоятельное бытие имеющего. Это не значит, что все у нас были неучи - никак!

Наши предки читали святых отцов и глубоко проникали в существо веры - что и являли, когда практически в том; была потребность, во спасение душ. Ереси разоблачались, всякие личные соблазнительные мудрования обличались, чем давалась людям возможность избежать соблазна. Но никому не приходило в голову - делом своей жизни избрать профессионально-кабинетное углубление в богословские темы на предмет написания особых трактатов...

Радикальное изменение Россия претерпела лишь в силу реформ Петра Великого. Осваивать Западную культуру отныне стало повинностью, не только вынужденной, но порою и вымучиваемой..." ("Прав. Путь" за 1964 г. стр. 80).

К этому историческому прошлому русского народа, о. Константин не раз возвращается в своих трудах, стремясь показать потомкам: кто были их предки, что такое являла собою Россия, какой она взросла на протяжении больше полутысячи лет своего исторического бытия и чем она стала, наказанная за богоотступничество.

"Всякий, кому суждено жить на переломе истории, обязан дать отчет в том, что он видел, грядущим поколениям", записал в "Беседах с Собственным Сердцем" митрополит Анастасий, "потому что", - поясняет он - "никакой историк не может воссоздать потом картины отшедшей жизни, если у него не будет материала, оставленного ему, в виде записей и воспоминаний живыми свидетелями минувших событий. Через эти человеческие документы он входит в непосредственное соприкосновение с данной эпохой, дышит ее воздухом, проникается ее духом и чрез то передает живое биение ее пульса, а не один сухой скелет фактов".

О. Константин, - один, из теперь уже немногих Богом еще хранимых, осколков ушедшей в прошлое нашей Родины, самоотверженно и честно дает "отчет", не только в том, что он видел, слышал и наблюдал, но что сам пережил, и что на всю жизнь запечатлелось в его исстрадавшейся душе. Каждая его строчка о былом - любовной теплотой согретая, а, об утерянном, чувствуется болезненный вопль.

"... Воспользовавшись тем", - читаем в одном из "отчетов" о. Константина за 1961 г., - " что я оставлен по кафедре административного права, я и ушел в него, в практическом его осуществлении: я поступил на службу в наш высший административный суд - в Первый Департамент Правит. Сената.

Как благодарен я Провидению, что оно ввело меня в этот высококвалифицированный аппарат надзора за законностью управления Империи. Я мог убедиться в том, что "свобода" не обязательно есть что-то, извне ограничивающая власть. Она может господствовать в аппарате формально неограниченной власти, поскольку этот аппарата проникнут сознанием высоких задач этой власти. Канцелярия являла картину, в своей повседневной работе, подчеркнутого уважения к личности, исключающего обычно вменяемую "бюрократизму" слепую подчиненность... Обер-секретарь, мое прямое начальство, дает мне сразу же, допуская мою юридическую грамотность, довольно ответственные дела. Я должен их подготовить к докладу, т.е. разобрав существо дела, изложить его в краткой, но исчерпывающей форме, и предложить текст мотивированного указа Сената... Я представляю проект обер-секретарю, а от него, по восходящей, через ряд административных лиц, к дежурному сенатору, а от него, с его замечаниями, к председательствующему - а затем возвращается первому докладчику, по той же лестнице вниз. Доклад в присутствии сената делает фактический составитель проекта... А затем начинается обсуждение, часто, с участием высокого полета практиков-юристов, имевших полную возможность высказывать свои соображения чиновникам Канцелярии, разбирающим дело. Процесс разбора дел, как видно, совершенно устранял возможность давления или подкупа... Так создавалось наше домотканное "административное право" делавшее и наше отечество, в рамках самодержавия, правовым государством высшего ранга...

Перейдя через некоторое время в ведомство Землеустройства, я убедился, что все наблюдавшееся мною в Первом Департаменте Сената не есть его привилегия: я нашел такой же высококвалифицированный личный состав, проникнутый глубоким знанием дела, обладавший исключительными способностями, самыми разнообразными, и объединенный горением служебного долга. Свободу нашел я и здесь. Если я писал в Сенате проекты указов, то здесь писал проекты министерских отзывов на важные для ведомства дела, рассматриваемые Сенатом - по второму, "крестьянскому", его департаменту. Эти проекты проходили аналогичную лестницу, пока не попадали к А. А. Риттиху, руководившему землеустройством...

