Иерод. Иона (Сигида)
БЛАЖЕННАЯ СТАРИЦА КСЕНИЯ РЫБИНСКАЯ
Старица Ксения родилась в небольшой деревеньке Ларионовское недалеко от уездного города Мышкин Ярославской губернии. Точная дата рождения Старицы неизвестна. Одни источники указывают на 1856 год, другие – на 1848. В деревне не было своей Церкви, так что крестили младенца в соседнем более крупном селе Архангельском. Отец старицы Ксении - Степан Якимович Красавин и мать – Епистимия Николаевна были простыми крестьянами, зарабатывали себе на хлеб земельным трудом. С раннего детства, как и подобает в крестьянской семье, ребенка брали на поле, приучая к земельному труду. Уже тогда скромная Ксения отличалась особой чистотой души, любовью к молитве и всему Церковному. В народной памяти сохранился случай, свидетельствующей, что уже тогда на ней пребывала особая благодать Божия.
«Было это весной, когда у крестьян начались полевые работы. Родитель Аксиньюшки принялся пахать, боронить, сеять. А меленькая дочка увязалась в поле за ним. Играет, прыгает, как веселый воробушек, по полоске ребеночек и что-то все к соседке обращается.
- Чего ты Аксиньюшка, все наговариваешь? – внимательно прислушивается крестьянка.
А девчушка весело прыгает и читает: «А у тебя вот сколько суслончиков будет! А снопиков – вот сколько!»
- Так ты мне урожай предсказываешь?! – рассмеялась женщина – ах, ты, провидица! А ну-ко, ну-ко говори, сколько и чего у меня будет! Я уж осенью проверю!
Девчушка, снова припрыгивая по полоске, весело толкует, какой урожай у соседки получится. Та и посмеялась, и расчувствовалась: «Ах, ты, добрая душа! Так, значит, мне нынче бояться нечего? Ни граду – ни вымочки! Значит с урожаем буду?!»
А лето и впрямь выдалось погожее, и урожай у крестьян получился совсем неплохой. И соседка, сжав рожь и навязанные снопики уставив в суслоны, припомнила ребячье «пророчество». Улыбнулась труженица и, посчитав суслоны, всплеснула руками: «Ой, Аксютка! Так ведь как в руку положила – все точнехонько! Ну, мать с отцом, провидица у вас растет!»»
В детстве Ксения потеряла родителей и перешла жить в семью своего старшего брата Павла. Чем более ребенок подрастал, тем яснее становилось его равнодушие к мирской жизни. В свободное от учебы и работы время она не играла со сверстниками, а все более тянулась к богомольным бабушкам, да к чтению св. Писания и духовных книг. Часто посещала Церковь в соседнем селе Архангельском, в полутора верстах от дома.
Хлопотная деревенская жизнь была в тягость Ксении. В то время крепостное право было отменено, в большое село Архангельское стали проникать столичные, городские обычаи и нравы. После долгих раздумий 19-летняя девица решает навсегда удалиться от мира. Но не в монастырь, а в тихую лесную келейку, почти в пустынничество. Для этого она избирает глухой лес верстах в 12-и к северу от уездного города Мышкина, в окрестностях погоста Рудина Слободка.
Причина, по которой молодая Ксения избрала для уединения именно лес, а не монастырь, очевидно заключается в особом быте тех мест, где большое распространение получил образ жизни «келейниц», или как их еще называли «векоуш». Это были «мирские монашенки», посвятившие себя Богу, и проживавшие в окрестностях местных деревень, в своих келейках, обычно рядом друг с другом. Весь быт и образ жизни «келейниц» был чисто монашеский, да и сами келейницы имели неразрывную связь с обителями, в особенности же с Одигитриевской Зосимовой пустынью в Звенигородском уезде Московской губернии, а также со старцем Захарией из Оносовской волости, бывшем их духовным наставником.
Недалеко от леса, где обустроила себе землянку старица Ксения, также были домики келейниц. А в тишайшем и крошечном поселении Погост Рудина Слободка была своя церковь, где служил прославленный своим благочестием отец Александр Невский.
В этом тихом лесу, среди диких зверей, старица Ксения прожила более тридцати лет. Здесь происходило ее духовное возрастание «в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф.4:13), и т.к. сама Старица скрывала от остальных свои духовные подвиги, то и об этом сокровенном периоде ее жизни мало что известно. Питалась она в лесу чем придется: ягодами, грибами и прочей растительностью. Уже за три года до кончины Старицы, в 1937 г., обмывавшая ее, маленькая ее родственница (Нина Алексеевна Красавина) заметила на ее теле шрамы, как бы от железа. А Старица лишь усмехнулась: «Железко и есть... Вериги то ведь железные!» Очевидно именно в лесу Старица начала носить вериги, изнуряя свое тело. Сохранилось упоминание и о сопровождавших ее лесную жизнь различных видениях. Бесовские видения и страхования в изобилии являлись всем святым пустынножителям-подвижникам, достигавшим высот духовных. Так и о лесном подвиге Старицы можно судить по их житиям. Как писал об этом св. Игнатий (Брянчанинов): «В общежитии борются с бесами, как с голубями, а в затворе, как с тиграми».
Уже в лесном затворе к Старице стал стекаться простой народ за духовным советом, с просьбой о молитве. Здесь ее дважды посетил святой праведный Иоанн Кронштадский, одобривший и благословивший ее праведный путь.