Война вызвала к жизни ряд "Особых Совещаний"... Особое Совещание по продовольствию было приурочено к Ведомству Земледелия и Землеустройства, которое уже было подготовлено к этому, ведая снабжением армии...

Я по началу отдавал вечернее время этому учреждению, а потом вошел в состав его делопроизводства, став скоро одним из помощников управляющего делами. Во весь рост я мог увидеть громаду нашего и государственного, и административного, и общественного строя - и это в условиях неслыханного напряжения Великой Войны, когда до максимума доходили и добрые и недобрые возможности, в нашем быту заключенные...

Если задним числом воедино свести многообразные впечатления, рождавшиеся и наслоившиеся за эти страшные, а, вместе с тем, и светлые годы, то так можно было бы сказать: то был разительный контраст между величием нашего исторического строя... и дилетантской легкомысленностью нашей общественности, мечтательствующей, на хлебах нашей еще живой и могучей "Истории", о новых формах жизни, которые обрекали на слом Историю в ее целом..." (см. "Прав. Путь" за 1961 г.).

"Не потому рушилась Россия, что не на должной высоте было правительство", - говорит в другом своем "отчете" за 1960 г. о. Константин, - "что плохо было чиновничество, что Самодержавным оставался Царь, даже и при наличии народного представительства, что "отставала" Россия в разных направлениях. Нет, беда была в том, что она ценила уже ни своих прошлых ценностей, веками настоенных, ни даже новых обретений, как из рога, изобилия сыплющихся, ни того благобыта, который если и не становился еще общим достоянием, всеми достигнутым, то был уже всеми близко зрим. А главная беда была в том, что переставала ценить Россия, как высшую ценность, сам свой исконный "быт", облагодатствованный многовековым стоянием в церковной истине... Можно находить темные стороны Исторической России во все времена, в частности, в последние времена. Но одно можно с уверенностью сказать: пусть процесс, обездушения был в ходу, но пока стояла Россия Императорская, она не только не принуждала к лжи, а служила Правде, преемственно являя собою все ту же высоким духом просветленную Историческую Россию. Олицетворением ее явился, в ослепленной духовной красоте, наш последний Царь...

"До Бога высоко, до Царя далеко". Только искаженное сознание", - свидетельствует о. Константин, - "способно в этой поговорке видеть лишь, обиженную отчужденность от Царя, недоступность Царя, обособленность от Царя. Бог - высоко? В этом же Его сила! К Нему в высоту, человек постоянно и устремляется, в уповании получить помощь... Если по вертикали ведет нас к Небу, в безбрежную высоту влечет Господь, то по горизонтали, по земле, в аналогии с Богом Небесным, стелется власть Царская, всех объединяющая во вселенском масштабе, а потому естественно и необходимо от всех далекая. Не легко достичь Бога и Его высокости. Не легко достичь и Царя в его далекости. Это может порою и в уныние привести. Может человек обиженно ощутить и отчужденность, и обособленность, - как от Бога, так и от Царя, в их недоступности. Но разве это упраздняет неизреченную громадность их значения! А как же без них? Можно ли представить себе жизнь без Бога? Можно ли представить себе жизнь и без Царя? Если на Небе единственная Сила - Господь, то на земле - единственная Сила Царь. И нет пути к Богу Небесному иного, как через Царя земного: от Бога он поставлен. Не землею он определен в своем, все земное превышающем положении, а Небом. Личностью Царя исчерпывается земная власть. Ему можно помогать в ее существовании, но источником всякой земной власти является он - Царь. Возглавление им земного бытия осмысливает весь земной круг жизни. За его "хребтом" народ может спокойно нести крест жизни, в уверенности, что общая направленность жизни есть Божия направленность. Царь не только вождь - он и ходатай пред Богом. Все грешны! Не безгрешен и Царь. Но у него особое положение - настолько неизреченно высокое, что бессильны покрыть его грехи даже молитвы его народа. Народ согрешит - Царь отмолит: Царь согрешит - народ не отмолит..."

Но вот Россия пала и то, что "высится теперь на месте России не Россия... завладели нашим Отечеством", - говорит о. Константин, - "не какие-то злодеи-грабители и преступники... возникло нечто, человечеством не испытанное, что можно точно обозначить только одним словом: сатанократия... Советская власть не языческая власть. Советская власть не атеистическая власть. Советская власть - сатанинская власть...

Что осталось от Исторической России?

"Народ", - отвечает о. Константин, - "не как организованное целое, а как человеческий состав, ставший жертвой сатанинской власти, овладевшей государственным аппаратом и превратившей его в организацию насилия и соблазна, развращения и вымогательства - неслыханных в истории человечества... Божиим даром явилось выведение за исторические пределы России сотен тысяч русских людей, не только тем пощаженных от лютой участи советчины, но и получивших возможность явить себя "Зарубежной Россией", открыто длящей преемственное бытие в рассеянии сохраняющейся Исторической России... Вот мы попали заграницу, на свободу - попали, продолжая, милостию Божией, находиться за нашей исторической церковной "перегородкой". Чего нам еще надо? Ничего. Мы все имеем. Наша "перегородка" истинно доходит до небес - небесами она и образована. Мы - с Христом... Мы не скрываем себя... И если вывел нас Господь на просторы мира, то не для того ли, чтобы мы являли верность Ему, исповедуя свою веру и тем являли бы Его, Истинного Христа? Сохраняя верность Христу в своей "перегородке", мы не только спасаем свои души. Мы сохраняем себя для тех путей, на которые волен нас направить Господь во спасение России. Более того: мы открываем возможность всему, "отступившему от Христа миру воочию знакомиться с истинной верой..."

Кто это мы? "Мы - разбросанные по всему миру чада Исторической России", - поясняет о. Константин, - "мы являем некую органическую общность. И в ней мы наглухо отчуждены от окружающей нас среды. В этой отчужденности уже проявляется, пусть в зачаточной форме, подвиг Русскости... Горе нам, если мы, пуская корни там, куда вывел нас Господь, всецело проникнемся мироощущением нашей среды. Это значит, - мы перестаем быть русскими, теми, кто в изгнании несут подвиг русскости, составляющий душу Исторической России... Мы в свободном мире являемся голосом Православной Церкви, преемственно восходящей к Русской Поместной Церкви и сохранившей церковную непорочность... Тьма отступления стережет каждого - и одно только спасение: спокойно-уверенно пребывать в своем церковном стоянии...

Мы люди из другого мира. Этот мир ушел, его больше нет... Мы не скрываем того, что мы принадлежим к этому ушедшему миру: мы живем его чувствами и мыслями. На нас могут смотреть, как на чудаков... Мы своего чудачества не скрываем. Мы его и не навязываем. Те, кто с нами общаются, одно только должны знать твердо: от своего "чудачества" отказаться мы не можем. Кто с нами хочет иметь дело, должен это признать. В свободном мире действует т.н. "культурная автономия", т.е. право национальных меньшинств сохранять свои национальные особенности - беречь свой язык, иметь для этого свою школу, иметь свою церковь, свою печать, свои общественные организации.

Наша особенность в том, что все это мы осуществляем с оглядкой не на современную Россию, коммунизмом захваченную, а на Россию ушедшую - с ее языком (орфографией), с ее мировоззрением, с ее бытом, с ее церковью. В этом наше чудачество... ("Прав. Путь" 1960 -1963 гг.).

Кто же вернет нам нашу Россию и что способно ее очистить от коммунистической скверны?

"Чуда ждем мы над Россией", - дерзновенно вещает о. архимандрит Константин. "Чуда великого, несказанно-великого ждем... Чуда духовного подъема должно, вырвавшись из под смрадной коры советчины, охватить и всех нас, объединяя в покаянном самоотречении во имя восстановления Святой Руси".

"Где в нашем далеком прошлом, искать подобия такого чуда? На Нижегородской площади, где, в одно мгновение, поднято было народное движение Мининым, призванным к действию Самим Господом, под угрозой кары за ослушание: так была побеждена скромность заурядного обывателя, в незаметной тиши созревшего для духовного подвига на гражданском поприще.