После долгих лет затвора Старица совершенно лишилась зрения, и очевидно именно это обстоятельство послужило ее возвращению из леса обратно в родное село, уже ослепшей пожилой Старицей, но с открывшимся зрением духовным.
Простой народ знал о прозорливости старицы Ксении еще при ее жизни в лесу, а теперь стал еще больше тянуться к ней. В народе Старицу прозвали просто Аксиньюшкой, и ей было очень приятно это именование.
С этого времени начался старческий подвиг старицы Ксении, ее Апостольская проповедь в условиях разраставшегося безбожия и разложения.
Образ старчествования ее был схож с образом преподобного Амвросия Оптинского. Говорила Старица, обычно, прикровенно, иносказательно, любила подшутить, да еще бывало и дураком обозвать, как бы юродствуя. Над ответами ее нередко приходилось и подумать, чтобы разгадать истинный их смысл. Но когда дело касалось серьезных вопросов, Старица всегда говорила прямо и открыто, а нередко и сразу называла незнакомого собеседника по имени и отчеству, чтобы этим укрепить его веру.
Случаи прозорливости старицы Ксении были бесчисленны, и в большинстве дошли до нас в воспоминаниях уже послереволюционного времени, когда по крестьянству пронеслась волна «раскулачиваний», и измученный народ спешил к своей Старице, с просьбами о помощи:
Вот в Юрьвском у женщины не весть от чего пала коровенька. А как без кормилицы-то? Ведь ребят полон дом! А денежек у хозяйки совсем мало. Что на них купишь? Отпросилась бедняжка у бригадира на один день и побрела к Старице. Та и выслушала, и чаем напоила, и попеняла: «Не там ищешь! В Щербово иди – там у бабушки телочка есть. Невидная неухоженная, бабушке уж не до нее... Сговорись и купишь. Да сама за лето и выкормишь!»
Откуда Старице было знать про Щербово да про тамошнюю телушку? Но все так и сладилось, коровку вырастили-выходили и в беде не остались.
+ + +
Во время коллективизации у А.И. Кусковой мужа посадили, семью раскулачили, дом и имущество отняли, и осталась она с четыремя детьми безо всяких средств. С горькими слезами пришла она к Старице: «как же я детушек то выращу?!»
«А и не отчаивайся матушка! У тебя есть сестра Рая. А у Раи есть телочка, она в телятках огулялась. (И откуда Аксиньюшке знать, что где-то за двадцать верст есть телочка и что она огулялась?) Так Рая отдаст тебе телочку, а ты ее и привязывай за кустиком да за деревцем, чтобы и эту кормилицу не отобрали. Так деток и вырастишь!»
Все так и исполнилось, так и подросли ее детки на молочке этой украдучись оберегаемой коровушки, так на ноги встали и в люди вышли.
+ + +
А другой случай еще до коллективизации был. Лукерья Андриановна Кукушкина по копеечке поднакопила денежек, чтобы с доплатой обменять свою старую лошадь на новую. А уж колхозное время близилось. Она меняться хотела с крестьянином из соседней деревни, лошадь думала брать очень хорошую, сильную и породистую. Но как узнала об этом Аксиньюшка, так сразу отсоветовала: «Полно, Лукерья-матушка. Дело ли делаешь? Время то впереди шаткое, на большое то не напускайтесь!»
- А как же мне, Старица, быть?
- А поезжай, матушка, на базар, увидишь там кобылку чалую, ее и бери – хватит тебе!
Ишь чего посоветовала... Но поехала Лукерья на базар и точно, увидела там чалую кобылку, худую, плохонькую. Ну, видно, это и есть моя купля! За посильные деньги сторговались, да и на счастье – до самой коллективизации, до прощания со своими лошадками работала неспросливая и старательная чалая кобылка у Кукушкиных.
+ + +
Раскулачивание шло немилосердное, у многих все круто поотнимали. И у Лемеховых – тоже. Как жить? Вот уж и коровушку отняли. Вот уж и лошадушку со двора свели. Печалилась хозяйка об этом Старице. Как жить? Чем прокормиться? Даже в лес за дровами не съездить!
А Старица опять посмеялась: «Вот дурочка! Да посылками печку-то будешь топить! Вы и переживете!»
Ничего не поняла печальная гостья, так и ушла домой со странной этой вестью, а потом только и разобралась. Как поднялись ее дети да уцепились за жизнь в больших городах, так стали родителям часто помогать, посылки слать. Ни одна из сестер родителей не забывала. И столько пустых ящиков посылочных скапливалось, что Иван Ларионович их уж в печке жег. Вот и топили печь «посылками»!
+ + +
«Моя мама, Александра Васильевна Короткова, 1902 года рождения, в свои совсем молодые годы, когда мне было только два годочка, а брату – четыре, очень сильно заболела. Она уколола палец на правой руке, да видно, в ранку попала какая-то инфекция, потому что рука не на шутку разболелась.
Жили мы тогда в деревне Осташево Мышкинского района, от города и от больницы не близко. Родители занимались сельским хозяйством, были они, как тогда говорили, «единоличниками», то есть крестьянами, не пошедшими в колхоз. А таким было очень трудно жить, все дни до последней минуточки на деревенскую работу уходили. Тут уж не до того, чтобы по врачам ездить. И руку лечили своими средствами. Ну и конечно, в конце концов дело дошло до больницы. И когда маму привезли в Мышкин, то знаменитый врач Соколов Дмитрий Леонидович, поглядев на ее состояние, только и мог сказать: «Ампутировать руку до плеча!» Ой, горе-то какое...
Мама отказалась от операции, и тогда врач отправил ее домой. Вся надежда осталась на Бога, а мама моя всю жизнь была верующим человеком. Приехали домой, и силы вовсе оставили маму, и она слегла. Родные попросили ее сноху, жену старшего брата, съездить к старице Ксении. Та поехала и вернулась с печальным и горестным старицыным даром. Это был погребальный крест, который кладут в руку покойному. Тут уж ничего рассказывать и объяснять не надо, тут ясно, что смерть не замедлит придти.
Мама моя со слезами положила крест под подушку и стала ждать Воли Божией. Ночь пришла, больная уснула, и было ей сонное видение, что пришла она в деревню, где Старица живет. (А мама там не бывала ни разу). Вот, вроде, как пришла в старицыну деревню и видит маленький домик. Зашла в него, а там у порога стоят валеночки обрезанные, а у окошечка сидит старушка. Наверно, Старица?! Мама старицу Ксению никогда не видывала и могла только предполагать, как она выглядит.
Утро пришло, а маме словно бы и полегче стало от тяжелой болезни. А у старенькой свекрови вдруг заболела правая рука. И за неделю, за недолгие дни очень распухла до самого плеча! И за короткое время с начала нездоровья болезнь очень быстро развивалась, и свекровь умерла. А что же с моей мамой?
А ей понемногу становилось лучше и лучше, и она стала поправляться. И как только смогла помаленьку ходить, так со снохой поехали на лошадке к Старице. Подъехали к деревне, а потом и к старицыному дому, и все там оказалось точно таким, как во сне. А как вошли в домик, так и еще дивнее – те же самые обрезанные валеночки у порога и та же самая старушка у окошка. И Старица (а это конечно была она) с доброй усмешливостью говорит: «Что, «дура», ведь смерть-то твоя была, а я умолила Бога, чтобы он взял старую, а тебя оставил ради деток!»
А потом мама моя прожила долгую-долгую жизнь, умерев на 87-ом ее году. Причиной старческой смерти была сердечная недостаточность. А рука у нее никогда больше не болела».
+ + +
Предсказывала Старица и скорую беду:
Однажды зимой в трескучий мороз добрались к Старице крестьяне из далекой Богородской округи. Только они вошли к ней в келейку, только было от злого мороза руки к теплой печке приложили, говоря: «Ой, хоть погреться! Ой, хоть бы руки отогреть!», как Старица крутенько их повернула к двери и настоятельно, почти нелюбезно выпроводила: «А ну-ка, домой, домой, милые! Там и погреетесь! Там у вас жары больно много. Да и заботы много...»
Нечего делать, пообиделись, погоревали гости, да и поехали домой дальней дорогой. Приехали. А дом-то без них сгорел. Еще пепелище горячее дымится. Вот где «жары много». Вот где «заботы много»!
+ + +
Вот однажды сидит землячка Старицы Матрена Андриановна Малютина, у нее в келее, разговаривают.
- Ой милая как жарко!
- Да нет, хорошо, никакой жары, все в терпенье! – удивляется соседка. А Старица опять вроде беспокоится: «Нет, Матренушка, уж так ли жарко, вроде, как огнем обожгло!»
Гостье сердце ничего не подсказало, а через несколько дней случился у нее в доме пожар! Горячая, смелая Матрена бросилась вещи спасать-вытаскивать. И так ли сильно обожгла руку, ту же самую, что терла у себя Аксиньюшка. Вот тебе и «жарко».
+ + +
Старый Юрьевский священник отец Иоанн уже не служил. Жил на покое. Беседовал с верующими, успокаивал их. Часто ездил к старице Ксении за советом и беседой. Перед поездкой заходил к верующим, узнавал что для кого у Старицы спросить.
И каждый раз возвращался от Старицы хоть и хорошо настроенным, но немного как бы озадаченным. И говорил людям: «Опять Аксиньюшка спрашивала... Опять сказала: «Иван, а борода твоя цела?!» А борода моя при мне, как священнику и положено... Чего про нее спрашивать?!»
Что спрашивать – это все поняли потом. Вскоре. Когда новая власть выгнала священника из его дома, и «бессменный представитель райкома партии» Саша Виноградов вытащил старика из дому за бороду, рвал бороду, угрожал, унижал. Вот, Иван, к чему был сказ о бороде твоей...
+ + +
Приехал в Мышкин на заработки молодой мужчина Петр. И приглядел он здесь себе высокую ладную красавицу, девушку Валентину. Сильно влюбился в нее и они поженились.
А Вале захотелось вместе с сынком побывать на родине своего мужа, но поскольку дорога дальняя, незнакомая, то пошла она посоветоваться со Старицей. Аксиньюшка выслушала ее, невесело вздохнула и говорит: «Сиди-ка ты дома, живи с мужем да мальчика берегите!» А видя, что Валя все же очень желает ехать, добавила: «Вот ты сейчас красивая, молодая, как пышка! Поедешь «пышкой», а приедешь «щепкой». Вот и думай, иди с Богом»
Но что ты сделаешь, не послушалась Валентина предостережения Старицы - и поехала. Отбыла в гостях, вернулась домой в Мышкин и так ли расхворалась! Да и не осилив болезни, в свои дивные двадцать лет умерла. И остался Петр один с ребенком на руках.