Где искать нам руководства для духовного созревания в тиши нашей обыденной жизни? В Церкви Русско-Православной - истинной, единственно являющей нам Историческую Россию, в ее подлинном, бесспорном, историческом существе.

Где обрести нам имя, способное уже сейчас объединить, в некой предварительной духовной мобилизации, русских людей, независимо от звания, происхождения, политических убеждений, культурного уровня, личной судьбы, прошлой и настоящей? Оно уже вознесено над нами, и отношение к нему безошибочно определяет зрелость русского человека - в плане той спасительной духовной "реставрации", которая одна только способна изменить и судьбу России и направление мировой жизни. То имя - нашего Последнего Царя...

Только чудо, великое, несказанно великое чудо может вернуть Россию миру. Будем помнить, что чудеса даются только по вере, по делам, согласным с живой верой, по молитве, по устремленности к Богу истинной, вседушной. И тут у нас есть Помощник и Покровитель, бесспорный, близкий нам, явивший под покровом еще Великой России с силой беспримерной живую святость Руси и как бы сросшийся с духовно живой Зарубежной Русью. То - батюшка наш Иоанн Кронштадтский. А с ним и за ним - и вся с нами Святость Русской Земли, как прославленная Церковью, так и ждущая еще своего прославления - наше Русское Небо..." ("Прав. Русь" № 2 за 1957 г.).

***

В истекшем 1967 г. исполнилось 80 лет многотрудной, порой, яркой, а временами и увенчанной шипами, жизни о. архим. Константина - в миру профессора К. Зайцева.

Если с добрым намерением проникнуть в глубину этой многогранной жизни, то там, в этой глубине, откроется глазам целая эпоха - жемчужины ушедшей России: там вы увидите наши Русские Высшие Школы, - неповторимые нигде в теперешнем мире, воспитанником которых он, счастливчик, был; там же и блистательный Правительственный Аппарат, - Сенат и Министерства, - Великой Российской Империи - в них он работал, отдавая благу Родины знания, полученные в Высших Школах; там бережно хранятся отражения бесценной Русской Культуры; там же и... скорбный лик Заката России... попытки спасения ее... Подвиг Русскости в Зарубежьи и... пример твердого стояния на страже Церкви Православной... да мало ли чего там, в этой глубине, не увидите.

Все это, в глубинах многотрудной жизни скрытое, нашло отражение на его "Православном Пути".

Есть твердая надежда на милость Божию, что все это множество по разным местам разбросанное, будет в ближайшее время систематизировано в отдельном "Сборнике", как бесценный дар Русскому Православному Зарубежью от большого русского патриота и твердого бескомпромиссного стоятеля за чистоту Православия и за благополучие Зарубежной Русской Православной Церкви... о. архим. Константина.

(Н. Бобров. Из Сборника: «Краткий исторический очерк строительства Свято-Троицкого монастыря». Джорданвилль, 1969). 

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ!
(Памяти о. Архимандрита Константина)

13/26 ноября, в день памяти великого вселенского учителя и святителя Иоанна Златоуста, отошел в иной лучший мир долголетний редактор журналов «Православная Русь», «Православная Жизнь», «Православный Путь» и «Orthodox Life», маститый старец отец Архимандрит Константин (в миру Кирилл Иосифович Зайцев).

Родился о. Константин в 1887 г. в Петербурге, где и получил свое образование, закончив экономическое отделение С.-Петербургского Политехнического Института и Юридический факультет С.-Петербургского Университета (в 1912 г.). При обоих высших учебных заведениях был оставлен для подготовки к ученому званию. Затем отправился в Германию (Гейдельберг) и там готовился к научной деятельности, но был отвлечен от нее государственной службой.

Вспоминая об этом периоде своей жизни, о. Константин в одной из своих статей пишет: «Воспользовавшись тем, что я оставлен по кафедре административного права, я ушел в него, в практическом его осуществлении: поступил на службу в наш высший административный суд — в Первый Департамент Правительственного Сената.