И вот рассказала мне моя свекровь Мария, что тогда он к ней и посватался, этот одинокий мужик, у которого был пятилетний ребенок на руках. И задумалась она тяжко: жених-то на пятнадцать лет старше ее... Да еще с ребеночком! Как же поступить-то?
И отправились они с тетушкой (обе Марии) в Ларионовскую за советом к Старице. Долг был их пеший путь. Подошли они к старициной келье, а вокруг народу видимо-невидимо. Попечалились обе и порешили было обратно домой идти. Но тут раздался голос прислужницы: «Погодите все! Две Марьи, которые сейчас подошли, заходите! Старица вас ждет»
Только вошли в келью, на иконы перекрестились, и слова сказать еще не успели, как Старица заговорила первая: «Знаю... Сватья в дом пришли. Да ведь и сама ты жить с Петром согласна! И мальчику мать нужна, ведь он без матери долго плакать будет... А Петр – мужик хороший, тебя не обидит, жить тебе с ним ладно будет... Но – в неволе! Сундуки то всегда будут на замок заперты!»
И это вскоре выяснилось: в доме верховодила старшая петрова сестра, вся воля была у нее. И даже мальчика Пашу «большуха» настраивала против приемной матери. И так жили пятнадцать лет. А потом построили «большухе» домик, дали ей все, что могли, по хозяйству, вот тогда и стала молодая жена хозяйкой в своем доме. Все сбылось, что Старица предсказала.
Выбор супруга – дело непростое. Народ шел к Старице за советом, зная что она обязательно подскажет, или хотя бы намекнет на суженного.
Сидорова Наташа из Кокошилова приходили к Старице спросить о своих дочерях – выйдут ли замуж? И Старица, всегда склонная к меткому народному ответу, и простой и хлесткой рифме, высказалась: «Манюха-то выйдет за Ивашку на деревяшке, а Катюхин женишок завалился за мешок!» И впрям, к Мане вернулся с войны паренек Иван, без ноги, на протезе. А Кате не нашлось пары, слишком много парней и мужиков война забрала безвозвратно, не сыскать их – не найти – не дождаться...
+ + +
Однажды пришла к Старице девушка Саша Коркунова из Рождествена «погадать» на суженого. Старица улыбнулась: «Да не гадаю я, Шурка, я и без гадания волей Божией все знаю. Да и чего тут не знать то? Дело то твое все на виду!» Видя недоумение молоденькой гостьи, Старица посмеялась: «Ой, Шурка, какая ты недогадливая. Да не сосед твой судьба то твоя! Про Колю Лебедева ты не думаешь – не думай! Ты гляди на писаря, на писаря гляди! Писарь то и высокий, и видный, и часы с цепочкой, и брюки на панель! Ой, поди-поди, бестолковая!» - и так со смехом выпроводила ее из келейки, отослав домой.
Вот и пошла «Шурка» домой в полной неясности – кто же такой этот писарь, у которого еще и «брюки на панель»?! Ведь все сельские парни в сапогах ходили. А этот, знать, в ботинках. Где-то в городе, что ли, живет?..
И лишь через год, когда «Шурка» выучилась, стала сельской учительницей и познакомилась с молодым учителем, то, наконец, догадалась: «Ой, Саша, так ведь ты у меня и высокий, и видный, у тебя и часы с цепочкой, да и «брюки на панель»! Так писарь-то ты чтоли?!» Конечно, Старица не ошиблась, семья сложилась хорошая и дружная.
+ + +
Богатая невеста, разборчивая и гордая, долго браковала женихов, отказывая даже самым лучшим. И никак не умея сделать выбор, отправилась к Аксиньюшке. Та встретила гостью ласково, но попеняла, что та шла мимо деревенской лавки, а бабушке к чаю ничего не купила!
Та скоренько добежала до лавки и накупили самых разных конфеток. Принесла к Старице, высыпала на стол. Удивляясь такому разнообразию и дороговизне, перебирая богатые обертки, Старица откладывала в сторону одну за другой: «И эта не по мне... Да и эта не для меня... Да и эта не люба... Да и эта не годиться...» И найдя самую дешевенькую конфетешку, вздохнув, сказала: «А вот эта как раз по мне. Ее и возьму!»
И чайку вместе попили, и поговорили, и пошутили, а на прямые девушкины вопросы о будущем замужестве Старица так ничего и не ответила, посмеявшись: «Экая же ты недогадливая!»
И лишь через несколько лет, выйдя замуж за самого невзрачного и непутевого парня на деревне, поняла молодуха, в чем был смысл «сортирования» конфеток. Довыбиралась, добраковалась девушка...
+ + +
Жило в то время по деревням немало колдунов, да и просто злых людей, пользовавшихся их услугами. Заговоры или порчи были для крестьян частой бедой. Обычно делались они на какую-либо вещь, которая подбрасывалась в крестьянский двор, а через нее бесы получали силу творить зло в округе. И в этом случае простой народ спешил к старице Ксении, и всегда получал от нее помощь.
У одной женщины сильно болела корова, и полная печальных подозрений та поспешила к Старице. А Старица уж навстречу ей выходит: «Знаю-знаю... Ты зачем ступу-то в дом принесла! Все – и не спрашивай ничего больше!» Ступу из дому вынесли, за двор выкинули, перекрестились, и коровушка скоро выздоровела.
+ + +
У одних крестьян курицы в хозяйстве не велись. А в деревне как без них? Поехали к Старице, и та сразу сказала, что в одном углу их двора когда-то давно была мертвая кошка закопана. Она и беспокоит домашнюю птицу. Удивились хозяева, приехали домой. Покопали в этом углу и впрямь нашли давно усопшую зверюшку. Чем она курицам мешала – не знаем, но когда ее перехоронили в другое место, курицы стали вестись на дворе очень хорошо.
+ + +
В деревне Ободаево в доме Огурцовых прежние хозяева оставили какие-то «чудеса». Да такие непростые, что вся семья новых жильцов в великом страхе жила. По ночам в сенях кто-то шарил по стене, осторожно ходил по потолку, а в зальчике даже посуда в шкафу звенела. Поспешили к Старице. Та выслушала и усмехнулась: «А кофту-то чего пожалели? Кофта-то ведь старых хозяев осталась!»
И действительно, в сенях осталась висеть на гвозде красная шерстяная хорошая кофта. «Сжечь надо... - сказала Старица, - а потом по всему дому молебен отслужить. Вот тихо и станет!»
Так и поступили. Жарко затопили печь, вилами осторожно поддели кофту и с молитвой бросили в печь, а потом потрясенные, рассказывали Старице, что кофта на огне и громко шипела, и, вроде, даже плакала! А после молебна - все утихнуло.
+ + +
Принимала Старица всех приходящих к ней всегда с радостью, но отказывала в приеме тем, кто приходил без веры, с лукавством.
Вот один раз трое парней собрались к Старице с вопросом прямо великим: жениться ли им в этом году или еще повременить, может время то к лучшему переменится?
Едут они втроем и двое очень на Старицу надеются. Полагают, что коль Бог смекалкой не обидел, то сумеют угадать ее предсказание и поступят наилучшим образом. А третий все смеется: «Чего вам дельного старая глупая бабушка скажет?! Ну, она же совсем из ума выжила! Али не знаете?!»
И вот приехали молодцы. К Старице входят. А у той, вроде, как приемщицей (словно бы секретаршей) была Катя Нефинская, девица такая из деревни Нефино. Так Старица сразу и говорит: «Катюха, двоих-то ко мне пропусти. А третьего – не надо. Я же старая и глупая... И совсем из ума выжила! Чему ему здесь делать?!»
+ + +
Также вышло и с девушками-подружками из Богородского. Одна по дороге вслух размышляла, что вот послушает Старицу, вдумается в ее слова, да так и поступит! А другая отмахивалась: «Да не верю я ей! Вот мать пристала: иди да иди! Я и пришла. А у меня есть вот три рубля на полушанок, так, пожалуй, Аксиньюшке придется отдать! Жалко...»
Но когда в Ларионовскую пришли, то Старица недоверчивую девушку и в келью не пустила: «Нечего тебе зря сидеть. Иди, покупай полушанок!».
+ + +
Другой случай: Две бабы шли по Ларионовской на станцию. Ведь дорога-то на Некоуз прямо по нашей деревне пролегала, а старицына келья с самого краю! И говорят друг дружке: «А давай зайдем к Аксиньюшке, погадаем!» И подходят к порогу, в дверь стучаться. А Старица уж говорит своей помощнице: «Гони-гони их, Паранюшка! Я не гадаю!» Так и ушли удивленные посетительницы.
Своего враждебного отношения к революции Старица никогда не скрывала, советскую же власть называла антихристом. Так что для большевиков в Ярославской области она была ненавистна, но очевидно, любовь народная и известность Старицы мешали им расправиться с ней.
Известно, что авторитет старицы Ксении к этому времени стал столь велик, что за советом к ней в эти послереволюционные годы обращались первоиерархи и видные деятели Российской Церкви: митрополиты Кирилл Казанский и Иосиф Петроградский, Протоиерей Сергий Мечев, писатель-богослов Михаил Новоселов... «Ее очень почитал» митрополит Ярославский Агафангел. Но самые теплые и близкие отношения сложились у нее с архиепископом Серафимом Угличским (Самойловичем), которого она ласково называла «сыночком».
«Высокие иерархи Российской православной церкви – епископы и митрополиты желали соприкоснуться с ее простым и искренним народным пониманием событий и укрепить свои измученные размышлениями души ее незамутненой, неколебимой светлой и радостной верой. И уходя от Старицы, они несли в душе ясное понимание непременного следования своей судьбе, неизменного служения Господу Богу, какие бы тяжкие испытания и даже смерть не завершали этот путь».
Более тяжелый период в жизни Старицы наступил с 1927 г., когда временный заместитель Патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) вошел в тайный сговор с большевиками и в обмен на власть согласился идеологически подчинить Церковь большевизму. Он издал декларацию, в которой объявил о единстве Христовой Церкви с советской властью, о том, что у Церкви с большевиками общие «радости и печали».
Известно, что ранее подобную декларацию большевики предлагали издать митрополиту Агафангелу Ярославскому. Тот обратился за советом к блаженной Ксении и получил ответ: «если согласишься, то потеряешь все, что раньше приобрел». Тогда митрополит Агафангел от декларации категорически отказался, но под давлением большевиков был вынужден передать власть митрополиту Сергию.