«Как благодарен я Провидению, что оно ввело меня в этот высококвалифицированный аппарат надзора за законностью управления Империи. Я мог убедиться в том, что «свобода» не обязательно есть что-то, извне ограничивающее власть. Она может господствовать в аппарате формально неограниченной власти, поскольку этот аппарат проникнут сознанием высоких задач этой власти. Канцелярия являла картину, в своей повседневной работе, подчеркнутого уважения к личности, исключающую обычно вменяемую «бюрократизму» слепую подчиненность... Обер-секретарь, мое прямое начальство, дает мне сразу-же, допуская мою юридическую грамотность, довольно ответственные «дела». Я должен их подготовить к докладу, т.е. разобрав существо дела, изложить его в краткой, но исчерпывающей форме, и предложить текст мотивированного указа Сената... Я представляю проект обер-секретаря, а от него, по восходящей, через ряд административных лиц, к дежурному сенатору, а от него, с его замечаниями, к председательствующему — а затем возвращается первому докладчику, по той же лестнице вниз. Доклад в присутствии Сената делает фактический составитель проекта... А затем начинается обсуждение, часто, с участием высокого полета практиков-юристов, имевших полную возможность высказывать свои соображения чиновникам Канцелярии, разбирающим дело. Процесс разбора дел, как видно, совершенно устранял возможность давления или подкупа... Так создавалось наше домотканное «административное право», делавшее и наше отечество, в рамках самодержавия, правовым государством высшего ранга... Перейдя через некоторое время в ведомство Землеустройства, я убедился, что все наблюдавшееся мною в Первом Департаменте Сената не есть его привилегия: я нашел такой же высококвалифицированный личный состав, проникнутый глубоким знанием дела, обладавший исключительными способностями, самыми разнообразными, и объединенный горением служебного долга. Свободу нашел я и здесь. Если я писал в Сенате проекты указов, то здесь писал проекты министерских отзывов на важные для ведомства дела, рассматриваемые Сенатом — по второму, «крестьянскому», его департаменту. Эти проекты проходили аналогичную лестницу, пока не попадали к А. А. Риттиху, руководившему землеустройством... Война вызвала к жизни ряд «Особых Совещаний».. . Особое Совещание по продовольствию было приурочено к Ведомству Земледелия и Землеустройства, которое уже было подготовлено к этому, ведая снабжением армии... Я по началу отдавал вечернее время этому учреждению, а потом вошел в состав его делопроизводства, став скоро одним из помощников управляющего делами. Во весь рост я мог увидеть громаду нашего и государственного, и административного, и общественного строя — и это в условиях неслыханного напряжения Великой Войны, когда до максимума доходили и добрые и недобрые возможности, в нашем быту заключенные... Если задним числом воедино свести многообразные впечатления, рождавшиеся и наслаивающиеся за эти страшные, а, вместе с тем, и светлые годы, то так можно было-бы сказать: то был разительный контраст между величием нашего исторического строя... и дилетантской легкомысленностью нашей общественности, мечтательствующей, на хлебах нашей еще живой и могучей Империи, о новых формах жизни, которые обрекали на слом Империю в ее целом» («Прав. Путь» за 1961 г.).

В годы революции в России о. Константин участвовал в Белом Движении. «На безбрежных русских просторах, пишет о. Константин, расцветал новый культурный мир, легко и свободно осваивавший все достижения Запада и вместе с тем лишенный того слепого преклонения пред материальными благами, того узкого практицизма, той прижимистости и приземистости, той тесноты духовных горизонтов, того культурно-морального крохоборства, которые составляя в известном смысле силу западного человечества, вместе с тем, так безысходно обедняют его жизнь. Уверенной, но легкой и свободной поступью выходила Россия на мировую арену, как некий исполин... И вдруг — катастрофа, внезапная и оглушительная, начисто и до конца упразднившая все многочисленные «коэффициенты», которыми так выразительно можно было измерять «прогресс» на всех поприщах общественной, государственной, культурной жизни России. Дикое поле! Погорелое место! Не стало Великой России. Как марево расплылся ее величественный облик, утратив самое имя свое и обернувшись нечестивым государственным образованием мирового же масштаба, но лишенным всякого органического родства с бывшей Россией и прямой задачей себе ставящим сознательное и последовательное разрушение богоустановленного порядка на пространстве земной планеты. Память о подлинной России осталась только в ее исконной великолепной культуре, которая продолжает быть великой и, в конечном счете, положительной силой, все глубже проникающей в сознание мира. И все с большей настойчивостью стучится в осознание мира мысль о необыкновенной загадочности, о некой «провиденциальности» судьбы России. Не чудом ли божественной благодати является ее былой рост, о котором два века тому назад обруселый немец Миних, столь много сделавший для величия России, мог сказать: — «Русское государство имеет то преимущество перед другими, что оно управляется Самим Богом: иначе невозможно объяснить, как оно существует?»