После декларации мученики за веру были объявлены митрополитом Сергием «политическими преступниками», гонения на веру «не существующими», а те кто об этом говорит - «лжецами». Вместо молитвы за мучеников за богослужением была введена молитва за советскую власть и ее воинство.
Святители Российской Церкви, во главе с Местоблюстителем митрополитом Петром Крутицким, не признали провозглашенного Сергием союза с богоборцами, ясно видя в этом отречение от Православной веры. Ушедший в раскол иуда-митрополит со своими последователями «сергианами» образовали официальную советскую церковь, под личиной православия служащую интересам богоборческой власти. По указанию большевиков эта Церковь была переименована в «Русскую» православную церковь вместо «Российской». Истинная Российская Церковь была объявлена «контр-революционной организацией» и вынуждена была уйти в катакомбы. На ее последователей обрушились жесточайшие в истории христианства гонения.
Одним из первых выступили против декларации митрополита Сергия Ярославские архипастыри, самым ревностным из которых был архиепископ Серафим. За эту его бескомпромиссную ревность Старица называла его «столпом Истинно-Православной Церкви» и «лучшим первосвященником после умершего патриарха Тихона».
После выхода Сергиевской декларации многие священники приходили к Старице за разъяснением, за советом, как дальше быть. Были даже и такие кто пытался оправдать митрополита Сергия, утверждая, что он не еретик. Один из ответов Старицы приводит Михаил Новоселов в своем «Письме к другу»: «Что же, что не еретик, он хуже еретика: он поклонился антихристу и, если не покается, участь его в геене вместе с сатанистами».
Маленькая келейка старицы Ксении стала одним из центров истинно-православного движения. Старица заранее предсказала свой арест (как и досрочное свое освобождение) и спокойно ожидала его. За принадлежность к Истинно-Православной Церкви Старицу в 1930 г. арестовали. Ей было уже далеко за 70 лет, но это не смущало чекистов: на допросах над Старицей издевались, глумились, применяли пытки. Но та с терпением все выносила, всегда говорила открыто и ничего не боялась. Старицу отправили в ссылку в Архангельск, но уже через два года она вернулась обратно, как и предсказывала. После ссылки жила Старица без прописки, тайно, сначала переезжала по окрестным деревням, потом какое-то время пребывала в Тверском городе Бежецке, а затем остановилась в Рыбинске, в доме академика и глубоко верующего человека Алексея Алексеевича Ухтомского.
И где бы не жила Она, везде, даже в ссылке не переставал идти к ней народ. Всех интересовали насущные вопросы: как относиться к советской власти, к коллективизации, к сергианству.
С началом коллективизации, Старица запрещала вступать в колхозы, наставляла крестьян кормиться своим хозяйством. Работу в колхозах она называла «сатанинским делом», говорила что «там много раздоров, каждый стремится меньше работать, воскресных дней не соблюдают, управители заставляют все делать по принуждению, и распоряжаться собой колхозник не может».
В апреле 1934 г. Старицу, вместе с келейницей, снова арестовывают, очевидно по «делу архиепископа Угличского Серафима (Самойловича)» по обвинению «член церковно-монархической к-р организации "ИПЦ"». В это же время с марта по апрель происходят аресты остальных сподвижников архиепископа Серафима, и все они были духовными чадами старицы Ксении. Причиной для арестов стало «Деяние ссыльных архиереев» составленное архиепископом Серафимом в архангельской ссылке и подписанное многими авторитетными епископами-исповедниками. В нем, в частности утверждалось:
«Мы, по благодати, данной нам от Господа нашего Иисуса Христа, объявляем митрополита Сергия, нарушившего чистоту православной веры, исказившего догмат о спасении и о Церкви, учинившего раскол и произнесшего хулу на Церковь Христову и на Ее исповедников, а в расточении Церкви и хулу на Духа Святого, объявляем м. Сергия лишенным молитвенного общения с нами и со всеми православными Епископами Русской Церкви, предаем его церковному суду с запрещением в священнослужении. Епископы, единомышленные с м. Сергием принимаются нами в молитвенное и каноническое общение, по чиноприему из обновленчества».
На допросах 80-летнюю Старицу снова пытают, угрожают, обещают заморить в тюрьме. Ее признают «виновной» и отправляют в заключение в концлагерь. Кроме слепоты немощная Старица уже тяжело болела, и сильно теряла слух. Даже в лагере, люди «с сожженой совестью», безбожники удивлялись, как могла больная слепая старушка попасть в эти жестокие условия заключения, на скорую верную смерть?
В лагере старица Ксения привлекала общее внимания, тем более, что все слышали о ней, как о прозорливой. Видя всеобщий интерес к «антисоветскому элементу», начальник лагеря, большевик и безбожник решил пред всеми высмеять святую, доказать что прозорливость ее – сплошной обман.
«Он поимел для этого хитрый замысел – велел готовить обед для Старицы отдельно ото всех заключенных, из хороших продуктов и даже с мясом. Будто бы затем чтобы поддержать ее слабое здоровье – так он объяснил свою мнимую заботливость. Старица в ответ только улыбалась и кротко благодарила.