После Врангелевской эвакуации, в Праге отец Константин вернулся к научной деятельности — магистровал у проф. П. Б. Струве по политической экономии; как приват-доцент, читал курс административного права на Юридическом факультете. Вновь был отвлечен от научной работы публицистикой: в Париже был помощником П. Б. Струве по редактированию журнала «Возрождения», а потом «России и Славянства». В 1935 г. архимандрит Константин был приглашен профессором политической экономии на Русский Юридический факультет в Харбин, где занимался научной и культурно-просветительной работой.

На путь служения Церкви о. Константин вступил в 1944 г. в Русской Православной Миссии в Пекине (Бей Ган). «Единственное сокровище, говорит архимандрит Константин, которым мы, последыши Исторической России, обладаем, есть радость принадлежности к истинной Церкви — в силу нашей сознательной принадлежности к Русской Зарубежной Церкви. Что являем мы собою в пестрой множественности свободного мира, даже в множественности христианского мира? Меньше, чем малое меньшинство — песчинку, ничто. Но и в этом ничтожестве — с точки зрения мира — мы обладаем, поскольку мы принадлежим к истинной Церкви, путем к блаженной вечности, которая возникает для всего спасшегося человечества при Втором Пришествии Христовом». И в другом месте пишет: «Церковь! Этим словом обозначаем мы — храм: в нем конкретизируется Церковь. Принадлежа к Церкви, мы осуществляем эту нашу принадлежность — в храме. Дух дышет где хочет. Но нарочитое место Его пребывания — храм. Не раз чудесным образом являемо было верующим то, что храм Божий есть обиталище Святаго Духа. Мне довелось слышать из уст одного священника, ушедшего с Дальнего Востока в Советскую Россию и сумевшего потом оттуда выбраться, как он в Сибири, в одном месте, где чтилась память преп. Симеона Верхотурского, был поражен видом посвященного ему прекрасного храма: он был обуглен, как после пожара! Прохожий, к которому он обратился за разъяснением, удивленно посмотрел на него: значит, он издалека, раз этого не знает. Обновленцам отдали храм — и вот Дух Святый, в виде огня, вышел ярким пламенем из окон... Высочайшее благоговение должен вызывать в нас храм. Преп. Серафим подчеркивал, каким счастьем надо воспринимать возможность самую малую черную работу совершить в храме. Ни у кого не может быть притязаний на особое положение в храме. Ни у кого не может быть сознания «собственного достоинства» в отношении к храму».

После кончины своей жены, Софьи Артемьевны, в 1945 году проф. Зайцев был рукоположен во священники и свою пастырскую работу вел в Циндао и Шанхае, откуда эвакуировался совместно с архиепископом Иоанном Шанхайским.

27 мая 1949 г. свящ. К. Зайцев прибыл в Сан-Франциско, где временно оставался в женской обители, среди своих духовных чад.

В начале августа 1949 г. о. К. Зайцев прибыл в Св.-Троицкий монастырь, в Джорданвилле, и вступил на должность преподавателя Св.-Троицкой Семинарии (сначала он преподавал Догматическое Богословие, а затем Историю Русской Словесности и Пастырское Богословие) и начал принимать деятельное участие в монастырском издательстве и в редактировании журнала «Православная Русь».