А начальник, продолжив свой хитрый замысел, велел подстрелить ворону и суп Старице сварить из ее мяса. В насмешку и в разоблачение ее якобы ложного знания о сегодняшнем и завтрашнем дне. Когда Старице в камеру принесли эту еду, она печально посмеялась: «Ой, ворона-матушка, ты все летала-летала, да к Аксиньи в суп и попала!» И сказала охранникам: «Ешьте-ка сами, а я и святым Духом проживу...»
Изумленный начальник, увидав такое несомненное подтверждение ясновидения, пожалел ни в чем неповинную Старицу и высказал ей свое сочувствие об ее великой беде – страдать в тюрьме в столь преклонные годы. Но Старица спокойно отозвалась: «Да беда-то не у меня, а у тебя. Иди-ка скорее домой!» Начальник в раздумье и в тревожном ожидании поспешил домой, а там его ждала скорбная телеграмма о скоропостижной смерти жены.
Потрясенный всем происшедшим, получивший самые неотразимые доказательства ясновидения Старицы, он принялся хлопотать, чтобы ее освободили. Начальник ссылался на то, что столь старого больного человека держать не только бессмысленно, но и обременительно для охранной службы. И – воля Божия, к этим словам прислушались, и Старица возвратилась на родину, сперва в город Рыбинск, а потом в свою деревню, к великой радости всех добрых людей».
Чудом Божиим освободившись из заключения, Старица снова вернулась в Рыбинск, но жила уже в другом доме. К этому времени относятся воспоминания о ней ее дальней родственницы Н.А. Красавиной, бывшей тогда еще маленьким ребенком.
«А в Рыбинске мы жили на Горе, там у нас был домик в два окошечка с переборочкой не до самого потолка, а так – больше для вида. Она там и жила... Одета всегда была во все черное, вроде, как монашенка, а в руках четки. Молилась почти что без перерыва. Как сейчас помню – сидит она на стуле, серьезная, строгая, вся в черном, с четками и молитвы про себя читает. Так с молитвами всегда и жила, но нас, маленьких очень любила. И бывало, как я собираюсь в школу, так непременно подзовет к себе и благословит. Перекрестит, проговорит слова божественные, руку на голову положит. Скажет: «Теперь иди смело! Господь с тобой!» И так каждый день...
Бывало и пошутит с нами. Маленькая Шурочка такая была толстенькая, кривоногонькая, по дому, как колобок, каталась. Вот «подкатится» к бабушке, а та со смехом похлопает ее рукой по головушке: «Катись дальше по дому! Ох, лепешка, ты лепешка! Да вырастишь и проживешь долго!» Вот ее наставлениями и живем долго!»
С особенным чувством вспоминает Нина Алексеевна о явлении к Старице самой Матери Божией:
«Один раз – это было вечером, почти в тёмку. Дома только мы, дети, были да бабушка за своей перегородочкой. Она, помню, тихонечко молитвы читала, а мы под ее шепот и задремали. А проснулись от ясного, все осиявшего света в бабушкиной комнатке. Спросонок мы ничего понять не могли, а потом побежали к ней, спрашиваем. Что же такое случилось. А она такая ли разволнованная, такая счастливая и говорит нам тихонько: «Матерь Божия приходила! На малую минуточку. Только показалась, только осияла меня счастьем! Слава тебе, Господи, несказанной радости я удостоилась!»».
Незадолго до своей кончины, в 1940 г. Старица перебирается в свое родное село Ларионовское, где и находит себе последнее пристанище.
Нина Алексеевна вспоминает: «Икон у нее было страсть как много, так она половину их с собой в деревню взяла, а другую половину нам оставила, благословила ими».
И других Старица наставляла собирать иконы с разрушенных храмов, обустраивать ими домашние часовенки и молельные комнатки.
По приезде в родное село Старица жила в доме у своего племянника Николая Артамоновича, а затем он построил для нее отдельную избушку, в тихом живописном месте около обрывистого берега речки Ломихи.
Но и здесь уже немощная Старица находилась под постоянным надзором чекистов и милиции. Милиция наведывала ее постоянно и прогоняла дорогих ей посетителей. Чтобы избежать этого, под печкой в старициной келии была вырыта яма-убежище, куда каждый мог спрятаться в случае неожиданного милицейского прихода.
«Однажды вошла гостья из села Юрьевского, только заговорила, как бежит монашенка Паранья (Парасковья Ивановна), помощница Старицы: «Ой, милиция идет! И похоже, что на этот раз милиция не сельская, не очень милостивая!»
Гостью наскоро упрятали за печку в ямку-схоронку, там она и просидела, выслушав весь разговор. Старший милиционер подошел к Старице и грубо спросил: «Все гадаешь? Чай, денег нагадала – лопатой греби!»
- Деньги мне не нужны.
- А чего же тебе нужно?
- Слово Божие. Вот у меня Евангелие на столе.
- А ты все равно слепая, ничего из книжки, ниоткуда видеть не можешь!
Старица вдруг отрезала: «Тебя всего вижу и твое все знаю».
- А чего например?
- А вот жену ты бросил и к плохой бабе ушел!
Милиционер хмыкнул: «Верно... Но это ты и услыхать могла. А вот... что у меня в будущем?!»
- А об этом и не беспокойся, никакого будущего у тебя нет.
- Как «нету»?! Умру я, что ли?
- На германской войне в первые дни тебя убьют.
- Ну, это ты, бабушка, не дело говоришь! С немцем у нас подписан мирный договор. Важная государственная бумага.
Печально ответила Старица: «А немцам на эту бумагу наплевать. Много народу положат... И тебя среди первых...»
Замолчал милиционер. Сел на лавку. По-хорошему заговорил с бабушкой. Но она ему ничего нового больше не добавила (ну, нету будущего, о чем с таким человеком говорить?). И по-хорошему простившись, милиционер ушел в свою, уже совсем короткую, оставшуюся жизнь...
А Старица окликнула свою гостью: «Нюрка! Жива, что ли?! Напугалась? Вот дурочка! Тебе ни тюрьма, ни близкая смерть не написаны!...»
И не только надвигавшуюся войну с немцами Старица предсказала заранее, но и войну с Японией на Хасане и Халхин-Голе, и блокаду Ленинграда, так что запрещала своим духовным чадам ехать туда на жительство.
«Татьяна Григорьевна Ширшова из деревни Кокошилово спрашивала у Аксиньюшки – отправлять ли ей свою дочь Катюшку в Ленинград.
- Погоди, матушка – отвечала Старица, пусть лучше дома останется. Вот полетят железные птицы – так все люди из Ленинграда в деревни побегут!»
Божий дар Старицы проявлялся и по-иному:
«Так маленькому мальчику из семьи Николая Артамоновича она однажды сказала: «Сходи, милый, на ключик за водичкой. Принеси мне этой водички, я ею умываться буду, глазам моим она немного помогать станет!» Ребенок очень удивился – никакого родничка поблизости не бывало! Но послушался и пошел в овраг, куда указала Старица, и – диво дивное – увидел, что в том месте появился маленький чистенький родничек!
И ребенок с тех пор каждый день ходил к нему за водичкой для Старицы. А она всегда хотела чем-нибудь порадовать малыша – либо конфеткой, либо пряником, либо маленькой денежкой».
К 1940-му году почти все духовные дети Старицы приняли мученические венцы. Одним из последних ее почитателей, скрывавшихся в это время от ареста, был исповедник протоиерей Сергий Мечев сын Святого Праведного Алексея Мечева. Он был активным противником сергианства, основывал в 30-е годы катакомбные общины и приходы. В 1938 г. он искал истинного епископа для рукоположения нескольких из своих духовных чад, для окормления обширной паствы. Однако был обманут сергиевским епископом Мануилом Лемешевским, являвшимся по совместительству агентом ГПУ по кличке «Воробьев» и «Листов» (позже ставшим «митрополитом» в советской церкви). В это время, по официальной формулировке «для разрушения Иосифлянского раскола» он входил в доверие к Иосифлянам – сторонникам священномученика митрополита Петроградского Иосифа, узнавал все данные о нахождении и составе их приходов и общин, а затем шел в ГПУ и давал на всех обширные показания, за что великое множество верных православию исповедников попало под арест и расстрел. Таким же образом еп. Мануил выдал в ГПУ все общины отца Сергия Мечева. И тот поспешил к Старице, к последнему духовному авторитету в то время всеобщего предательства и отступления. О. Сергий успел встретиться с ней в 1940 г., незадолго до ее праведной кончины. Келейницу он просил передать волновавший его вопрос: «Что делать священнику, которого предал епископ?». Но келейница смутилась таким вопросом и не решилась предавать его. Когда же пришла к блаженной, та грозно ее встретила: «Кому ты отказала?! Он - Священномученик!», «Его ждет схима, затвор». Через два года о. Сергий был действительно арестован и принял мученическую кончину через расстрел.
В это страшное время всеобщего предательства и отступления земные дни старицы Ксении подходили к концу. А впереди не было видно никакого просвета к лучшему. Богоборчество набирало силу, верные пастыри массово уничтожались, а на место Христовой Церкви встала служившая коммунистам лжецерковь. Старица видела в этом исполнение пророчеств о последнем времени и предупреждала о еще худшем будущем: «после нас старцев уже не будет, будут одни колдуны».
О своем исходе из этой жизни старица Ксения знала заранее. Перед смертью она много молилась, затем попросила, чтобы ее вымыли и одели во все чистое. Отойти в мир иной она желала в одиночестве и в последние мгновения попросила свою келейницу сходить на колодец принести свежей водички. Та поспешила скорее исполнить ее просьбу, но когда вернулась, душа Старицы уже разрешилась с этим миром. Скончалась Старица 1/14 августа 1940 г. на праздник мучеников Маккавеев.
Весть о кончине блаженной Ксении быстро разнеслась по всей Области и за ее пределами. На похоронах было необычное для того страшного времени стечение народа. Прощальное шествие с ее гробом протянулось от ее родного села до села Архангельское, где ее отпевали и похоронили на местном кладбище. Люди молились и плакали.
И вспоминали рассказ о последней беседе Блаженной, как та сказала близким, что скоро ей уходить ко Господу. А на горестные их вопросы: кто же их тогда наставлять будет, кто поможет и утешит в трудную минуту? - спокойно и твердо отвечала, чтобы приходили к ней на могилку и с молитвой обращались к ней: «Помогу вам, сколько могу – помогу. Только с молитвой приходите! С настоящей верой в Господа Бога! Помните об этом».
Народная память никогда не забывала старицу Ксению. На могилке ее был установлен красивый чугунный крест. А на памятнике была выгравирована надпись: «Да будет, Господи, воля Твоя».
Составлено по книге В.А. Гречухина «Последняя Старица» и другим источникам.