18/31 декабря 1949 г. состоялось пострижение в монахи священника Кирилла Зайцева. «Монашество в России, пишет о. Константин, не только было тесно связано с разными сторонами жизни: оно было нормальным идеалом жизни, всеми принятым; оно было общим идеалом. Пример. Не редкостью было, чтобы мирянин при известных обстоятельствах становился монахом. Вдовцы и вдовы, относительно свободные от общественных и семейственных обязательств, считали часто естественным выходом — вступление в монастырь. Большие бояре, князья, даже цари, чувствуя приближение последнего часа — порою в этот самый последний час — принимали постриг. Все это было всем понятно, так как домашняя жизнь всех классов русского общества следовала — и это не из очень большого далека — за образцом монашеского благочестия. Вот почему приход никогда не притязал всецело покрывать церковную жизнь. Приход являл собою как бы минимум церковности, открывая широкую возможность другим способам духовной деятельности. Эти устремления к блаженной Вечности удовлетворялись монастырями, и каждый мог иметь особые связи с одним, а то и с различными «святыми отцами». Высшего предела достигало подобное духовное водительство в образе т. н. старчества, которое предполагало абсолютное подчинение себя духовному отцу»... И дальше: «Единственный шанс будущего существования человечества есть его духовное возрождение. Мы здесь, маленький начаток возрождающегося русского монашества, растущий на почве благословенной американской свободы, все возможное делаем для того, что- бы оказаться на уровне великого миссионерского задания современного монашества. Не случайно здесь возник издательский центр и ныне возникает центр пастырского воспитания — с сочувственной помощью американских властей. Успеваем ли мы в нашем тщании — знает только Бог. Мы знаем одно: смиренно спасая свои души и упорно стоя на единственно спасительной основе верности нашей истинной вере в Истинной Церкви, служим мы не только России, но и той части свободного человечества, которая, как и мы, несмотря ни на что, тщится оставаться истинными христианами. Раз духовная мобилизация стоит на повестке дня для этой части человечества, наше дело не может быть только нашим делом. Губительная катастрофа повергла Россию на гибель всему миру. Будем ли мы иметь радость видеть спасительную катастрофу, которая повергнет адский тоталитаризм красной Москвы во спасение человечеству? Можно ли, однако, ждать этой радости, если нет шансов на духовную мобилизацию, охватывающую весь мир? Может и не произойти этой спасительной катастрофы. Тем более окажется необходимой духовная мобилизация той части человечества, которая, несмотря ни на что, упорно остается верной Богу, Спасителю нашему — готовясь, на этот раз, к встрече Его, идущего в мир, как Судья. В обоих случаях наше смиренное тщание здесь, в этом русском монастыре на американской почве, может быть — будем надеяться — не без пользы и для духовно пробуждающейся Америки — практически, для тех, кто, как и мы, употребляют все усилия на то, чтобы оставаться истинными христианами, что бы кругом них ни происходило. Это — трудная задача, и только Божия благодать может дать нам, и американцам и русским, нужные силы».

В монашестве новопостриженному наречено было имя Константина, в память первоучителя славян, как известно, весь подвиг учительства совершившего с именем Константина и только перед смертью, в схиме, получившего имя Кирилла. Архиепископ Виталий в своем слове после пострига указал, что такое изменение имени зовет новопостриженного к посильному подражанию просветительной деятельности своего небесного покровителя. Такой просветительной деятельности о. Константин посвятил последние 25 лет своей жизни.

За свои труды как в деле духовно-пастырского руководства, так и в неутомимой редакторской работе, в которой о. Константин проявил себя бескомпромиссным ревнителем церковной правды, 8/21 ноября 1954 года игумен Константин был произведен в архимандриты, продолжая трудиться на том же поприще почти до последних дней своей жизни. Лишь года за полтора до своей кончины почувствовал он сильные недомогания, что заставило его постепенно отойти от всякой деятельности. Но не оставлял о. Константин храм Божий: ежедневно он присутствовал почти на всех богослужениях. За две недели до кончины о. Константин перенес операцию, и после этого было очень заметно как его жизнь стала постепенно угасать...

Помимо напряженного труда по изданию строго-церковного журнала «Православная Русь» с его приложениями, о. Константин является автором многочисленных книг, брошюр и глубоко-назидательных статей. Перечислим некоторые его труды нравственно- богословского содержания: 1) Лекции по Истории Русской Словесности; 2) Пастырское Богословие; 3) К познанию Православия; 4) Православная Церковь в Советском Союзе; 5) Оглашеннии, изыдите; 6) Киевская Русь; 7) Памяти Последнего Царя; 8) Памяти Последнего Патриарха; 9) Черты личности и жизни митр. Филарета Московского; 10) Чудо Русской Истории, и др. Некоторые из его произведений были переведены на иностранные языки.

(Православная Русь. №23, 1975. Стр. 3-6).